Искатель, 2000 №2

Аннотация
<p> «ИСКАТЕЛЬ» — советский и российский литературный альманах. Издаётся с 1961 года. Публикует фантастические, приключенческие, детективные, военно-патриотические произведения, научно-популярные очерки и статьи. В 1961–1996 годах — литературное приложение к журналу «Вокруг света», с 1996 года — независимое издание. В 1961–1996 годах выходил шесть раз в год, в 1997–2002 годах — ежемесячно; с 2003 года выходит непериодически.</p>

Annotation «ИСКАТЕЛЬ» — советский и российский литературный альманах. Издаётся с 1961 года. Публикует фантастические, приключенческие, детективные, военно-патриотические произведения, научно-популярные очерки и статьи. В 1961–1996 годах — литературное приложение к журналу «Вокруг света», с 1996 года — независимое издание. В 1961–1996 годах выходил шесть раз в год, в 1997–2002 годах — ежемесячно; с 2003 года выходит непериодически. ИСКАТЕЛЬ 2000 Содержание: Анатолий КОВАЛЕВ 1 2 3 Анна МАЛЫШЕВА INFO notes 1 2 3 4 5 6 7 ИСКАТЕЛЬ 2000 № 2 * Содержание: Анатолий КОВАЛЕВ ПРИМАНКА Роман Анна МАЛЫШЕВА МАНЕКЕНЫ Рассказ Анатолий КОВАЛЕВ ПРИМАНКА Полностью роман читайте в книге, которая выйдет в ближайшее время в серии «Угроза». НОВЫЕ ИМЕНА Анатолий Ковалев родился в 1962 году в Свердловске, Учился в Литературном институте имени Горького, Работает в жанре криминально-психологического романа. Автор остросюжетных книг «Гильотина», «Татуировщик», «Кровавый источник», «Иначе не выжить», «Гробовщик» и других. Он следил за ней с понедельника. Просто так, от нечего делать. Во всяком случае, пытался себя в этом убедить. А все вышло случайно, само собой! Она ему приглянулась в метро, как-то сразу бросилась в глаза. Еще бы не броситься! Не то чтобы ему нравились жгучие брюнетки с голубыми глазами. Он и сам еще толком не разобрался, кто ему нравится, а кто нет. Просто на этой было такое короткое платье… Тогда, в понедельник, он уже изрядно вымотался, почти два часа провел в подземке. Метро в городе крохотное, всего пять станций. Вот и колесил туда-сюда-обрат-но. Это выгоднее, чем на другом виде транспорта. Там надо платить за каждую посадку. А тут всего полтора рубля — и два часа удовольствий! Какие могут быть удовольствия у шестнадцатилетнего парня в метро? У кого какие. Самые разнообразные. Он, например, любит выслеживать. Просто так, от нечего делать. Каникулы ведь. Имеет полное право. Он занимается этим с десяти лет, с тех пор, как начал самостоятельно ездить на общественном транспорте. Так что опыт немалый! Черта с два какая-нибудь фифа заподозрит слежку! Вот и эта кукла ничего не поняла… В тот понедельник ему не везло. Не попадалось на глаза подходящего объекта. Все какие-то посредственности. А ради посредственности вылезать наверх, чтобы потом снова платить полтора рубля? На фиг нужно! Была, правда, одна, в прозрачной блузке и без лифчика. Да с ней рядом ехал такой мордоворот, что интерес к объекту сразу угас, не успев возникнуть. Короче, два часа псу под хвост. Он уже принял окончательное решение выйти наружу и сесть в автобус, но тут вошла она. Вошла на станции» Динамо», которую выстроили скорее для красоты, потому что и в часы пик на ней редко кто садится, а уж в такое время… Шел десятый час. Вагон был полупустой. Она была с подругой. Эдакие пигалицы непонятного возраста. Блондинка и брюнетка. То ли его ровесницы, то ли хотят казаться его ровесницами. Они уселись напротив. Блондинка не представляла для него интереса, потому что залезла в джинсы и вообще выглядела простушкой. Зато от брюнетки сразу повеяло загадкой. Платье на ней было настолько коротким и так плотно облегало фигуру, что, усевшись, она предоставила ему возможность любоваться своими шелковыми трусиками и даже не прикрылась сумочкой. «Она — шлюха?» — первое, что пришло ему в голову. Его забило мелкой дрожью. Он не мог оторвать взгляда от ее трусиков и боялся, что она это заметит и тотчас прикроется. Но девушки о чем-то оживленно беседовали и не обращали на него ни малейшего внимания, и это в конце концов задело парня. «Посмотри на меня, миленькая! — гипнотизировал он брюнетку. — Хоть ненароком, хоть исподволь! Ведь я так тебя хочу!» Гипноз на девушку не действовал. Он задыхался от вожделения. Лоб покрылся испариной. В позвоночнике щекотало. Такое с ним приключилось впервые, и он не смог ей простить собственной слабости. Пролет от станции «Динамо» до конечной занимает не более трех минут. Всего три минуты длилось его унижение, но он поклялся, что эта кукла станет его собственностью, и тогда… Он не успел придумать, что сделает с ней потом, девушки поднялись со своих мест и выпорхнули из вагона. Так началась эта безумная слежка. Им оказалось по пути. Девушки предпочли автобус двадцать третьего маршрута, а ему подходил любой в этом направлении. Он жил в районе автовокзала, но свою остановку, разумеется, проехал. Блондинка вышла на Волгоградской. Подруги трогательно распрощались, чмокнувшись в губы, и пожелали друг дружке «спокойной ночи!». Так как народу в автобусе оставалось не густо, он вжался в кресло на задней площадке и старался не смотреть в ее сторону. Хотя все эти предосторожности были ни к чему. Оставшиеся две остановки девушка дремала. Они вышли из разных дверей, и он сделал вид, что прикуривает, хотя зажигалка давно не фурычила. Объект собирался перейти на другую сторону магистрали, но горел красный свет, поэтому торопиться было некуда. Здесь он оказался впервые. Крайняя улица Академгородка. Дальше — лес. Сосны да березы. Небо над лесом уже чернело. Оттуда из глубины наступала ночь, и оттуда же повеяло холодом. Неожиданный порыв ветра пронзил насквозь. После теплого, июньского дня это выглядело как чей-то коварный замысел. Он так озяб, что подумал, не вернуться ли? Но в это время вспыхнул зеленый… Девушка жила рядом с остановкой, в доме напротив леса. Она вошла во второй подъезд. Теперь нельзя было мешкать. Чтобы узнать номер квартиры, следовало сократить расстояние. И он бросился к ее подъезду. По крайней мере, десяток объектов в городе засветили свои адреса. Он аккуратно заносил их в специальный блокнот. Ему даже удалось узнать имена некоторых девушек. Они и не подозревали, что записаны у незнакомца в блокноте. В том и состоял кайф. На контакт ни с кем из них он не шел. Считал никчемной тратой времени, да и с чего начать и как продолжить? К тому же насчет своей внешности не обольщался. Такой угловатый, долговязый паренек, с довольно крупным носом. Мачеха обычно говорила отцу: «Твой уродец опять целый день где-то шлялся»… Он затаился на третьем этаже, а дверь открывали на четвертом. «Ты что, опять ключи забыла?» — упрекнул женский голос. И дверь захлопнулась. Но он успел сделать рывок вверх. По этой части он — дока! Итак, дом напротив леса, второй подъезд, четвертый этаж, дверь по центру… На следующий день он приехал туда к восьми, ведь объект может работать или учиться. Он выбрал скамейку в глубине двора, в тени отцветающей яблони, но ждать пришлось слишком долго. Впрочем, он привык. Она появилась около полудня. При дневном свете он ее не сразу узнал. Девушка была в черной майке и джинсовых шортах. На плече — рюкзачок. Она направлялась к остановке и, по-видимому, торопилась, так что он со своими затекшими ногами едва поспевал. Он старался ее не разглядывать, чтобы та не почувствовала взгляда, но джинсы были слишком коротко обрезаны, и упругие, загорелые ягодицы трепетали от каждого шага. И он чуть не вскрикнул, когда снова ощутил щекотание в позвоночнике. Путешествие вышло довольно скучным. Объект торопился в строительный техникум. «Экзамен или консультация», — подумал он, предвкушая долгое ожидание. Однако не угадал. Девушка уделила учебному заведению не более пятнадцати минут. «Сдавала документы!» — решил преследователь. Потом на очереди было кулинарное училище. И там она надолго не задержалась. Зато почти час просидела в парке, рядом с церковью, уставившись в одну точку, прямо перед собой. Он выбрал скамейку напротив, наискосок. Фактически засветился. Ему почему-то хотелось сделать исключение из правил, но он стеснялся. До жути. Его бросало то в жар, то в холод. А девушка упорно не желала его замечать, хотя на аллее парка кроме них не было ни души. Вот если бы посмотрела в его сторону, тогда бы он, наверно, решился. Точно бы решился… Наконец она встала и медленно побрела к выходу… В среду он сказал себе: хватит! Ситуация выходила из-под контроля. Его тянуло к объекту, как никогда. Ночью он не сомкнул глаз, думая о ней. Уснул под утро и проснулся далеко за полдень. И все-таки он не выдержал, помчался в Академгородок, не успев даже толком поесть. На сей раз они столкнулись нос к носу. Он едва втиснулся в автобус и сразу оказался рядом с ней. Он уловил запах ее кожи. Что-то экзотическое, травяное. В первый миг он опьянел, закружилась голова и вновь защекотало в позвоночнике. «Надо заманить ее в тот лес!» — подсказал внутренний голос. «Заманить в лес! — передразнил он сам себя. — А как это сделать?» Выйдя из оцепенения, он услышал ее голос. Брюнетка ехала не одна, а опять с той самой блондинкой. Они обсуждали сегодняшний поход по магазинам, приобретенные товары и упущенные возможности. Его это не колышет, зато он смог как следует рассмотреть обеих. Блондинка ему показалась куда интересней, чем в понедельник. У нее были карие глаза миндалевидной формы. Очень умные. Или хитрые. У брюнетки нет — слегка раскосые и насыщенно голубые. У блондинки глаза смеялись, а у брюнетки плакали. И почти одновременно он обнаружил, что у брюнетки легкий акцент и немного с горбинкой нос. А главное, он узнал имя. Ее звали Аида… В четверг она его удивила. Во-первых, рано поднялась. Он не успел даже присесть на скамейку под яблоней. Во-вторых, ее одеяние — просто из ряда вон! Черная водолазка и длинная черная юбка. Это несмотря на то, что день обещал быть жарким. А в-третьих, она направлялась в церковь, рядом с тем самым парком, где они сидели во вторник. Туда войти он не посмел. На нем джинсы и футболка с Зиданом, героем последнего чемпионата по футболу. Бабки увидят — заклюют! Впрочем, служба уже кончилась, церковь опустела, и почему Аида проторчала там полтора часа, осталось загадкой. Потом они прогулялись по набережной. Она засела на полдня в летнем кафе, смаковала кофе и курила. Он впервые ее видел курящей. «То же мне праведница!» Наблюдательный пункт приходилось все время менять, потому что денег на кафе у него не было, а стоять на одном месте — подозрительно. Когда он устроился на каменном парапете набережной, к Аиде подсел молодой человек. Он не мог его хорошенько разглядеть, их отделяло порядочное расстояние, но в глаза бросалась стройная, атлетическая фигура парня и черные усы, которые не совсем гармонировали с его спортивным стилем одежды. Кажется, девушка не очень ему обрадовалась или просто пребывала до сих пор в религиозном трансе. Тем не менее, парень заказал бутылку шампанского и чего-то поесть, и они довольно мирно отобедали. Через некоторое время их уже было трое. Откуда-то взялась знакомая блондинка. Она тоже выпила и покурила, рассказывая что-то веселое. После чего вся компания встала и направилась вверх по улице 8-го Марта. Там преследователя ждал сюрприз. У черноусого оказалась приличная тачка, серебристая с откидным верхом. Он посадил в нее девчонок, и все трое отбыли в неизвестном направлении, оставив с носом незадачливого, безденежного шпика. В пятницу он так и не поднялся с постели, ни с того ни с сего подскочила температура. «Целыми днями где-то шляется, вот и подхватил заразу!» — ворчала мачеха. Она не выносила его присутствия, и он всегда старался убежать из дома, но в этот день силы покинули парня. И только воспаленный мозг напряженно работал. Он убивал черноусого странным способом, с помощью долота