недостатках Николай Анисимович мужик справедливый был. Ментов он в

обиду не давал. Сам мог наказать, своей властью. Но комитетские при нем у

нас в МВД и близко такой власти не имели! А сейчас любой комитетский

опер вот хотя бы тот же Тарханов что хочет, то и городит. При том, что в

специфике нашей ментовской работы он не в зуб ногой. А туда же указывать

лезет! Будто бы мы без него не знаем, что и как нам делать.

Дядя Герман замолчал. Заварзина встала со стула подошла к нему и

положила руку ему на плечо.

– Герман Валентинович, не расстраиваетесь так! Я понимаю конечно, что

все это безумно тяжело, но поверьте скоро этот негодяй допустит какую-ни

будь роковую ошибку. Вашей задачей будет только воспользоваться этим и

схватить его. Ему не долго осталось ходить на свободе. Я уверена в этом! Не

плохо было бы оповестить широко население о том, что у нас в городе

орудует серийный убийца. Может быть, люди будут вести себя

поосторожнее.

– Да вы с ума, что ли сошли Юлия Сергеевна!
– произнося это дядя Герман

едва не вскочил со стула, - оповестить население она хочет! У нас чай не

Америка! Да выйди я завтра с таким предложением меня тут же сожрут без

соли и перца. И мои коллеги и комитетские, и обкомовские. Я мигом на

улице окажусь. Меня такой характеристикой сопроводят, что в дворники

потом не возьмут. Вы думайте, что говорите! И так среди людей черте какие

слухи ходят!

Когда мы возвращались назад домой я спросил Юлию:

– Тебе не кажется все это подозрительным?

– Что это?
– спросила она меня.

– Ну то, что менты так засуетились, комитетские, следователь этот из

Генеральной Прокуратуры пожаловал, в ЦК нашими делами вдруг резко

заинтересовались? Как будто палку в муравейник кто-то сунул.

– Ну рано или поздно, что-то подобное и должно было произойти. Герман

Валентинович прав. Нельзя долгое время безнаказанно заметать мусор под

ковер.

– А мне вот кажется, что все это не случайно. Как-то резко поменялась

обстановка. Не приложил ли к этому руку наш общий знакомый Павел

Трофимович Дмитриев? Он, судя по всему, на Лубянке большие связи

имеет. И кто знает, может быть, и еще где- ни будь. Он то и мог донести

информацию о величанском душителе до кого надо. А то бы менты долго бы

еще чесались и делали вид, что у них все нормально.

– Кто знает? Но если это так-то, по-моему, это только к лучшему. Появилась

надежда на то, что убийцу начнут искать как следует.

– А ты правда уверена, что он может вскоре попасться?

– Да, Саша. У меня появилось такое чувство. А им с некоторого времени я

доверяю.

– Хорошо бы, а то знаешь дядю Германа даже жалко стало. И людей этих.

И убитых и их родственников.

Когда мы возвращались назад домой на троллейбусе я обратил на

стоящего на задней площадке явно не трезвого мужичка в замасленном

ватнике. Мужичок, оживленно жестикулируя громким голосом втолковывал, что-то важное стоящему рядом с ним мужчине в драповом пальто и в шапке

пирожком, а также двум женщинам неопределенного возраста. Я

прислушался к его речи.

– Ну вот ты понимаешь завелись у нас в Величанске эти самые

американские диверсанты. Они гады, что удумали. У них там в Америке

богатым миллионерам и миллиардерам ну какие там заболели чем ни будь

опасным, органы для пересадки нужны. А органов этих понимаешь на всех

то и не хватает. Вот ЦРУ ихнее и заслало диверсантов к нам. И они гады

американские молодых баб душат и органы из них вынимают. У кого печень

вынут, у кого почку. А потом через американское посольство эти органы к

себе в Америку отправляют. Чтобы какому - ни будь миллиардеру если

понадобится быстро пересадить.

– Они, что только баб душат или мужиков тоже диверсанты эти?
– спросил

кто-то мужичка.

– Не. Только баб. Мужик он понимаешь и отпор дать может в отличии от

бабы, а кроме того, мы мужики и курим, и бухаем и у нас поэтому органы

порченные. А у баб в самый раз.

Я незаметно толкнул Заварзину и шепотом спросил ее: