Нет, сказать — лишены — несправедливо. Они связаны, затруднены в проявлениях этой воли. Подробный анализ причин этой связанности вывел бы меня далеко за пределы литературного обзора. Но хотелось бы в заключение указать па следующее: к литературе со стороны или никто не имеет права предъявлять какие либо требования, или каждый вправе пред'являть — какие угодно.

Литература может слушать, что говорят о ней, может не слушать. Но никогда она не должна слушаться. Искусство, как и часть его — литература, может служить и служит орудием познания жизни. Следовательно, оно может быть и могучим орудием воздействия на массы, на их психику и укладку мировоззрения. Воздействует оно художественной правдой, синтетической правдой высшего порядка (иррациональной).

Оно аппелнрует не к ломке. Эта правда никакой другой правде в ином плане (цели) служить не может. Художественное произведение для автора ценность самодовлеющая, сама в себе (и подлинная, реальнейшая реальность). Коль скоро оно начинает служить чему нибудь (по крайней мере сознательно), помимо художественной правды, т. е. становится для художника средством, а пе целью, оно внутрен-

БИБЛИОГРАФИЯ

ний свой смысл уничтожает, обессиливается — цель берет все.

Вот почему творчество пролетарских писателей в корне деф-фективно. Они похожи на того коммуниста в рассказе Ольги Форш (Розариум), который возлюбленной своей говорит: «Иа-ша, ты мне всего дороже в жизни после партийного билета». Для них творчество, художественная правда тоже — всего дороже в жизни... после партийного билета. Нет — наоборот. Этим то художник и отличен от политика.

Всем сказанным я отнюдь не утверждаю того, что грубо и неточно называется беспринципностью в искусстве — художественный пафос всегда должен иметь целенаправленность.

Ну, а «попутчики»? Попутчики психологически связаны, ихтвор-ческнй мир под давлением. Я вовсе не имею ввиду «свободу слова», в банально-демократическом смысле, — цензуру. Глубоким мыслям, подлинно художественным образом она не помешает. Попутчики дали много — всю новую литературу.

Но дать большое идейно обобщенное произведение, дать большого человека современности, перенесшего духовный кризис и нашедшего выход в новое миропонимание — они не могут, не р-вшаются. II вот — почему. (Я не голословен, говорю не о своих настроениях — базируюсь на ряде статей). По словам М. Шагинян, они заканчивают «ликвидационный период европей-

ского сознания). Возврат к старому мировоззрению немыслим. Каково-же — новое (будущее)? То, которое называет себя таковым — «научное» мировоззрение они принять не могут. Уже потому, что им не дается свобода выбора. «Научное» мировоззрение настаивает, что именно оно —? новое, победившее, владеющее не только путями к истине (эпохиальной), но и всей полнотой истины, всей истиной, исключающей другое — новое. Если бы это было так, то новая праьда. новый класс «закричал бы через нас», т. с. нерв современности, душу, ее художественная, правда вопреки даже воле художника, дала бы, не скрыла. Значит и не старое («буржуазное») и не это «новое» (^коммунистическое»).

Третье же,

будто, не дает-

ся.

II вот попутчики в нерешимости и на большое, идейно законченное, с новым духовным стержнем, не отваживаются.

Надо думать это — ненадолго. Свое сомнение они обратят в утверждение. Ведь голос нашего времени и есть — необходимость третьего, нового, рожденного из борьбы двух мировоззрений (обоих — старых). Русские писатели к новому миропониманию должны итти сейчас по целине.

На этом пути они будут не попутчиками, а теми, кем быть им надлежит в духовной жизни — путь указующими — вожа-тыми.

Александр Туринцев

«НОВЫЙ МИР»

Книга вторая. Москва 1926.

Проза во второй книге «Нового Мира» открывается началом романа Михаила Пришвина «Юность Алпатова» (Четвертое звено романа «Кощеева цепь»).

Хороший писатель — Михаил Пришвин. Младший брат Алексея Ремизова. Только Алексей Михайлович все больше за столом, за книгами; выйтн

из дому — целое событие, и хоть не любит, а все больше в городах живет: Москва, Бер лин, Париж. Михаил Пришвин ?— путешественник. Всю свок жизнь проходил по дорогам — \ из деревни в деревню. И оттого никто у нас так не умеет рас сказать о деревьях, о травах — о зайце или птице — об утр< в лесу. Глаз у Михаила При-

БИБЛИОГРАФИЯ

вина — меткий, охотничий. |В «Юности Алпатова» (в !упоминаниях Курымушки, по-м Михаила Алпатова) есть Чин художник с волшебной (лочкой. Волшебная палочка • простая, суковатая, но с :ю художник — « передвижник» 1-ходил всю Россию. После у )следней встречи с ним Куры-'лпка прочел на дверях бани, •,е жил передвижник, надпись: тлел в Италию». Не нарисовал I всю свою жизнь художник ни той картины, а мы" запомнили о — большим, настоящим Удожником. Быть может и ихапл Пришвин не дал и не 1ст русской литературе ни той большой книги, но у то' волшебная палочка и М знаем: какой настоящий удожник —? этот прекрасный д-скии путешественник. ' По существу о «Юности Алпа-;|ва» Пришвина, так же, как 1 об интересной повести С. Сер-ева-Ценскаго «Жестокость», »1 поговорим, когда под этими щами не будет надписи: «протяжение следует». I «Комар» же Вяч. Шишкова, '•ликом напечатанный, чуть кучвоват, как комару и '[едует быть. «Есть комар зло->едный: тихо, смирно подле-1Т и молча шпокнет. Он, бес-ш, совершенно не умеет петь, вот вы, чего добраго, потом запоете». Немногим удается >аз, хотя в последние годы чогих тянет к нему. Но когда '«касаются к нему Ремизов ш Леонов, даже шутя («За-1ски Ковякина») — он радует, огда же писатели другой юти забредут сюда, легко гадать: случайный гость. Так ндрей Соболь (Первая книга

«Нового Мира») — так и Вяч. Шишков. Хорошо, не спорим,

— можно улыбнуться, можно сердечно пожалеть Ивана Ивановича — комара, — некоторые фразы прямо ьз сказа

— верные (камертон хороший), —но, право, комар надоедливый.

Пантелеймон Романов, выдвигаемый ныне марксистской критикой, дал свой новый рассказ «Огоньки». Хоть и представляется случай поговорить о Романове, но мы лучше замолчим его, потому что на еей раз «Огоньки» лучше блестели бы в «Огоньке», чем в серьезном «Новом Мире».