и молотка вскрывая черепную коробку, и поварешкой вычерпывал мозги. К вечеру кое-как оклемался. Вспомнил, что его финансы на исходе. Накопал в зимней и демисезонной одежде родителей около двадцати рублей. Отец частенько забывал выгребать мелочь из карманов. Но в субботу деньги ему не пригодились. Сначала блондинка приперлась в гости к объекту и, наверно, болтала без умолку не менее трех часов. Он уже сделал вывод, что блондинка невыносимая болтушка и насмешница. Терпеть не мог таких. Затем подкатил черноусый на своей серебристой тачке без верха и дважды посигналил. Аида была в том самом платье, в котором он ее увидел в метро. Она села рядом с черноусым, от чего преследователь едва не лишился чувств. Он даже выхватил из кармана заранее заготовленный нож. Обычный, кухонный, но это все равно лучше, чем ничего. — Ладно, обойдетесь сегодня без меня! — громко заявила блондинка. Она помахала рукой вслед машине, увозящей Аиду с черноусым, а он воткнул нож в землю и заглушил в себе вой. «На безрыбье и рак — рыба», — сказал прирожденный шпик и поплелся за блондинкой. Он знал, что она живет в районе Волгоградской, а это более-менее знакомые ему места. Блондинка не воспользовалась транспортом, пошла пешком. Но странное дело, она не обходила стороной ни один продуктовый магазин, при этом ничего не покупала. Во всяком случае в руках у нее ничего не было, кроме дамской сумочки. «Ищет что-то конкретное?» — терялся в догадках преследователь. Впрочем, ему было все равно. Блондинка его совсем не интересовала, одевалась она не так экстравагантно, и вообще — без загадки, без изюминки. Он просто хотел убить время, чтобы не думать о той, о другой. В конце концов она скрылась в одном из подъездов двенадцатиэтажного дома. Воскресенье принесло еще большее разочарование. Он ее просто-напросто прозевал. После многочасового сидения под яблоней решил немного размяться и подумал: «А почему бы не войти внутрь?» Он имел в виду подъезд. Поднимаясь по лестнице, встретил совсем высохшую старуху в черном платье и в розовой вязаной шапочке. Она спускалась вниз и бормотала что-то себе под нос на непонятном языке. Ему сразу пришло в голову, что это родственница Аиды. У нее было какое-то неуловимое сходство с девушкой, но что именно, он не мог сообразить. Старуха вышла во двор и села на его скамейку, а он занял пост на площадке между четвертым и пятым этажами. Вскоре к заветной двери поднялся незнакомец в твидовом пиджаке. Блондин в черных очках, слишком загорелый для нынешнего июня и вообще для этих мест. Он спросил Айду. — Она с утра уехала с друзьями на озеро, — ответил женский голос с акцентом. — А на дискотеку она сегодня не собиралась? — поинтересовался загорелый блондин. — Ничего не знаю. — Когда вернется, скажите, что заезжал Денис. А это для нее входные билеты. Может воспользоваться ими не только сегодня. Женщина, которую шпик не видел, потому что боялся попасть в поле ее зрения, поблагодарила Дениса и захлопнула дверь. Блондин уехал на синем «Гранд Чероки». «Крутые у нее друзья!» — в отчаянии воскликнул преследователь и отправился домой. Ночью ему приснилась старуха в вязаной шапочке и в коротком платье Аиды, в том самом. Она сказала только одно слово: «Вакансия», подмигнула и удалилась. Он не мастер разгадывать сны, но ощущения были мерзейшие. И вот опять наступил понедельник. Он с утра уже завелся, когда она поехала в церковь. Видеть не мог ее в этой юбке, и набожность Аиды раздражала не меньше. Но до церкви они не дошли. У самого входа в храм стояла милицейская машина. Может, это смутило девушку? Аида резко развернулась и быстрым шагом пошла прочь, так что он не успел ретироваться, так и стоял посреди аллеи как вкопанный. Она едва не задела его рукой, которой сильно отмахивала при ходьбе. Он услышал ее взволнованное дыхание и почувствовал аромат экзотических трав. В первые секунды опьянения не мог даже пошевелиться, а потом его захлестнула волна ненависти. Она опять его не заметила, будто он тень от какого-то дерева! Аида вернулась домой. Тут же приехал джип «Гранд Чероки» со знакомым ему Денисом. Через некоторое время они вместе вышли из подъезда, но в машину не сели, а направились в лес. Лес оказался лесопарком, с улыбающимися деревянными медведями у ворот. Пришлось парочку держать на порядочном расстоянии, чтобы не быть замеченным. Они брели по искусственной, песочной тропинке, усыпанной сосновыми шишками да иголками. Как ему показалось, Денис говорил о чем-то очень важном (слишком нервничал), а девушка время от времени заливалась звонким смехом и пуляла шишками в деревья. Они дошли до кинологической площадки, там было многолюдно и многособачно. Аида показала пальцем на какого-то питбуля. Видно, он ей был знаком. Но парня в твидовом пиджаке сегодня интересовали другие дела, не собачьи. Он усадил ее на скамейку, рядом с площадкой. Снял пиджак. Наверно, взмок от волнения. Теперь он почти кричал на нее. Аида посерьезнела. Она сидела, выпрямив спину, и смотрела в одну точку. Когда Денис умолк, девушка резко поднялась и быстрым шагом припустила в обратном направлении. «Что-то ей сегодня не везет!» — подумал преследователь. На этот раз он лучше подготовился к ее «отходу». Сидел на травке, прислонившись к сосне, спиной к тропинке. Аида пронеслась мимо сосны, у которой он сидел. Денис уже не так торопился, он крикнул ей вдогонку: — Я буду ждать тебя в «Планете Малахит». Попробуй не приди сегодня! И поравнявшись с сосной, парень в твидовом пиджаке грязно выругался. «Планета Малахит» — известная в городе дискотека. Там же находится ресторан «Малахит». В этом же здании — кулинарное училище, куда Аида заезжала во вторник. Где она все-таки учится? На ней было новое платье, вызывающе-оранжевое и такое же короткое. Танька-блондинка, как всегда, выглядела скромнее. Они подкатили к «Малахиту» к восьми. На трамвае. До этого заглядывали в разные дорогие бутики, но ничего не покупали. Они ходили в магазины, как в музеи. Нечто по-космически сверкающее поглотило две тоненькие фигурки, а прирожденный шпик остался на вечном своем посту. Где ему было наскрести на входной билет? Он решил даром время не терять и пошел к музыкальному фонтану. Там в это время было полно народа. Некто в костюме Микки Мауса, в рекламных целях, раздавал малышам сувениры. Парень завороженно смотрел на Микки Мауса и жалел, что так быстро вырос. Если ему сегодня повезет, если Аиду не подвезут на машине, он ее затащит в лес. Обязательно затащит, он так больше не может! А там — будь что будет! Он ей не простит целую неделю унижения! Он уже не маленький, знает, как себя вести!.. Только бы не эти фраера со своими крутыми тачками! Он поинтересовался временем. Оказывается, сорок минут прохлаждался у фонтана!.. В этот миг его словно толкнули, он оглянулся на «Малахит» и увидел двух бегущих девчонок. Они вскочили на подножку трамвая. Он бросился к ним, но было поздно. Пришлось дожидаться следующего трамвая. Он прикинул в уме, что через три остановки трамваи разъедутся в разные стороны, а значит, надо срочно что-то предпринимать. Он обратился к водителю, молодому, розовощекому парню: «Догони! Очень нужно!» — «О’кей!» — понимающе кивнул тот, и чудо свершилось. За какой-то час девушки сильно изменились. Постарели, что ли? Обе белые как полотно, они все время молчали, вцепившись в поручни и внимательно следя за дорогой. «Тачки высматривают», — догадался он. Они опасались погони, но его опять не брали в расчет. Потом они пересели в троллейбус и покатили к Уралмашу. На метро вернулись в центр. Ему казалось, что он снова попал в тот понедельник. Может, они тогда тоже от кого-то скрывались? Нет, на прошлой неделе они беспечно болтали и смеялись, а сегодня молчат. Только блондинка бросила Аиде, когда садились в поезд: «Зачем ты так вырядилась? Знала ведь все наперед!» Вот и платье на ней сегодня совсем другое. На автобусной остановке неожиданно стемнело. Автобус ждали долго, и девушки постепенно успокоились. «Она, наверное, поедет к блондинке, — подумал преследователь, — ведь Денис знает ее адрес». Он почему-то был уверен, что они скрываются от Дениса. Автобус оказался полным, и он потерял их из виду. Впрочем, это уже не было важно. На автовокзале народ схлынул. Он стоял на задней площадке, отвернувшись к окну. Следом ехал еще один двадцать третий автобус. «Вот сволочи! Сколько их ждали, а теперь едут друг за дружкой!» Он обернулся лишь на Волгоградской. Подружки распрощались не так горячо, как неделю назад. Блондинка вышла, а у него застучало в висках. Неужели? Неужели свершится? Не успел он толком осмыслить ситуацию, как легкий ноготок царапнул ему плечо. Рядом стояла Аида. Она улыбалась, а глаза при этом плакали. — Не утомился, сынок? Он вдруг понял, что она его старше. Не намного, но старше. Ей лет двадцать. Может, от этого он так струсил? А может, потому что разоблачен? — Что, язык проглотил? Или от рождения нем? Она по-прежнему улыбалась, но глаза сверкали ненавистью. — Я просто… — робко начал он. — Просто, мой миленький, ничего не бывает. Сколько ты за мной ходишь? Три дня? Четыре? — Ровно неделю… — Вот как? — Вы мне нравитесь, — еле выдавил он из себя. Она захохотала точно так же, как сегодня утром в лесопарке. Что-то фальшивое было в этом смехе. И она уже совсем ему не нравилась, хотя унижение продолжалось. — Что ж, пойдем погуляем, если я тебе нравлюсь, — предложила она, когда автобус остановился на конечной. Она сразу повернула к лесу, а он замер в нерешительности. В. июне довольно светлые ночи, но над лесом стоял непроглядный мрак. И парня опять пробрал холод, как неделю назад. — Смелее, сынок, — подбадривала Аида, заливаясь фальшивым смехом. Сколько раз он рисовал в своей фантазии этот миг, какие только ухищрения не выдумывал, чтобы заманить ее в лес. И вот эта наглая девка сама взяла в руки инициативу, и он плетется за ней, как домашний скот на заклание, без воли, без желания, с трусливым сердцем. Они пересекли автостраду и вошли в ворота лесопарка. Веселые деревянные медведи в темноте выглядели зловеще. Аида явно держала курс на кинологическую площадку. В лесу она стала серьезней. Не проронила ни слова. И шла уже не так быстро. Он все время озирался по сторонам. Ему даже показалось, что за ними кто-то идет следом. Он видел в свете фонарей с автострады мелькнувшую тень, но потом все исчезло. А впереди, за соснами, в голубоватой дымке, угадывалась луна. И больше никаких свидетелей. Молчание Аиды придало ему смелости, и он решил действовать. Он схватил ее за руку, выше локтя, и дернул на себя. — А по морде не хочешь? — мягко спросила она. И снова улыбка и голос ласкали, а глаза ненавидели. И он не знал, чему верить. Ее тонкие, легкие пальцы нежно пригладили его взлохмаченные волосы. — Погоди немного. Не здесь, — прошептала она и, высвободив руку, продолжила путь. Теперь ему каждый шаг давался с трудом, потому что позвоночник не отпускал. Поравнявшись с площадкой, Аида резко повернулась к нему и спросила: — Так, значит, я тебе нравлюсь? И что дальше? Что ты хотел от меня? — Я… — неуверенно начал он, — заманить сюда… ночью… — Зачем? Вместо ответа он набросился на нее, но получил сильный пинок в область паха и застонал, согнувшись в три погибели. — Вот мудил о! — воскликнула она. — Кого ты хочешь надеть? Я слежу за тобой три дня. Ты не похож на маньяка, сынок. Кто тебя «приставил» ко мне? — Никто… Я сам… — Он услышал, как щелкнул замок ее сумочки, и поднял голову, чтобы посмотреть, чего она там еще придумала. На ее расположение он больше не рассчитывал, и все же… Лес огласился диким воплем, когда из балончика ему в глаза выстрелила струя. Глаза горели на медленном огне. Он больше не видел ни леса, ни луны, ни Аиды. — Кто тебя «приставил» ко мне? — требовала мучительница. — Бампер? Мадьяр? Или этот хрен в рясе? Говори, а то будет хуже. Он не знал, что ей ответить. И не понимал, что может быть хуже слепоты. — Ты будешь говорить? — Я не знаю… Откуда-то налетел ветер, тот самый, пронзающий до костей. Где-то хрустнули ветки и каркнула ворона. «Скорей бы проснуться!» — подумал он. И в тот же миг прогремел выстрел. 