“Старый год”. Все было почти так же, как и год назад и как на предыдущих

мероприятиях подобного рода. Все почти так же, за исключением, пожалуй, того, что мы с Юлией решили больше не соблюдать правила “конспирации”

и не скрывать наших отношений тем более, что о них знала уже вся

кафедра.

Поэтому мы сидели уже не в разных концах стола и Юлия ухаживала за

мной, как и я за ней. Пашкевич одобрительно посмотрел на нас покивал

головой и произнес:

– Александр, Юлия, я смотрю вы уже так сказать тесно сдружились друг с

другом. Осмелюсь спросить не стоит ли нам ожидать в скором времени

очередной кафедральной свадьбы?

– Что касается меня то я очень на это надеюсь Дмитрий Олегович, - ответил

я ему.

– Очень хорошо Александр, просто замечательно, ничто так не скрепляет

рабочий коллектив нашей кафедры как браки между ее сотрудниками: Тем

самым коллектив превращается в семью, - назидательно произнес

Пашкевич.

– Помнишь, как год назад я проводил тебя до твоего дома, хотел

напроситься на чашку кофе, а ты в ответ отшила меня?
– сказал я Юлии на

ухо.

– Конечно помню. Помню молодого нахала, который вдруг почему-то

решил, что я должна непременно растаять от этого его предложения и

пережить бурный восторг. Молодой нахал не понимал, что кроме

нахальства других интересных качеств у него, что-то не обнаруживалось.

– А год спустя, что - ни будь переменилось?

– Конечно переменилось. Молодой нахал оказался при ближайшем

рассмотрении очень даже надежным и дельным мужчиной.

– А не жалеешь, что отшила меня тогда?

– Нет, Санечка, не жалею. Если бы я не отшила тебя тогда еще не известно

как и где ты бы проявил и свою надежность и деловитость.

– Знаешь Заварзина, хотя я и люблю тебя, но хочу сказать тебе, что ты

самая настоящая язва.

Юля внимательно посмотрела на меня и произнесла:

– Солдатов, я не ослышалась? Ты сказал “люблю тебя”? И без “кажется?”

– Нет не ослышалась. Могу повторить. Могу крикнуть во весь голос.

Хочешь?

– Тише Солдатов. Не буйствуй. На нас вон Дмитрий Олегович смотрит.

В конце “банкета”, когда его участники уже потихоньку расходились по

домам к нам, подошла Машенька Елизарова.

– Юлия Сергеевна, Александр Николаевич я хочу попросить прощения у

вас за тот случай с Тархановым.

– Ну что ты Машенька мы совсем не сердимся на тебя, - сказала ей в ответ

Юлия, - правда Саша?

Я лишь утвердительно кивнул головой.

– Я знаю, это вы вдвоем спасли мне жизнь. Если бы не вы меня бы уже в

живых не было. А если бы я тогда не рассказала бы ничего Тарханову, то

этого ничего бы и не произошло, - на глазах у Елизаровой показались

слезы, - Юлия Сергеевна я вас прямо ненавидела тогда за Александра

Николаевича и зла желала. А вы мне жизнь спасли. Простите меня!

Заварзина ничего не ответила на эти слова Маши. Она просто обняла ее и

поцеловала в щеку.

Да, - глубокомысленно сказал я чуть позже: - если бы не твои эти

способности, то этой дурехи Машки уже два месяца как не было бы в живых.

– Она никакая не дуреха, а очень милая и добрая девушка которой не

повезло влюбиться в такого охламона каким являешься ты Солдатов. И

которого могу терпеть только лишь я, - сказала в мне в ответ Юлия.

– Кстати не забудь, что мы еще наладили очень неплохое сотрудничество в

деле предотвращения несчастий всякого рода и спасения таких вот милых

и добрых девушек. Так что цени меня Заварзина. Еще не известно поверил

бы тебе кто- ни будь другой оказавшийся на моем месте.

– Ценю Санечка, я очень тебя ценю и люблю. Иначе и быть не может.

Когда я поджидал в коридоре Заварзину которая вместе с Елизаровой и

Ермаковой убирала со столов следы нашего недавнего пиршества ко мне, подошел изрядно охмелевший Самошин и хлопнув меня по плечу спросил:

– Слушай Санек, колись. Как ты сумел охмурить Заварзину? Она же была

стервой первостатейной. Всех мужиков отшивала! Никому не давала. Она и

Пашкевича в прошлом году отшила, когда он по началу при ее виде слюни