Они медленно двинулись вперед по солнечному пролеску.

Полуденное солнце пригревало по-вешнему ласково, обещая в этом обороте жаркое лето и богатые урожаи. Зима нынче сдалась рано, и уже в зимобор-месяц распустились первые набухшие почки, выпуская на свет молоденькие, светлые листики пробуждающихся ото сна деревьев. Сейчас же, в начале травня, лес уже вовсю цвел и буйствовал разросшейся зеленью.

— Что тебя беспокоит, дитя? — мягко спросил Гостомысл, шагая рядом.

Угрюмо глядя на приминающуюся под ногами молодую траву, девушка помолчала, стараясь понять свои переживания. Она уже знала — если учитель спрашивает, то не с простого праздного участия. Чуть помедлив, она грустно призналась:

— Уже почти полный оборот минул, как мы приехали… А я до сих пор не сумела сладить со своей силой.

Гостомысл мягко засмеялся.

— Всего лишь оборот, — проскрипел он. — Ведаешь ли ты, сколько у нас мальчишки-резчики с инструментом обращаться учатся, чтобы подмастерьем встать под руку мастера?

Девушка припомнила разговоры в общей избе.

— Три оборота… — ответила она, провожая взглядом пролетевшую мимо бабочку-капустницу.

— Три, — согласился старец. — А сколько лет потом еще в подмастерьях ходят, с камнем да деревом сладить стараются… А девоньки наши: ткачихи да вышивальщицы. Сколько лет они под приглядом Верхуславы проводят, прежде чем к искусницам в помощницы пойти?

— Пять… — ответила Леона, уже понимая к чему ведет наставник.

Старец согласно покивал.

— Люди ремеслу долгими летами обучаются, по крупице знания перенимая, по малой толике оттачивая свое мастерство. Иной человек лишь к старости мастером становится, до того наука может трудной оказаться… А ты окно в другой мир прорубить хочешь. Тут и десятка лет может не хватить.

Девушка посмурнела. Она знала это. Но ведь тогда в лесу… У нее получилось… От чего же сейчас не выходит?..

— Я понимаю, учитель. Но тем летом… Я точно видела маму. Значит я смогла тогда… — Упрямо проговорила она.

— Наберись терпения, дитя.

Девушка тихонько вздохнула. Терпения…

— Шибко, гляжу, тебя это тревожит. Отчего так? — спросил Гостомысл. — Видится мне, что дело не только лишь в тоске.

Леона подняла взгляд к небу и посмотрела на пару широко раскинувших крылья кружащих в синеве птиц. Дело и правда не в одной лишь тоске… Пока она здесь учится терпению, отцу, возможно, где-то нужна помощь… Но что она может одна?..

— Отец… — произнесла она. — Он жив, я точно знаю. Ему нужна наша помощь… Когда я открою проход к маме… Вместе мы сможем найти его…

По лесу разнеслось эхо громкого пения кукушки. Леона не любила эту птицу — в детстве селянские детки дразнили ее кукушонком…

Старец понимающе покивал.

— И что же сделает твоя мать, когда вернется?

Девушка с недоумением посмотрела на невозмутимо идущего рядом учителя, безмятежно глядящего вдаль. И, озадаченно сведя брови, отвернулась.

Она никогда не задумывалась об этом.

— Я не знаю… — растеряно проговорила она. — Но верно, она знает, что делать…

— А ты? — спросил старец. — Открой ты сейчас проход, в чем будет твоя подмога? Можешь не отвечать мне сейчас, дитя. Но подумай…

Девушка вновь озадачилась. Как же она не сумеет помочь? Разве зря она провела восемь лет в обучении у Ружены?.. Уж верно чем-то да будет полезной…

Полянка закончилась, и они шагнули в лесную полутень на знакомую тропку.

Они отошли на добрую сотню саженей от пролеска, когда слева раздался тихий писк. Гостомысл остановился, и сквозь темную листву молодого дуба выглянула рыжая мордочка любопытного бельчонка, озабоченно глазеющего на гостей. Зверек дернул носиком и снова что-то пропищал. Махнув пушистым хвостом, он быстро пробежал по ветвям к стволу и, немного спустившись по нему, снова замер, выжидательно глядя на людей.

Глаза старца потеплели, и на лице заиграла ласковая усмешка. Он подставил посох к стволу дерева, и бельчонок недолго думая шустро пробежал по нему вниз и уселся на плечо Гостомысла. Любили его животные.

— А коли у тебя вовсе не выйдет открыть такой проход, который позволит Марелике пройти? — спросил учитель, осторожно гладя согнутым суховатым пальцем рыжую спинку малыша. — Разве оставишь ты мысли об отце?

Леона нахмурилась.

— И я вновь спрошу тебя, дитя: что можешь сделать ты, чтобы помочь ему?

Леона молчала, задумавшись над словами учителя, но вместо разумных мыслей в голову лезло только раздражение и непонимание. На душе от чего-то сделалось неприятно.

— Я не знаю… — горько прошептала она, чувствуя собственное бессилие.

Учитель покачал головой, и его седые пряди коснулись рыжей шкурки бельчонка, от чего тот испуганно вздрогнул и с любопытством уставился на седую копну. Пискнув, он ткнулся мордочкой в волосы старца и попытался в них зарыться, свернувшись, словно в гнезде.