1 Утро выдалось зябкое. Солнце еще не взошло, но было довольно светло. Во всяком случае, фары он не включил. Проселочная дорога славилась рытвинами и ухабами, но главное — не угодить с моста в речку. После ночных возлияний на даче у друга был бы вполне закономерный исход. Ее он увидел, когда она переходила мост, и сначала решил, что ему показалось. Из предметов туалета на девушке имелась только юбка, длинная, с вырезами по бокам. Спина же абсолютно голая. В предрассветный час кожа девушки отливала голубым. Или она замерзла? Он нагнал ее уже за мостом. Она шла с гордо поднятой головой, скрестив руки на груди. И не обращала никакого внимания на его развалюху «Волгу». Появись на проселочной дороге танк, она бы не среагировала. «Может, не в себе?» — подумал он и крикнул: — Эй, малышка, может, тебе совсем раздеться? Она встрепенулась, будто сбросив сон, и воскликнула: — Эдьэ мэг а фэнэ! [1] — Что ты сказала? Ну-ка, повтори! — Он до такой степени обалдел, что даже высунулся наполовину из своей трахомы. — Эдьэ мэг а фэнэ? Вот это новость! До сих пор я считался единственным носителем венгерского языка в области! — Как видишь, появился еще один носитель, — усмехнулась девушка. Она смерила его долгим взглядом, после чего спокойно сообщила: — Ты меня разбудил. — Прости, не знал, что можно спать в таком положении. — Он бы попрощался и продолжил путь, но незнакомка завораживала. Мимо такой не проедет даже закоренелый женоненавистник. — У меня есть запасная рубаха. Примерь! — Очень кстати! — вдруг обрадовалась она. — А ты — в город? — Ну, конечно! — Подвезешь? — Какие могут быть сомнения? — Он пригладил свои черные, гуцульские усы, и в его темных, глубоко посаженных глазах сверкнули озорные огоньки. Она утонула в его белой, нейлоновой рубахе. Пришлось закатать рукава. — Держишь для торжественного случая? — поинтересовалась она. — Считай, что он представился. Девушка снова смерила его долгим взглядом, отчего парню стало не по себе. Но он был человеком веселого нрава и при любых обстоятельствах улыбался. — Иван, — протянул он ей руку, — можно Иштван, можно просто Мадьяр. Она пожала плечами, хмыкнула и вложила свою узенькую ладонь в его широкую и грубую. — Аида… Когда девушка уселась на заднее сиденье и вновь затарахтел мотор, Иван заговорил, время от времени посматривая на Аиду в зеркало: — Вообще-то я с Западной Украины, угораздило родиться в мадьярской деревушке. Венгерский знаю лучше родного украинского. Когда мать умерла, меня отправили сюда, на Урал, к родственникам. Тут и пришла ко мне слава, — произнес он с иронией. — Нет, конечно, в таком большом городе, как Свердловск, жили мадьяры, совершенно обрусевшие. Единственный носитель языка обитал в Каменск-Уральском, старина Габор, но с ним возникали проблемы, возраст, расстояние… Меня взяли на заметку уже в девятом классе. Тогда я заработал свои первые бабки, во время Московского кинофестиваля. Дублировал целый фильм. Представляешь? И не кого-нибудь, а Золтана Фабри! С тех пор пошло-поехало. Старину Габора оставили в покое. Ох, и зарабатывал же я! По советским временам — целое состояние. Да все профукал по молодости! Теперь мне перевалило за тридцать, и бабки даются намного труднее. Сама знаешь, после перестройки связи с Восточной Европой у нас похерили, и моя переводческая деятельность пошла на дно… Некоторое время ехали молча. Иван вырулил на автостраду с большим движением и внимательно следил за дорогой. — Ну, а ты о себе не расскажешь? — спросил он и тут же спел хорошо поставленным голосом: — Са-ай сарро позор бибарледи ингоше [2] … Аида хмыкнула и повела плечом. — Ты что, принял меня за вампиршу? — Да это старая мадьярская песенка. Ей уже лет двадцать. Неужели не знаешь? Впрочем, тебе, наверно, нет еще и двадцати? — Я — не мадьярка, — огорошила она Ивана, — а венгерскому меня научила прабабка-цыганка. Она другого языка не знает. Старуху никто не понимает, кроме меня. — И сколько ей, твоей прабабке? — Девяносто с хвостиком. Точный возраст не скажу, она — все-таки женщина. Молодость ее прошла в Венгрии, а в Страну Советов попала после ихней революции… — Коммунистка, что ли? — Вроде того. Давай сменим пластинку, — предложила Аида. — Не люблю рассказывать о себе, да и рассказывать-™ нечего. Сам же определил мой возраст. Жизнь только начинается… — Слушай, ты в карты играешь? — перебил ее Мадьяр. — Нет. — Давай научу! Мы могли бы с тобой такие дела прокручивать! Прикинь, подаем друг другу знаки по-венгерски! Никто не врубается. Ведь кроме нас в городе… — Цыгане знают венгерский, — перебила его Аида, — и в карты они играть не дураки! И потом, что ты мне предлагаешь? — У тебя что, бабок куры не клюют?! — возмутился он. — Ходила бы ты тогда с голой… спиной… — Иван вдруг рассмеялся, но поймав в зеркале заднего вида ее взгляд, сразу угомонился и примиренческим тоном сказал: — Ладно, не сердись. Ведь надо как-то крутиться! Я, если честно, на мели. Можно сказать, ищу партнера по бизнесу. Вот встретил тебя. Вижу — умная, красивая, и палец в рот не клади, да еще цыганка. Сразу в голову пришла шальная мысль. — Держи свои мысли при себе, — попросила она, — я не из тех, что цепляются, как репей, и просят позолотить ручку. Эта погань мне ненавистна так же, как любому здравомыслящему человеку. — А ты из каких? — усмехнулся Мадьяр. — Я — девушка набожная, — снова огорошила Аида. — Вот погляди! Она выудила из-под его же нейлоновой рубахи серебряный крестик с распятием. И в тот же миг, будто нарочно, заглох мотор. — Что за чертовщина! — выругался Иван. Его раздолбанная «Волга» застряла в самом неподходящем месте, возле поста ГАИ. Работа нашлась только через месяц. Правда, Аида приносила какие-то деньги, иногда возвращаясь под утро. Он ее не спрашивал, каким путем добываются эти крохи. Кто он, чтобы следить за моральным обликом девушки? А в то, что эта набожная недотрога может быть уличной шлюхой, ему не верилось. Иван тоже не сидел сложа руки, выискивал, вынюхивал, где можно отхватить хороший кусок, да пожирнее. У него появились новые друзья, личности сплошь подозрительные. Кое с кем он даже познакомил Аиду, и она не пришла от этого в восторг. «Они сожрут тебя с потрохами!» Он знал, что девчонка видит людей насквозь, будто ей самой уже за девяносто, как ее прабабке, и поэтому был осторожен и немногословен, общаясь с новыми друзьями. А немногословность популярна среди волков. И вскоре Иван вошел в доверие, то есть прибился к одной стае. Однажды он вернулся домой навеселе и с порога сообщил: — Есть работенка! — Ты не шутишь? — Какие могут быть шутки! Десять кусков отваливают сразу, и это только аванс! — Десять кусков? — встрепенулась Аида. — На эти деньги можно… — Да-да, моя голубка, на эти деньги я подыщу тебе квартирку. Разумеется, не хоромы. И разумеется, не в центре. Всего-то дел — замочить одного паренька! — По тому, как хорохорился перед ней Мадьяр, она поняла, что предстоит тяжелая, может даже невыполнимая, работа. — За пареньков не дают такого аванса, — заметила Аида. — И почему ты сразу хочешь купить мне квартиру? Это я должна его замочить? — Погоди! Давай обо всем по порядку. — Он достал из продуктовой сумки видеокассету. — Сначала посмотрим кино. «Паренек» оказался известным банкиром, лысоватым дядечкой, с брюшком, лет под шестьдесят. На пленке был заснят его приезд в банк на черном «БМВ», с затемненными стеклами. Он вышел из машины в сопровождении трех телохранителей. — У них вообще-то мозги есть? — спросила девушка. — У кого? — не понял Иван. — У тех, кто тебе заказал этого старикашку. Здесь нужен снайпер-профессионал. — У них с мозгами все в порядке, — успокоил Мадьяр. — Снайпер им не подходит по простой причине. Сразу будет ясно, кто заказал дяденьку. Им требуется необычный почерк, чтобы не было похоже на заказное убийство. — А что тогда? — Ну… не знаю… — Он явно знал, но боялся произнести вслух. — Ну, например, семейная драма… — У твоих друзей уже есть готовый сценарий? — догадалась Аида. — В общем, да… — Что же ты все вокруг да около? — закричала она. — Блеешь тут, как баран недорезанный! И он раскрыл перед ней карты. Жертвой должен был стать Патрикеев Петр Евгеньевич, весьма состоятельный гражданин города, пользующийся уважением властей, в основном из-за своей неуемной благотворительной деятельности. Патрикеев — вдовец. Имеется дочка-старшеклассница и любовница двадцати семи лет. Между девушками постоянно возникают конфликты. Известно, что любовница Патрикееву порядком поднадоела, и он ищет повод от нее избавиться. Аида и должна стать этим поводом. — Где гарантия, что старикашка клюнет на меня? — Гарантию в таком деле никто не даст, — с видом знатока согласился Иван, — но заказчик видел тебя и уверен, что клюнет. Патрикееву нравятся жгучие и загадочные. — Но для начала ему надо хотя бы увидеть жгучую и загадочную? — Об этом не беспокойся. Тебя представят его величеству! — Иван с каждой минутой становился храбрее, увидев, как разгорается огонь любопытства (или алчности?) в ее глазах. — Да и жить ты здесь больше не будешь. Для тебя снимут хату в центре. А другую хату я тебе подыщу на окраине. Это даже входит в условие. Тебе может понадобиться потом убежище. Патрикеев должен знать только о квартире в центре. — И долго будет продолжаться мой роман со старикашкой? — Может, месяц, может, два, — развел руками Мадьяр, — пока не возникнет необходимая ситуация. — А если она никогда не возникнет? — Сама спровоцируешь. Аида задумалась, закурила. — Не нравится мне это, — призналась она. — А сразу столько бабок — нравится?! — взвизгнул Иван. Он даже вспотел от возмущения. — Я не понимаю… Дело, конечно, рискованное, но мы… — Ты-то чем рискуешь, Гуцул? — Она так называла его в особых случаях. Когда презирала. — Чем-чем… — Глаза его забегали, не зная, на каком предмете остановиться. — Если ты прогоришь, то и мне каюк. — Я прогорю, Ваня. Это входит в сценарий твоего заказчика. Неужели не ясно? Ему нужна семейная драма. Любовница убивает своего богатого любовника. Конфликт с дочерью или попытка ограбления — это не важно, но я в конце концов должна предстать перед судом или получить пулю от телохранителя. А тебя уберут, потому что ты слишком много знаешь. Он молчал, видно, напряженно думал. Он уже не раз убеждался в интуиции и прозорливости девчонки, и на сей раз ее доводы не выглядели абсурдом. — Что же делать? Отказаться? — Его опять прошиб пот. Он испугался собственных слов. — Думаю, уже поздно. Для тебя. — Аида усмехнулась. — А я еще не принята в игру. Я тебя предупреждала, будь осмотрительным в выборе новых друзей, а то сожрут с потрохами. — И что же теперь? Ты меня оставишь?.. — На Ивана было жалко смотреть. Он весь как-то обмяк, словно сдувшийся мяч, в глазах блестели слезы. — Сколько они тебе обещали по окончании дела? — неожиданно поинтересовалась она. — Только не вздумай мне врать! — Пятьдесят кусков. Я решил, что мы их разделим пополам, ведь аванс — твой полностью. — Дешево они захотели избавиться от старикашки! Я уже не говорю о твоей щедрости! Двадцать пять кусков за плевание в потолок! — Но я ведь тоже могу понадобиться. — Вряд ли. — Девушка красноречиво покачала головой. — Мне надо подумать, — тихо сказала она и тоном госпожи приказала: — Отвези меня в тихое, укромное местечко! — На кладбище?.. — Идиот!.. Он высадил ее у ворот парка, что рядом с церковью, а сам остался в машине. Он прождал пять часов. Уже начало смеркаться, и сторож, молодой парень интеллигентного вида, с книгой под мышкой, явно студент, охрипшим голосом оповещал: «Парк закрывается!» Но Аида вышла не из ворот парка, а появилась со стороны церкви. Он не стал ее расспрашивать, догадавшись, что есть еще один выход. Они вообще не проронили ни слова, будто его раздолбанная «Волга» была начинена подслушивающей аппаратурой. Только дома, после принятого душа и выпитой чашки кофе, к ней вернулся дар речи. — Позвони заказчику, — приказала она, — скажи, что меня не устраивают условия и я хочу личной встречи. — Ты с ума сошла? — Печешься о своей доле? Я тебя не обижу, а нет — так сам ступай в любовницы к этому лысому! — Хорошо, я позвоню, но учти, что это ему не понравится. — И скажи еще, что встретиться я могу только днем. — Почему? — Потому что он меня потащит в ресторан, а где я возьму вечернее платье?.. На встречу с заказчиком Аида надела короткое голубое платьице, перламутровые туфли и гарнитур с искусственным жемчугом.. Он пригласил ее в «Зимний сад», один из самых фешенебельных ресторанов города. Мадьяр тоже хотел принять участие в новом сговоре, но ему дали понять, что он та самая пешка, которую меняют на ферзя. От обиды он даже отказался подвезти ее к ресторану, и ей пришлось давиться в городском транспорте. Заказчика она уже однажды видела и узнала сразу, вот только имя вылетело из головы. — Денис, — снова представился он. Парень был не намного старше Аиды, хотя выглядел очень солидно. Она прекрасно понимала, что, несмотря на солидность и лоск, Денис не мог быть настоящим заказчиком, а только посредником. Но она не собиралась докапываться до истины, в таком деле лишние знания могут навредить. Ее устраивал посредник. Он выбрал столик под каким-то экзотическим деревом, подальше от местной достопримечательности, бурохвостого жако. Попугай частенько веселил публику, пересказывая подслушанный разговор. А так как разговоры здесь велись самые разные, и чаще всего секретные, то было поистине чудом, что никто до сих пор не свернул ему шею. Денис заказал ей телятину по-бразильски, с рисом, арахисом и капустой брокколи. И себе — тоже что-то латиноамериканское, что соответствовало обстановке. Пили гавайский ром. — Какую музыку ты предпочитаешь? — начал он издалека. Они как-то сразу перешли на «ты». — Еврейскую. — Вот как? — Он приподнял брови и сделал знак пианисту. Через минуту по «Зимнему саду» растекалась нежная, полугрустная, полувеселая «Ех, майн либэ тохтэ» [3] . — С еврейской темой поосторожней, — предупредил Денис. — Патрикеев любит экзотику, но не еврейскую. Да ты и не похожа на еврейку. О чем ты хотела со мной поговорить? — перешел он к делу. — О многом. — Мадьяр сказал, что ты девчонка с головой. Так выкладывай напрямик, что тебе не нравится. Пусть у нас будет творческий процесс. — Мне не нравится «семейная драма». Я окажусь крайней. — Мы тебя вытащим. — Чего ради? — Если дело выгорит, ты нам еще понадобишься. Все будет зависеть от конечного результата. — Глупости! Никаких гарантий вы дать не сможете. — Она достала из сумочки сигареты «Пьер Карден», купленные по дороге. Решила, если не получится пустить пыль в глаза искусственным жемчугом, то хотя бы напустит дыму. Денис блеснул перед ней зажигалкой «Картье» и тоже закурил. — У меня есть другая версия, — решилась она. — Любопытно узнать. — «Несчастный случай». Он с минуту думал, пуская тонкие струйки дыма вверх. — Мы, конечно, обсудим твою версию, но вряд ли она нам подойдет. — Все очень просто, — снова улыбнулась она, — вам требуется козел отпущения. Или, вернее, коза. В таком случае, меня не устраивает та сумма, о которой говорил Мадьяр. — Сколько ты хочешь? — Восемьдесят. Причем сорок — сейчас, сорок — потом. Видно, Денис ждал от нее что-то подобное и сразу начал торг: — Семьдесят и двадцать — аванс. — Только восемьдесят, — настаивала на своем девушка, — не забывай, что мне надо поделиться с Мадьяром. — А кинуть ты его не хочешь? — Сегодня — кину я, завтра — кинут меня. — Это твое кредо? — рассмеялся Денис. — Я — девушка набожная, — на полном серьезе заявила Аида. — Хорошо, пусть будет восемьдесят, но аванс — только двадцать. — Двадцать, чтобы я подготовилась к такому мероприятию? Ты смеешься надо мной? Двадцать только уйдет на покупку квартиры. Однокомнатная меня не устраивает. Кроме того, чтобы понравиться вашему протеже, необходимо приодеться. И сменить побрякушки на более солидные! — Она потрясла искусственным браслетом, видела, что жемчуг не произвел на него впечатления. Парень разбирался в камушках. — Наверно, ты права. — Он принялся за еду, и несколько минут они молча жевали. Зал постепенно заполнялся людьми, и пианист уже наяривал что-то блатное. — Если я дам тебе больше двадцати, — прервал он тягостное молчание, — ты можешь сфинтить. Это риск. — А я рискую не получить остатка. — Трудно с тобой, — вздохнул Денис. — Надо прийти к какому-то компромиссу. — Очень просто, — обольстительно улыбнулась Аида, — ты сам покупаешь мне квартиру. — Действительно. Как это я об этом не подумал, — обрадовался найденному решению парень. — Но учти, не меньше трех комнат! — По рукам! Ром все-таки ударил в голову, и Денису пришлось ее поддерживать за локоток, когда они покидали ресторан. А бурохвостый жако на потеху публике плел какие-то небылицы про доллары и мафию. Повод «показать» ее Патрикееву нашелся самый банальный. Юбилей банкира. Она вышла из подъезда своего нового дома на улице Гурзуфской в семь часов вечера. «Мы должны немного опоздать», — наставлял накануне Денис. На ней было черное вечернее платье, сшитое точно по фигуре, с глубоким декольте, и настоящий сапфировый гарнитур, о котором девушки ее возраста еще и не мечтают. Аида ровно держала спину и грациозно вышагивала на высоких каблуках, будто участвовала в спектакле, который открывался ее балетным соло. Ей всего-то предстояло сделать каких-то десять шагов и скрыться в салоне белого «Шевроле» с затемненными стеклами, но и этого хватило, чтобы взять на себя всеобщее внимание улицы. — Черт! — вместо приветствия воскликнул Денис. — Совсем не обязательно так светиться! Ведь тебя потом будут искать! — Предлагаешь переодеваться у тебя в машине? — Как-то мы выпустили из виду… — Мою красоту? — кокетливо подмигнула она. — Это не поддается учету. Но Денису было не до шуток. Он волновался так, что они едва избежали аварии. «Совсем не владеет собой», — отметила она. Между тем Денис давал последние наставления: — Как только я тебя представлю ему, попробуй найти общую тему для разговора. — А как ты меня представишь? — Скажу, что ты моя дальняя родственница, приехала погостить и все такое. — Глупо! Во-первых, дальних родственников не тащат за собой на такие мероприятия, а во-вторых, мы с тобой до такой степени разные… — Она по привычке ухмыльнулась. — Все поймут, что я твоя любовница. — Что же тогда? — Скажи, что я твоя секретарша. — Ты с ума сошла? Я — владелец дискотеки и ночного бара. На фига мне секретарша? — Подумаешь! Завел для разнообразия. Они — на понтах и ты — тоже. — Вот тогда точно все поймут, что ты моя любовница! — И пусть! — А Патрикеев? Он может не клюнуть! — Наоборот! Старикану будет в кайф отбить девчонку у молодого, красивого соперника. — Тогда чем плоха легенда с родственницей? — Всем! — отрезала Аида. — Объясни! — Неужели не улавливаешь разницу? — Она видела его искреннее непонимание в столь щепетильном вопросе и помогла разобраться. — Понимаешь, когда ты свою любовницу выдаешь за родственницу, то на подсознательном уровне показываешь, как она тебе близка, и тогда не всякий решится у тебя ее отбить. А секретарша… Секретарше можно предложить другое место, более выгодное. — Откуда ты все знаешь? В ответ она только пожала плечами. Улица, на которую они выехали, приближаясь к цели, ей была незнакома. С одной стороны возвышались панельные многоэтажки, с другой — тянулся частный сектор, нищие хижины вперемешку с кирпичными особняками под готику, а по центру — что-то вроде бульвара. — Как называется эта улица? — спросила Аида. — Волгоградская. Здесь живет наш юбиляр. Вон тот трехэтажный особняк, с черепичной крышей. — Здесь есть дома и покрасивее, — заметила она. — Согласен, но нам не приходится выбирать. Гостевая зала была набита до отказа. В воздухе плыли ароматы дорогих духов и одеколонов, и даже мощные кондиционеры с берегов Персидского залива ничего не могли с этим поделать. Они пришли вовремя, когда все усаживались за стол, и на них обратили внимание. Аида сразу узнала банкира. Он с распростертыми объятиями направился к ним. — Явился — не запылился! А это мой юный друг Денис Кулешов! — объявил он гостям, и тут она заметила, что Денис действительно выделялся на общем фоне своим возрастом. — Поздравляю, Петр Евгеньевич! — Они обнялись. — Желаю вам процветания! У Патрикеева были маленькие, зеленоватые и очень озорные глазки. Он ощупал ее взглядом с ног до головы и как-то сразу преобразился. — Хватит славословий, Ден, — прервал он поздравительную речь владельца дискотеки и ночного бара, — лучше представь меня даме. — Конечно-конечно! Это Аида. Моя секретарша. — Слово «секретарша» он произнес совсем тихо, предчувствуя, что банкир его засмеет, но тот «секретаршу» пропустил мимо ушей. — Аида? — воскликнул Патрикеев. — Верди? — Нет, у меня другая фамилия! — сыграла она дурочку, и банкир посмеялся в кулачок над ее наивностью. — Хорошо-хорошо, буду звать вас Аида Неверди. — Их обсудили гости, среди которых она обратила внимание на юную блондинку, немного коренастую, с такими же озорными глазенками, как и у хозяина особняка. — А это моя дочь Танюха, — обнял блондинку за плечи Патрикеев. — Думаю, вам будет нескучно в ее компании. А теперь — все за стол! — объявил он громогласно. — Пойдем со мной! — схватила ее за руку Танюха. Денис поплелся за девушками. Они устроились на другом конце стола, напротив юбиляра. Аида расстроилась, она рассчитывала на более близкое соседство, но у Патрикеева в «соседях» была томная особа, со вздернутым носом и большими глазами навыкате, вся увешанная бриллиантами. А по другую руку сидел степенный старичок в зеленом фраке. Он-то и произнес первый скетч «о великом банкире», предварительно водрузив на мясистый нос очки в золотой оправе. «Какой-то очень крутой», — сразу отметила про себя Аида. — Попробуй селедку под шубой, — запросто обратилась к ней дочь Патрикеева и навалила полную тарелку. — Я сама ее готовила. И еще рыбу в томате. А все остальное — повар. Между прочим, китаец. Ден, передай мне оливки! — бросила она через Аидино плечо, и той показалось, что между дочерью банкира и владельцем дискотеки существуют приятельские отношения. Живой оркестр играл что-то ностальгическое. За столом велась оживленная, полусветская беседа. Аида с видом простушки, попавшей в незнакомую обстановку, разглядывала медную люстру под старину, свисавшую с пятиметрового потолка, и в тон ей сделанные канделябры. Танюха без конца трещала о пустяках. Денис бросал на Аиду многозначительные взгляды, мол, не надо быть такой скромной. «Осел! Не понимает, что девчонка любит болтать, а не слушать!» — Татьяна, вы… — начала было Аида, но та ее перебила: — Брось ты! Давай на «ты»! Мы ведь не китайцы, к чему нам церемонии? Слушай, у тебя необыкновенное лицо! — с восторгом воскликнула она. — Я просто не могу оторваться! Глаза блондинки вдруг стали мокрыми. «Вот те на! Пришла обольщать папашу, а влюбилась дочка! Один ноль в мою пользу!» — Кого ты мне так напоминаешь?! — продолжала Танюха. — И эта прическа. А ведь это у тебя египетская прическа! Все! Поняла! Ты похожа на Нефертити! Точно! А в профиль просто вылитая! Тебе никто не говорил об этом? — На кого я только не похожа, — сдержанно улыбнулась Аида и вполголоса спросила: — Где тут можно покурить? — На веранде! — почему-то обрадовалась Таня, видно, ей тоже было невтерпеж. — А еще лучше, в моей комнате! Пойдем, я тебе покажу мою комнату! Ее комната находилась на третьем этаже и представляла из себя довольно просторное помещение в пять окон, с двумя эркерами и маленьким балкончиком. Арочные, средневековые окна не вязались с современной обстановкой комнаты, а тем более с аудио- и видеоаппаратурой. В комнате царил беспорядок, но даже смятая, незаправленная постель не смущала бесцеремонную хозяйку. — Здесь прибирается горничная, — оправдывалась Танюха, — но мы ее ждем только завтра. Представляешь, что ей предстоит, после папиного юбилея? — А сколько исполнилось твоему отцу? За столом почему-то никто не называл цифру? — Мой старик молодится и не любит, когда ему напоминают о возрасте. Ты бы сколько ему дала? Она дала бы шестьдесят, но вслух произнесла другую цифру. — Угадала! — захлопала в ладоши дочь банкира. — Действительно, две пятерки! И от меня он требует того же. — Чего? — не поняла гостья. — Пятерок. Я ведь еще школьница. А ты? — не дождавшись ответа, она затараторила: — Ден сегодня удивил? Здорово удивил! Кто бы мог подумать, что у него такой вкус? Он мне всегда казался простым, даже немного деревенским. И папа о нем невысокого мнения. Как он тебя нашел? Прости, — вдруг запнулась Татьяна и посмотрела на Аиду влюбленным взглядом, глаза ее снова стали мокрыми. — Не понимаю, что со мной? — хмыкнула она и кокетливо вздернула плечики. Аида приблизилась к девушке и погладила ее по щеке. — Давай дружить, — предложила она, почувствовав, как та затрепетала от прикосновения ее пальцев. — Давай! — взволнованно ответила Татьяна, перехватив руку гостьи и крепко сжав ее в своих ладонях. Внезапно вспыхнувшее решение они закрепили долгим, жарким поцелуем. — У меня никогда такого не было с девчонками, — призналась раскрасневшаяся Татьяна. — У меня — тоже, — призналась Аида. — А в тебя влюбилась с первого взгляда. — Это правда? — обрадовалась хозяйка просторной комнаты с двумя эркерами. — Вот здорово! Неужели так бывает? А с парнями все наоборот! В кого влюбляешься ты, тому ты безразлична! С парнями у меня ни черта не выходит! — Не расстраивайся! У тебя все впереди! — успокоила гостья и вновь притянула Татьяну к себе. На этот раз поцелуй получился бесконечным. Причем Аида позволила себе некоторые вольности, забравшись к дочери банкира под платье. Та застонала и опрокинулась на постель, но гостья оказалась трезвее и рассудительней: — Не будем безумствовать. Сюда могут войти, а мы уже и так сильно перепачкались в помаде. Вытрем губки, намажемся снова и покурим. — Ты права, — согласилась Татьяна, поднялась и, шатаясь, поплелась к зеркалу. Быстро приведя себя в порядок, Аида вдруг воскликнула: — О, да у тебя здесь целая библиотека! Ты любишь читать? Она подошла к громоздкому книжному шкафу и провела пальцем по пыльной полке. — Да прямо! — откликнулась, не отрываясь от зеркала, Таня. — Папа хочет, чтобы я выучилась на юриста, и поэтому моя настольная книга «Уголовный кодекс Российской Федерации». Клево, да? — А это что такое? — ее палец, оставив после себя неровную дорожку, уткнулся в фарфоровую статуэтку. — Это Будда, — пояснила хозяйка, — папа привез его из Китая. Он часто туда гоняет по делам и привозит всякую всячину. У него в кабинете стоит потрясная ваза восемнадцатого века. И еще… — А ты с ним не ездишь? — перебила ее Аида, она больше не церемонилась. — Он меня не берет. — Наверно, потому что таскает за собой эту дохлую треску? Татьяна сначала не поняла, кого гостья имеет в виду, и даже опешила, а потом залилась таким смехом, что не устояла на ногах и снова повалилась на постель. — Ты верно подметила! — сквозь смех кричала Таня. — Она — дохлая треска! Дохлая! — Но отсмеявшись, вдруг заплакала и с ненавистью процедила: — Ненавижу эту сучку! Аида села рядом, прижала к груди ее голову и нежно, по-матерински погладила. — А ты, оказывается, умеешь превращаться в звереныша… Они раскованно болтали, устроившись на балконе, и дымили сигариллами. Внизу, на веранде, время от времени возникал кто-нибудь из гостей, тоже дымил, тоже болтал и непременно любовался девушками. Один раз появился Денис, он строго взглянул на Аиду, и Татьяна это сразу заметила. — Не ревнуй, Ден, — бросила она ему. — И вообще, я попрошу папу, чтобы он нашел Аиде место поприличней, чем секретарша у ди-джея! Денис покраснел и удалился под звонкий смех дочери банкира. — Слушай, ты с ним спишь? — шепотом спросила она. — Я — девственница! — возмутилась Аида. — Я — тоже! — с восторгом сообщила Таня, и это был очередной повод расхохотаться. Дамские сигары, которые принесла Аида, источали тонкий аромат вишни, и одна штука курилась не менее получаса, так что ими пропах весь дом. — Это что за экзотика? — послышался из комнаты голос юбиляра. Оказывается, Патрикеев и его друг, старичок в зеленом фраке, околдованные необыкновенным запахом, без стука ворвались в девичьи покои. — Доча, милая! Господь с тобой! Это слишком крепко! — преувеличенно, театрально возмущался банкир. — Один раз можно, папуля, — надула губки Татьяна, сразу превратившись в проказливого, но очень трогательного ребенка. — Ну, что ты скажешь, Семен Ильич? — обратился он к старичку. — Совсем уже взрослая девица! — На выданье, Петя, на выданье, — проблеял Семен Ильич. — Рано еще об этом думать! Пусть сначала поступит в институт. — Для девушки это вовсе не обязательно, — гнул свою линию старичок, при этом сладко улыбаясь и подмигивая Татьяне. — По-твоему, я растил ее для какого-то шалопая, вроде этого Дениса? Пусть учится, а там поглядим! При упоминании Дениса Таня залилась краской, и это не ускользнуло от наметанного глаза Аиды, которая все время оставалась в тени. — При чем здесь Ден, папа? — Это я так, к слову. — И вдруг обратился к Аиде. — Ваш молодой шеф, милая, экзотическая девушка, несносный шалопай! Имейте это в виду! — Буду иметь, — безразличным голосом ответила лже-секретарша. — Ах, да! Вы ведь, кажется, не знакомы! — спохватился Патрикеев. — Семен Ильич Сперанский. Аида, но не Верди. — Очень приятно! — Сперанский обслюнявил протянутую ему руку, и ей наконец удалось разглядеть его поближе. Сутулый, узкоплечий, похож на засушенный гриб. Маленькие, водянистые глазки, крючковатый нос, платиновый перстень с изумрудом на мизинце правой руки. — Правда, она похожа на египтянку? — с азартом воскликнула Татьяна. — Цвет кожи не тот, — со знанием дела возразил банкир, будто родился и вырос на берегах Нила, при Рамзесах или Ментухотепах. — Скорее какой-то кавказский народец. А ты как думаешь, Семен Ильич? — Ну-ка, посмотрим, посмотрим! — старичка тоже увлекла викторина, и он достал из кармана позолоченный футляр, выудил из него очки в золотой оправе и водрузил их на крючковатый нос, сразу превратившись в старого, хищного филина. — Вроде и на еврейку похожа, — сделал он свое заключение и вполголоса добавил: — Извиняюсь, конечно. — Вы все оказались неправы, — одарила присутствующих улыбкой Аида. — Мое происхождение для меня тоже загадка. Отца своего я не знаю. У меня немного раскосые глаза, не так ли? Ее сообщение произвело фурор. — Сиамка, с голубыми глазами? — удивился Патрикеев. — Сиамская кошка — понятно, но сиамская девушка!.. Такого я никогда не видел, хотя в Бангкоке бывал, и не раз. — Голубоглазая сиамка в Екатеринбурге! — зачмокал слюнявым ртом Семен Ильич. — Это понравится газетчикам! Можно сделать рекламу моей туристической фирме! У нас как раз намечаются туры в Юго-Восточную Азию! Например, «В поисках голубоглазых сиамок» или что-то в этом роде. — Кле-ово! — пропела совсем обалдевшая Татьяна. — Ее, кстати, заинтересовал твой китайский Будда, — отчиталась она перед отцом. — Серьезно? — Я — девушка набожная, — потупив взор, призналась Аида. — С детства мечтала уйти в даосский монастырь… Торг с Денисом был коротким. Вечером, когда гости разъехались по домам, в кабинете Патрикеева состоялся сугубо мужской разговор, в присутствии старика Сперанского. Денис сидел насупившись, как бы злясь и в то же время сознавая свою беспомощность перед сильными мира сего. — В тебе бурлит молодая кровь, мой мальчик, — говорил Семен Ильич, поигрывая футляром от очков, то открывая, то захлопывая крышку. — Такую уникальную девушку нельзя мариновать в секретаршах. Она далеко пойдет. — Ден, старина, не подумай обо мне плохо, — оправдывался Петр Евгеньевич, — но дочь не желает отпускать ее от себя. Ты же знаешь, какая она упрямая! Вы могли бы встречаться… — Погоди, Петя, вопрос серьезный! — не дал договорить банкиру Сперанский. — Пусть он сделает первый шаг. Так сказать, принесет Богам жертву. А Боги щедро отблагодарят его. — Разумеется! За мной дело не встанет! — уверял банкир. — Могу дать самый сумасшедший кредит под самые смешные проценты! Ты меня знаешь, приятель, я — человек не скупой. — Петр Евгеньевич, Семен Ильич, — со вздохом начал Денис, — вы оба так много для меня сделали, что западло быть неблагодарной скотиной. И не надо мне никаких сумасшедших кредитов! У вас, Петр Евгеньевич, сегодня праздник, юбилей. Пусть это будет моим подарком. — Вот это по-нашенски! — возликовал старик Сперанский. — Спасибо, родной! Патрикеев заключил Дениса в объятья, и они оба пустили слезу. Крышка футляра захлопнулась. Аиде выделили комнату для гостей на втором этаже, но она спустилась в нее лишь в третьем часу утра. Таня не желала отпускать гостью. Как можно расстаться с только что подаренной и сразу полюбившейся игрушкой? Они заперлись в комнате дочери банкира, после отъезда Дениса и Сперанского. Воскурили благовония, привезенные отцом из Китая. Переоделись в яркие, шелковые халаты. И еще Татьяна успела поставить какую-то странную музыку, как Аида догадалась, китайскую. А больше уже не было сил терпеть, обоюдное желание переполняло девушек. Одними поцелуями они теперь не ограничились. Ласки становились откровенными и умопомрачительными. Или мозг дурманили запахи лилий и сандала? — Я схожу с ума! Я схожу с ума! — словно под гипнозом бормотала Татьяна, когда подруга, полностью завладев инициативой, перевернула ее на живот и начала спускаться все ниже и ниже, к ягодицам. Аида, с материнской нежностью, раздвинула их… Дочь банкира не была готова к подобному извращению и даже вскрикнула от неожиданности, а потом застонала и заметалась по кровати, дубася кулаками подушки. Наслаждение оказалось слишком острым и нестерпимым. — Я тебя так люблю! Так люблю! — признавалась потом в слезах Татьяна. Они пили коктейль, джин с персиковым соком и мороженым. А слезы текли сами собой. — Мне ни с кем не было так хорошо! Веришь? Аида отвечала кивками. Ее немного шокировал взрыв эмоций Татьяны, и, чтобы как-то утихомирить подругу, она с грустью произнесла: — Вот и нашей маленькой китайской повести пришел конец. Стихла музыка, отдымились благовония, и вместо подогретого вина, как любят китайцы, мы пьем чисто европейский коктейль. Мне кажется, что у меня появилась сестра. У меня никогда не было сестры. Спасибо тебе за эту ночь, Та. Можно я тебя буду так называть? — Можно, — разрешила Татьяна и еще больше залилась слезами. — Не надо, маленькая, — обняла ее Аида. — У нас впереди еще много таких ночей. — Правда? — Таня широко раскрыла глаза. — И мы будем жить вместе? — Конечно. — А твоя мама не будет против? — Моя мама далеко. — Как же ты живешь без мамы? — А ты? — Моя мама умерла от рака, когда мне было семь лет. Я только-только пошла в школу, — доверительно сообщила Татьяна. — Если бы она была жива, я никогда бы с ней не рассталась! Никогда! Слышишь? Она теперь ревела навзрыд, и Аида не знала, что ей предпринять, и уйти не могла, и утешить не получалось. В конце концов, у нее опустились руки, и ужасно хотелось спать. Она вышла на балкон и закурила. Рыданья в комнате стихли. Впереди черными геометрическими колоссами громоздился Академгородок. Вверху бледнела луна. Внизу пели сверчки, и им не было дела до уродливой архитектуры. В спальне банкира, на втором этаже, горел приглушенный свет и слышались голоса, но разобрать что-либо было невозможно. Она вернулась в комнату и предложила Татьяне: — Давай спать… В комнате для гостей, которую ей отвели, стоял нежилой дух. Видно, в этом доме не сильно привечали гостей. Да и сам банкир, несмотря на столь пышное и многочисленное празднование юбилея, показался Аиде человеком одиноким. Окно ее комнаты выходило на противоположную сторону, где спокойно соседствовали дворцы и хижины цыганского поселка. Девушку разбирало любопытство, что там происходит в спальне Патрикеева? До сих пор ли горит свет и ведутся неприятные (так ей хотелось!) разговоры или вовсю бушуют сновидения и раздается мирный храп? «Вряд ли «Дохлой треске» понравилось такое горячее участие в моей судьбе Танюхи и ее папаши! — размышляла Аида. — А значит, скандал неминуем, сегодняшней ночью или завтрашней. Зачем откладывать?» Из информации, полученной от Дениса, она знала, что пассию банкира зовут Мариной. Она была замужем за каким-то бизнесменом, но тот прогорел, влез в долги и, как часто бывает в таких случаях, пустился в бега, наплевав на женушку. Марине стали досаждать кредиторы, и когда дело зашло слишком далеко и под угрозой оказались жизни ее родителей, она продала квартиру. Но это была лишь капля в море. И неизвестно, чем бы все кончилось, если бы в один прекрасный день (или ночь?) она не очутилась в постели самого назойливого из кредиторов мужа, препротивнейшего старикашки, с вечно слезящимися глазками. «Что мы привязались к несчастной женщине? — спросил после этого старикашка у себя и у других кредиторов. — Не по-джентльменски, господа, неблагородно». И Марину оставили в покое, потому что старикашка был солидным человеком. При одном упоминании его фамилии люди посвященные трепетали и расплывались в верноподданнических улыбках. Сделавшись любовницей Сперанского, она могла рассчитывать на многое в этой жизни, но просчиталась. Ей бы ходить перед ним на цыпочках да заглядывать в глазки, предупреждая каждое желание, а Марина решила показать характер. Обиделась на невиннейшую шутку, произнесенную за столом, на даче у одного высокопоставленного чиновника. Семен Ильич назвал ее при всех «бомжихой» и попрекнул куском хлеба, то бишь предпринятой в отношении ее «благотворительностью». Марина надулась и весь вечер тупо смотрела телевизор, любуясь мускулатурой Ван Дамма. А что ей оставалось делать? Ведь за столом сидели все те же кредиторы ее мужа, эти стервятники, лишившие ее крова, и было невыносимо слушать, как они стучат своими окровавленными клювами! Девушки с характером Сперанскому не нравились, и он решил избавиться от Марины, бросив ее в объятья безутешному вдовцу Патрикееву. Подобная сделка устраивала всех. Патрикеев слыл мужиком не вредным, к тому же Маринин муж не успел залезть к нему в карман. С Петром Евгеньевичем она не чувствовала себя униженной и оскорбленной и старалась всячески угодить. Банкиру нравилась в Марине кротость или как она умеет притворяться кроткой. Дело в том, что в своей супружеской жизни он немало настрадался от деспотизма жены и теперь сам хотел быть деспотом. Марина покорялась любым его желаниям и никогда не имела собственного мнения. Может, горький опыт со Сперанским научил ее этому? Или боязнь опуститься еще ниже и пойти по рукам? Зато она отыгралась на дочери банкира. Роль свирепой мачехи подходила ей не меньше, чем роль кроткой любовницы. При всей своей любви к дочери Патрикеев понимал, что Танюха сильно избалована и ей требуется железная рука, поэтому смотрел на их отношения сквозь пальцы, но в самых крайних ситуациях принимал сторону Татьяны, давая Марине понять, что она здесь человек временный. Аида проснулась в десять утра. День обещал быть жарким. Она выглянула в окно и удивилась увиденному. Оказывается, с этой стороны дома росли пионы и плескалась неправдоподобно голубая вода в небольшом бассейне. На лужайке, в одних купальных плавках, загорала Марина, и Аида с неудовольствием отметила безукоризненность ее фигуры и красивый, коричневый оттенок кожи. Татьяна еще спала, и ей пришлось самой ориентироваться в незнакомом доме. Впрочем, она тут же нарвалась на горничную, и та ей объяснила, как пройти в душевую, и заодно поинтересовалась, что ей приготовить на завтрак? — Кофе покрепче, если можно, — застенчиво улыбнулась Аида. — И больше ничего. — Куда вам подать? — старалась услужить гостье прислуга. — А, к бассейну, — махнула рукой в неопределенном направлении девушка, прикинувшись рассеянной. Еще из окна она обратила внимание, что рядом с бассейном стоит шезлонг. В него-то она и приземлилась с чашечкой кофе, не обращая внимания на загорающих. Ее даже не смутило, что на спинке шезлонга висит лифчик от Марининого купальника. Впрочем, он тут же свалился на землю. Аида делала крохотные глотки и любовалась пионами. А Марина тем временем разглядывала ее с ног до головы. И любовнице банкира в первую очередь не понравилось, что девица разгуливает по дому в халате, привезенном Патрикеевым из Китая. Он купил два халата, для нее и для Танюхи, но она от своего демонстративно отказалась. Она — кроткая. Она его рабыня. К чему такие роскошные подарки? Наконец, Аида вышла из созерцания и повернула голову. — Ой, здрасьте! — Она чуть не выронила чашку. — Я вам помешала? — Ничуть! — пожала плечами Марина. — Нас, кажется, вчера забыли представить? — Действительно! — Эти стервятники нас вообще за людей не считают! — пожаловалась она. — Мы для них птички невысокого полета! Вам не стоит здесь надолго задерживаться, милая девушка. А то превратитесь в чью-нибудь собственность. За ними не заржавеет. Марина поднялась в полный рост, продемонстрировав большую, упругую грудь, подняла лифчик и направилась к дому, бросив на прощание: — Вы — хорошенькая, и это очень опасно! «Опасно для кого?» — хотела спросить Аида, но сдержалась, оставив колкости на будущее. Потом она позвонила Денису и попросила отвезти ее на Гурзуфскую за вещами. — Ну, ты даешь! — похвалил ее Денис, когда они отъехали на приличное расстояние от Волгоградской. — Честно говоря, не ожидал, что ты с первой попытки… Да еще через Таньку! Шеф тобой очень доволен! — Он тоже вчера там был? — вдруг ее осенило. — Это тебе знать не положено, — хмыкнул он, а потом спросил: — Как прошла ночка? — Развлекала Танюху. — А с ним виделась? — Нет. — Ее начинала раздражать дотошность парня. — Послушай, есть прикид. — Ден сделал очень умное лицо. — Ты совращаешь Танюху. Отец вас застает за этим занятием. Скандал. Высокое напряжение и все такое. И тут ты пускаешь папе кровь! — На глазах у Танюхи? — А что? — Тебе-то ничего. А мне уж точно не отвертеться. Дурацкий у тебя прикид! Я прошу тебя, не делай больше никаких прикидов, ладно? Я сама обо всем позабочусь. А кстати, где обещанная трехкомнатная квартира?.. Квартиру они поехали смотреть на обратном пути. — Она тоже в Академгородке? — испугалась Аида, когда «Шевроле» Дениса промчался мимо Волгоградской. — Да, в самом конце, на Онуфриева. — У тебя с головой все в порядке? Или вы с шефом решили поманить меня конфеткой? — Какая ты подозрительная! — возмутился Ден. — Ты сначала взгляни на нее! За такие бабки трехкомнатная — это просто удача! А что в одном районе с Патрикеевым — случайность. Я бы тоже хотел тебя спрятать подальше, но варианты были не подходящие. А насчет конфетки — тоже зря. Если хата тебе понравится, завтра же оформим ордер. У тебя паспорт есть? Последний вопрос несколько обескуражил девушку. — Не будем торопиться, — заявила она после некоторого раздумья. — Ордер выпишем на другого человека. — На какого человека? Ден уже навел справки и знал, что кроме Мадьяра у нее никого в городе нет. Девица прямо-таки возникла из небытия. С луны, что ли, свалилась? — Я его пришлю к тебе через недельку. Квартира ей понравилась. Не хоромы, конечно, но жить можно. — Требуется косметический ремонт, — указала она на драные обои. — За неделю сделаем, — пообещал Денис. Ее удивило, что бывшие хозяева оставили всю мебель и даже книги в шкафу. — Они что, еще не переехали? — Переехали на тот свет! — заржал парень. — Если брезгуешь, можем все убрать. — Не надо, — покачала она головой. Вечером все собрались за семейным столом. Подали кисло-сладкое мясо: тонко нарезанная свинина в сладком томате, с ананасом. — Хуан Жэнь сегодня на высоте! — похвалил повара Патрикеев. — Он всегда на высоте! — заявила Татьяна. — Особенно ему удаются рыбные блюда. Ты еще попробуешь, — обнадежила она Аиду. — Обожаю китайскую кухню! — воскликнула та и даже захлопала в ладоши. И только Марина хранила молчание, покорившись судьбе. Она неохотно насаживала на вилку ярко-красные ломтики, и на лице ее было написано: «Задолбали меня эти изыски!» — Па, когда ты снова поедешь в Китай или в Юго-Западную Азию? — Танюха изображала обиженную сиротку, с набитым ртом. — Не знаю, дочка. Это будет зависеть от того, как сложатся дела. А что такое? — Ты просто обязан взять нас с Аидой! Я решила принять буддизм! — Ого-го! — рассмеялся банкир. — Тогда я завтра же позвоню Семену, и он вас отправит по путевке. Идет? — Ура! — закричала Татьяна. Аида же совсем не разделяла ее радости. «Это ловушка», — сказала она себе, но тщетно пыталась найти выход. — Мне кажется, Аида будет прекрасным гидом, — развивал мысль Патрикеев, — она наверняка знает Ваткрагло [4] , как свои пять пальцев! — Ну, что вы, Петр Евгеньевич, — смутилась девушка, — меня увезли из Бангкока в двухлетнем возрасте. — Бедная! — посочувствовала Татьяна. — И с тех пор ты не была на своей родине? — Вот и прекрасно! — разглагольствовал банкир. — Повидаешься с родиной! В Таиланд, девчонки, в Таиланд! — Климат там ужасный! — подала наконец голос Марина. — Да и кругом разврат! Стоит ли подвергать девушек опасности? Патрикеев задумался, его озорные глазки как-то сразу потухли. Аида, проникшаяся ненавистью к любовнице банкира, в этот миг испытала что-то вроде благодарности. — Ну, папа, — промямлила- Татьяна, едва сдерживая слезы, — мы ведь поедем в храмы, а не в публичные дома. — Ладно, посоветуюсь с Семеном, — закрыл тему отец и как бы между прочим, вспомнил: — А он ведь вам, Аида, нашел работу. Да. Хочет, чтобы вы рекламировали его туристические туры, как раз в Юго-Западную Азию. Вы не против? — Почему бы нет? — Но имейте в виду, Сперанский старый ловелас! Марина при этом испепелила его взглядом, но Патрикеев не придавал значения таким пустякам. — Если вы не боитесь нашего темпераментного Семена, тогда завтра же едем к нему. Идет? Аида ответила кивком головы. Офис Сперанского находился в центре города. Патрикееву стоило больших нервов, чтобы оставить Танюху дома. Она непременно хотела ехать к дяде Семену и уговорить его, чтобы тот повлиял на отца. «Дохлая треска» и тут успела напакостить! — сказала она ночью Аиде. — Когда мы избавимся от нее?!» Он усадил ее на переднее сиденье и почему-то отказался от услуг телохранителя. «Кажется, рыбка клюнула!» — с облегчением вздохнула девушка, пристегивая ремень безопасности. Однако сверхскоростной «БМВ» банкира не слишком-то торопился в это солнечное утро. Петром Евгеньевичем овладело лирическое настроение. — Эх, Аидочка, сам бы сейчас с удовольствием махнул в Таиланд или еще куда подальше! Вы не представляете, как обрыдло сидеть в этой дыре! — У вас прекрасный город… — Бросьте вы, прекрасный город! Только и ждешь на каждом шагу выстрела или бомбы. — Зачем же не взяли телохранителя? — Вот это и угнетает меня больше всего! Ни шагу без мордоворота! А чем он поможет? Это ведь так только для успокоения собственной трусости. — По-моему, вы меня соблазняете! — рассмеялась Аида. — Хотите, чтобы я вас пожалела? Бедненький, Петр Евгеньевич, у вас такая опасная работа! — Она игриво погладила его по плечу. — Зря, между прочим, смеетесь. Вы что, газет не читаете, телевизор не смотрите? Банкир сегодня — это группа риска. И у меня в городе немало врагов. Я вот с вами откровенничаю, а у вас, может, в сумочке «пушка» лежит? А? Кто вас ко мне прислал? Признавайтесь! — Он произнес это на полном серьезе так, что она опешила, но потом, глядя на ее реакцию, банкир рассмеялся. — Не делайте таких злых глаз. Это вам не идет. Да еще губа начала дергаться. Вы становитесь похожи на вампиршу, а я с детства боялся вурдалаков и прочую нечисть. Как представлю эти фосфорические, налитые кровью глаза, так сердце замирает. Бр-р! Мразь! — Спасибо за комплимент, — усмехнулась Аида. — Вот такая вы мне больше нравитесь. А насчет соблазна я так скажу — я, Аидочка, не бабник. Похотливым самцом никогда не был. Есть женщина — прекрасно, нет — и Бог с ней. Жену похоронил десять лет назад, светлая ей память! — Патрикеев перекрестился, придерживая левой рукой руль. — И мог бы гулять напропалую, в такой разврат удариться! Ан, нет! До Марины, может, две бабенки и были всего. — Он вдруг осклабился и спросил: — Зачем я перед вами отчитываюсь? — Набиваете себе цену, только и всего! — Она опять попыталась сыграть дурочку, но он вдруг сказал: — А вы ведь не так просты, как хотите казаться. Вообще, женщины — великие актрисы! Марина уже год притворяется, делает вид, что любит меня, а ей просто некуда податься. Вот и цепляется. У вас-то хоть есть жилплощадь? — Здесь недалеко, на Гурзуфской. Хотите поедем ко мне? Угощу вас крепким кофе. Прямо сейчас! Надо же мне вас отблагодарить за гостеприимство! Она видела, как он колеблется, но решила не нажимать. — Сейчас не получится. Нас ждет Сперанский. Старик может обидеться. — А после Сперанского? — Мне надо заехать на работу, а вообще-то, спасибо за приглашение. Семен Ильич встретил их с распростертыми объятиями. Его скромный кабинет напоминал каюту корабля, а сам он — непобедимого адмирала. — Привез ко мне красавицу! — ликовал «адмирал». — Удружил, Петя! Ох, как удружил! — Он обслюнявил даме ручку и пригрозил ей пальцем: — От старика Сперанского не упорхнешь! «А не хотят ли мной восполнить утрату? — мелькнула у нее в голове догадка. — Патрикеев получил с барской постели Марину и теперь платит дань!» — Нужен твой совет, Семен, — перевел разговор в другое русло банкир. — Девчонки мои собрались в Таиланд. Что скажешь? — Твои девчонки? — поднял кустистые, седые брови Сперанский. — Это Танюха с Маринкой, что ли? — Нет, Танюха с Аидой, — восстановил истину Патрикеев. — А я уж подумал, спелись красотки! Подружились собака с кошкой! — Семен Ильич с кряхтением уселся в кресло и жестом показал следовать его примеру. — Что ж, Таиланд — дело хорошее. Экзотика и все такое, но сейчас там парилка и вонь несусветная. Ты скажи Танюхе, пусть повременит до сентября. Пусть лучше готовится в институт. Нам юристы позарез нужны. «Нет, не хочет он, чтобы я упорхнула в Таиланд! — сообразила Аида. — Танюха с Маринкой — куда ни шло, а по-другому — никак!» — Да какой из нее юрист! — махнул рукой банкир. — Ей только в бирюльки играть! — Ладно тебе, папаша! За деньги всему можно научить. За деньги даже козлы доятся! Верно, красавица? — подмигнул «адмирал» Аиде. — «Всюду деньги, деньги, деньги! Всюду деньги, господа! А без денег жизнь плохая, не годится никуда!» — неожиданно для господ пропела девушка, хотя настроение у нее было вовсе не песенное. — Ай, молодчина! — захлопал в ладоши Сперанский. — Она еще и поет! Вот сокровище! Где ее Ден откопал? Где тебя откопали. Аидочка? Она сыграла смущение и робким голосом произнесла: — Говорят, в капусте нашли. — Ай, сокровище! — хохотал Семен Ильич и без конца хлопал в ладоши. — Ты как хочешь, Петя, а Аидочку я у тебя экспроприирую! От этих слов у нее потемнело в глазах, все летело к чертям! — Танюха нам этого не простит, — слабо сопротивлялся Патрикеев, но даже слепому было видно, что девушка ему тоже не безразлична, хотя он всячески хорохорился перед ней, козырял своей непохотливостью. — Она закатит мне сцену. Ты же знаешь ее. Она так полюбила Аиду, что даже решила принять буддизм. «Адмирал» выдержал «адмиральскую» паузу: и в его водянистых, слезящихся глазках заплясали чертики. — Да ты что подумал, Петя? Я же хочу ее снять в рекламе. А на это уйдет целый день. Так что вечером мои ребята доставят сиамскую красавицу в целости и сохранности в твой особнячок на радость Танюхе и всем домочадцам!.. Когда Петр Евгеньевич покинул «каюту корабля», Сперанского будто подменили. Он сделался серьезным и не таким словоохотливым, как прежде. Позвонил на киностудию. Узнал, все ли там готово для съемок. При этом на Аиду вообще не смотрел. «Что-то здесь не так! — догадалась она. — Он играет в свою игру!» Вызвав для нее машину, Семен Ильич наконец повернул к ней голову. Взгляд его был жесткий и в то же время усталый. Он теперь не походил на адмирала, а скорее на предводителя пиратской шайки. Он с трудом покинул кресло и приблизился к девушке. Аида не шелохнулась, она окаменела. Так себя ведут при встрече с ядовитой змеей. Старик провел слабыми, шершавыми пальцами по ее волосам и по щеке. — Браво, девочка, браво, — прохрипел кто-то страшный, сидящий внутри его тщедушного тельца. Поезд из небольшого южного городка, направляющийся в Москву, стоял в Екатеринбурге всего пятнадцать минут. На перрон высыпали любопытствующие и просто желающие вдохнуть пару литров загрязненного уральского кислорода. Праздношатающиеся по перрону представляли из себя какое-то странное, полутюркское, полуславянское племя в замусоленных подштанниках и штопаных лосинах. Племя по-южному галдело, что-то жевало, булькало пепси-колой, приценивалось, принюхивалось и снисходительно улыбалось. В дверях последнего вагона показался молодой человек, явно из другого племени, и даже, возможно, из другой эпохи. У него был рассеянный, обескураженный вид. — Родя! Родя! — раздалось у него за спиной, когда он ступил на платформу, и налетевшая вихрем девица чуть не сбила его с ног. Объятье было настолько сильным, что даже отходящий от перрона поезд не заглушил хруст молодых косточек. — Боже мой, Аида! Мы не виделись лет шесть! — говорил он сквозь слезы. — Ты стала такой красавицей! Я бы тебя не узнал! — Ты тоже сильно изменился, милый братец! — Да-а? — удивился он, вызвав ее смех. — Тебе скоро тридцать, а ты все такой же ребенок! В Родионе с первого взгляда угадывался потомственный интеллигент, несмотря на потертые джинсы, наглухо застегнутую рубаху черного цвета, хипповского вида джемпер и серьгу в ухе. Рыжие волосы на голове торчали в разные стороны, маленькая бородка, на манер египетских фараонов, изысканно оттеняла красивый, будто нарисованный, рот. Брат и сестра были настолько не похожи, что вряд ли кто-нибудь подметил бы их родство. Лишь скрупулезный физиономист нашел бы сходство в разрезе глаз, у Родиона они тоже были слегка раскосые, но темно-серые. Однако выражение глаз у брата и сестры разнилось, как солнце и луна. — Я чуть не проспал твой Екатеринбург! — сообщил Родион, когда они покинули вокзал. — Ты же знаешь, я не привык вставать в такую рань. — Одиннадцать часов, по-твоему, рань? Ты что, безработный? — В некотором роде. — Он рассматривал незнакомые здания, чтобы не смотреть ей в глаза. — Ведь за шесть лет многое изменилось. Кажется, минула целая эпоха. У меня была частная практика, но наш город слишком маленький… — Погоди-ка! Частная хирургическая практика? Такое разве бывает? — Все бывает, Аидка. Только я уже давно не хирург. Переучился на психиатра. — Вот это новость! Они сели в полупустой автобус и покатили в Академгородок. Родион неотрывно смотрел в окно и восхищался красотами. — А это что за деревянный крест? — ткнул он пальцем в стекло. — Здесь царя убили. — Кто бы мог подумать, что ты рванешь сюда! Отец сразу заявил в милицию, и объявили всесоюзный розыск. А через месяц не стало Союза. Вот как бывает! Твоя мать сходила с ума, и сердце у нее в конце концов не выдержало… — Зачем ты мне все это рассказываешь? — Прости… — Как бабушка? — после некоторого молчания спросила Аида. — Хорошо. Обрадовалась твоей телеграмме. Все обрадовались. Моя мама тоже. Она всегда радовалась твоим успехам, говорила, что ты далеко пойдешь. Вот только школу ты зря не окончила. С твоими-то способностями! Ведь ты была вундеркиндом. Начала читать в три года, к двенадцати годам перелопатила большую часть мировой литературы! А твоя способность к языкам? Ведь это феноменально! Помню, как ты поразила мою мать, заговорив с ней на ее родном, аварском!.. — Послушай, хватит воспоминаний! — перебила его Аида. — Я не за этим тебя вызвала. — А зачем? Родион смотрел на нее с такой любовью, что ей пришлось тут же смягчиться. — Родька, я хочу, чтобы ты здесь жил. Привез сюда бабушку, свою маму. Ведь там нет больше жизни, в нашем захолустье. А здесь началось процветание. Посмотри, какой город! Я дарю его тебе, Родька! — Или ты сошла с ума, или я еще сплю в поезде? — Он протер кулаками глаза. — Где же мы, по-твоему, должны жить? — Я купила квартиру. Пока трехкомнатную. Потом видно будет. — Ты — квартиру? — Да, не удивляйся. Мы ее оформим на твое имя. Ведь ты сделал, о чем я тебя просила в телеграмме? — Я принял российское гражданство. Вот паспорт. — Он засуетился, расстегивая нагрудный карман рубахи. — Потом покажешь, — остановила его Аида, — и вообще будь внимательней к деньгам и документам. Знаю твою рассеянность! — Здесь воруют? — спросил он шепотом. — Здесь — Россия, милый братец. В квартире еще пахло известью и краской. Она не следила за тем, как продвигается ремонт, полностью положившись на вкус Дена, и не ошиблась. Квартира одновременно приобрела и радужность и умиротворенность. И мебель бывших хозяев, еще не старая, не износившаяся, вполне гармонировала со всем остальным. — Ты уже и мебель купила? — Родион приземлился на диван и проверил его прочность. — Бывшую в употреблении. — Ничего себе! — Он вдруг спрыгнул с дивана и подошел к книжному шкафу. — Это кто же продал шкаф с книгами? — Боже мой, Родя! Книги в наше время не имеют никакой ценности! — Да тут целые подписки! — восторгался брат, пропустив ее замечание мимо ушей. — Да еще какие! Гоголь, Чехов, Лесков, Золя, Мопассан, Пруст, Теккерей! Это же целое сокровище, Аидка! Она опустилась в кресло, закурила и тихо произнесла: — Вижу, тяжело мне будет с тобой. Ты будто с другой планеты. И зачем эта серьга в левом ухе? — А что? — В левом ухе носят гомики. Здесь большой цивилизованный город. Могут возникнуть проблемы… — А кстати, я совсем забыл! — оторвался он наконец от книг. — Наш папа в третий раз женился! И у нас теперь есть сестренка Дуняша! Славная девочка… Как-то во время ужина, когда Хуан Жэнь всех порадовал (кроме Марины) новым блюдом, Патрикеев между прочим вспомнил: — Кстати, Аида, Семен Ильич желает вас снять еще в одном ролике, и мне велено завтра вас доставить к нему. — Я устала, Петр Евгеньевич, так ему и передайте. Эти съемки так выматывают! — Она изображала приму Гранд Опера. — А режиссер меня просто достал! Столько дублей — уму непостижимо! И все ради одной минуты на экране! — Как-то неловко получается, — растерялся банкир. — Сперанский человек мстительный, имейте это в виду. — Я тоже мстительная, — улыбнулась ему Аида. — И что с того? — Так вы отказываетесь? — Я подумаю, — сказала она, и ужин на этом закончился. Поднявшись в спальню Татьяны, девушка притворилась больной. — Наверно, на солнце перегрелась. Еще этот старый пердун Семен Ильич со своими роликами! У тебя нет какой-нибудь таблетки? — Аида прилегла на ее, как всегда незаправленную, постель и схватилась за голову. Татьяна засуетилась, она оказалась неплохой наседкой, раздобыла где-то анальгин, сбегала за Хуан Жэнем, долго втолковывала ему, что гостья перегрелась на солнце, и в конце концов он приготовил такой травяной отвар, что даже покойник бы ожил и пустился в пляс. — Тебе в сиделки надо идти, а не в юристы, — похвалила ее Аида. — Уже, — махнула рукой та. — С мамой? — С папой. — А что с ним? Татьяна не ответила, видно, сомневалась, стоит ли говорить об этом. — Ты поосторожней с отцом, — вымолвила она наконец. — Не расстраивай его. — А что такое? — Ты никому не скажешь? — Да брось ты! Кому мне говорить, Та? — У отца весной был инфаркт. Он это скрывает. Все думали, обыкновенная простуда. Он и в больницу отказался лечь, чтобы никто не догадался. Таковы будни банкиров, — усмехнулась заботливая дочка. — Я даже пропустила занятия. Он не хотел, чтобы «Дохлая треска» ухаживала за ним. Свое здоровье он доверяет только мне и еще Хуан Жэню. Его настои и отвары быстро поставили отца на ноги. Ему привозят все необходимое прямо из Китая. Так что в этом доме никому не дадут умереть. — Я это уже испытала на себе, — подыграла Аида. — Тебе лучше? — обрадовалась Татьяна. — Гораздо. Я, пожалуй, завтра поеду к Сперанскому. Не буду расстраивать твоего папу… День выдался дождливым и холодным. Патрикеев тешил себя надеждой, что хоть сегодня дочь позанимается от души. Ведь он увез в своем «БМВ» предмет ее обожания. И снова, как и в прошлый раз, Петр Евгеньевич отказался от телохранителя. В это утро Аида поднялась очень рано, когда в доме все еще спали и только китаец колдовал на кухне. Она вошла к нему на цыпочках, но он услышал и резко обернулся. Она приложила палец к губам и тихо поблагодарила его по-китайски за вчерашний отвар. От неожиданности Хуан Жэнь выронил из рук нож. — Откуда вы… — Не удивляйся, я родилась в маленьком городе на советско-китайской границе, поэтому кое-что знаю. Но об этом молчок, никому ни слова. — Ма-ги-ла! — с трудом произнес он по-русски. Так она сделала его хранителем своей тайны, почти сообщником. — Ты приехал из Сучжоу, я — тоже из маленького провинциального городка. Мы оба из бедных семей, мы оба кормимся в этом доме. Значит, должны друг другу помогать. Хуан Жэнь внимательно слушал и понимающе кивал. — У меня есть старенькая бабушка, которую я очень уважаю и почитаю. Ей девяносто лет, и у нее, разумеется, проблемы со здоровьем. Не мог ли ты написать рецепты своих отваров и настоев? — Все сделаю для вашей бабушки, — пообещал Хуан Жэнь. — Сам приготовлю настой. И рецепт напишу. — Он был растроган ее речами до слез. И на прощание она напомнила: — При посторонних — ни слова по-китайски. И он заверил ее все тем же клятвенным словом «ма-ги-ла»… — Я вчера вас обманул, Аида, — признался банкир, как только они отъехали на приличное расстояние от особняка, будто Марина или кто другой могли его подслушать. — К Сперанскому мы не поедем. — И слава Богу! — обрадовалась она. — Вы недолюбливаете Семена? — Он меня пугает, а вас? Петр Евгеньевич тяжело вздохнул и сказал: — Завидую, с какой легкостью вы признаетесь в собственном страхе. — Я просто смелая девушка, только и всего. — Признание в страхе — это, по-вашему, смелость? — Во всяком случае, первый шаг к ней. А куда мы все-таки едем? — Я затеял эту игру, вернее, пошел на уловку, — Патрикеев волновался и никак не мог подобрать нужные слова. — В общем, мне надо с вами серьезно поговорить. Дома я этого сделать не мог. Марина бдит, и Татьяна не отпускает вас ни на шаг. А разговор будет как раз о ней, о моей дочери. — Что ж, если разговор серьезный, нужна соответствующая обстановка. Вот и нашлась причина поехать ко мне в гости. Тут до Гурзуфской рукой подать. — Принимается, — не стал возражать банкир. В чужом доме он казался менее скованным, пытался острить, интересовался бытовыми подробностями. — Я сварю кофе, — предложила она, — но учтите, он у меня очень крепкий. Сердечко еще не пошаливает? — Не беспокойтесь за мое сердечко. Оно принадлежит другой, — отшутился Петр Евгеньевич. — Это мы еще посмотрим! — подмигнула девушка и отправилась на кухню. Патрикеев же после ее ухода ощутил нечто вроде теплой волны, лижущей пятки усталого путника на песчаном берегу. — Татьяна — натура увлекающаяся, — начал он без преамбул, отпивая маленькими глотками бодрящий напиток. — Я вижу, какая горячая дружба возникла между вами. Я все понимаю, но она совсем забросила занятия. Помогите мне. Сейчас лето, у вас тысячи соблазнов. А как быть с институтом? — Вряд ли я смогу помочь, — с улыбкой отвечала Аида, — ведь инициатива всегда исходит от нее, а подавлять инициативу Татьяны я не в праве. — Но вы ведь старше, мудрей. Возьмите на себя роль сестры. Она пойдет за вами, она будет вас слушаться. — Не думаю. Дело вовсе не во мне. — А в ком? — Татьяну тяготит роль падчерицы в собственном доме. И все ее шалости продиктованы чувством противоборства. — Ну, знаете ли! — он даже привстал от возмущения. — Я не собираюсь с вами обсуждать темы, касающиеся Марины. Это мое личное… — Горе, вы хотите сказать? Марину вы боитесь больше или меньше, чем Сперанского? Вы вообще боитесь женщин? Вы считаете себя деспотом, а ее кроткой. На самом деле она вас подмяла под себя. — Что вы такое говорите? — от потрясения он снова присел. — Хотите выпить? Не дождавшись ответа, Аида вынула из бара бутылку коньяка и две рюмки. — За кротких женщин! — произнесла она тост. — Пейте, пейте! Или меня вы тоже боитесь? — Вот вас, как раз, меньше всего, — пришел в себя Петр Евгеньевич и даже попытался рассмеяться. — С вами не соскучишься. — Он опрокинул рюмку, крякнул и попросил: — А закусить чего-нибудь? — Не предусмотрено, — развела она руками. — Я ведь уже неделю здесь не живу, благодаря вашей дочке. — Надоела вам Танюха? — пошел он на откровенность. — Она сильно вцепилась в меня. А знаете почему? — Почему? — Хотите откровенного разговора? — Желательно. — Тогда еще выпьем, чтобы совсем развязались языки. Аида вновь наполнила рюмки. — За вами тост, Петр Евгеньевич. — За смелость! — Ого! Вы делаете успехи! Пусть они боятся вас! — выпив до дна, она вдруг рассмеялась и сказала: — Кажется, Марина икнула, а Сперанский пукнул! Ему тоже стало весело, он почувствовал себя раскованным и молодым. — Давно не пил, — признался Патрикеев. — Сразу опьянел. — Я тоже. Давайте целоваться! — Что прямо так, с ходу? — А чего церемониться? Вы ведь хотите меня поцеловать? Ну, смелее! — А как же откровенный разговор? — Успеется. У нас еще полбутылки. — Аида, вы — удивительная! Я влюбился давно, можно сказать, сразу… — Ох уж эти мне… банкиры! Не могут просто так, без высоких мотивов! И тогда он начал действовать. Аида изображала африканскую страсть. Просто рвала на нем рубаху, а потом устроила под ним танцы какого-то кровожадного племени, сопровождая каждый свой оргазм покусыванием плеча и царапанием спины несчастного (или счастливого?) банкира. Стоны, вздохи и рыдания наполнили комнату. «Два ноль в мою пользу. Какая дура, я чуть не проболталась насчет Танюхи! На что рассчитывала? Что папашу хватит удар из-за дочери-лесбиянки? Глупо! А вот меня, после таких признаний, он мог бы вышвырнуть из дома. И правильно бы сделал! А если бы и хватил удар? У меня в квартире? Вдвойне глупо! Тут нужна более тонкая игра. С отравлением тоже ничего не выйдет. Китаец слишком предан хозяину. Это видно невооруженным глазом. Вот Марину Хуан Жэнь наверняка ненавидит и с удовольствием бы отравил! На что мне «Дохлая треска»? Это китаец мастер по части рыбных блюд. Надо копать глубже, и не снаружи, а внутри. Внутри этого рыхлого, склизкого тела кроется нечто. Нажмешь — и конец. Только бы распознать это нечто. Страх. Разумеется, страх. Непременно страх. Страх — это сущность Патрикеева. Он боится Сперанского, боится женщин, наверно, боится потерять дочь. Все это слишком мелко. Надо еще глубже. Нужен дикий, животный страх, с холодным потом, с дрожью в членах, с перекошенным лицом, с перехваченным судорогой горлом, с невыносимой болью в кишечнике… А этот придурок Ден предложил мне перестрелку в доме. Мол, потом тебя отмажем. Когда потом? Ведь второй выстрел будет за телохранителем, и он не промахнется! Конечно, их с шефом такой финал вполне устраивает. И дело сделано, и денежки не тронуты. Но квартиру я у них все-таки оттяпала!» — Это сколько же времени? — опомнился Петр Евгеньевич, когда все было кончено. — Двенадцатый час? Боже мой, меня в одиннадцать ждут в банке! — Уже не дождались, — спокойно констатировала Аида. — Что? — переспросил он, пытаясь по-ковбойски впрыгнуть в собственные штаны. — Телефон на кухне. Позвони, скажи, что будешь после обеда, — велела она. — Есть серьезный разговор. — В чем дело? — испугался Патрикеев, будто ему собирались сообщить, что отныне он СПИД-инфицированный. — Да не бойся ты, — усмехнулась девушка. — Делай, что говорю. Но вместо того чтобы броситься к телефону и судорожно искать слова оправдания, он присел на поле только что отшумевшего сражения и провел рукой по лицу. — Надо же, это не сон. Мы занимались любовью полтора часа! — Это много? — Ты же ни черта не знаешь! Это позор всей моей жизни! Не могу с женщиной больше пяти минут. Как мальчишка, ей-богу! — И с Мариной тоже? — А что, она какая-то особенная? — Он посмотрел на Аиду и покачал головой. — А вот ты… Ты… С тобой я — настоящий мужчина. — Хороший ты парень, Петя, — погладила она его по руке, — только с бабами тебе не везло. — А тебе — с мужиками? Сколько их у тебя было? — он задыхался от ревности. Она поднесла к его лицу кулак и выкинула указательный палец. — Понял? Ты — второй. Считай, почти девственница досталась. — «Почти»! Хорошенькое дело! Кто он? A-а, этот недоносок ди-джей! Он и Танюхе мозги парит! — Мы, кажется, приехали сюда, чтобы поговорить о ней, о твоей дочери. — Мы разве не поговорили? — Дело в том, что ты сильно заблуждаешься в характере наших с ней отношений. Ты сказал, будь ей старшей сестрой. Но это уже невозможно. Вот уже неделю я выполняю совершенно другие функции. Я скажу сейчас такое, что вызовет у тебя смех или страх, но я обязана это сделать. Тем более после того, что произошло между нами несколько минут назад. — Аида волновалась, и ее волнение передалось банкиру. — Ты можешь не так длинно? — попросил он. — Хорошо. В последние дни я твоей дочери заменила мать. — Ты это серьезно? — усмехнулся Патрикеев. — Ты знаешь, какая она эмоциональная, я бы даже сказала, истеричная. Это от недостатка материнской ласки. Ну вот, я ненароком взяла на себя эти функции, вожусь с ней, как с ребенком, укладываю спать, рассказываю на ночь сказку. — Безумие, — прошептал он. — Полное безумие. Теперь понятно, почему она так к тебе привязалась. Девятнадцатилетняя мать шестнадцатилетней девицы! В это нельзя поверить! Девушка дала ему как следует переварить полученную информацию, а потом сказала: — Татьяна мне тоже небезразлична, иначе бы я на это не решилась. — И совсем добила следующей фразой: — Делай выводы, Петр Евгеньевич… В тот день, после бурного свидания с Патрикеевым, она, как показалось Родиону, явилась под градусом. Глаза возбужденно горели, за километр угадывался учащенный пульс. — Мне нужна твоя помочь, психиатр! — бросила Аида с порога. — Что с тобой? — Не со мной. С одним очень хорошим человеком. — Так приведи его ко мне! — Он боится врачей. И вообще всего боится. У него фобия, выражаясь научно. Но особенно его пугают светящиеся в темноте глаза. — Симптомы? — Замирает сердце. Он начинает задыхаться. Выступает холодный пот. Боль в кишечнике. Вероятно, даже понос. — Так-так-так, — заинтересовался Родион. — Может такое случиться от простой страшилки, услышанной в детстве? — Ни в коем случае. У твоего знакомого невроз, — сделал заключение врач. — Вполне излечимый. Надо провести с ним несколько сеансов психоанализа. Правда, попутно может раскрыться еще кое-что. — Что именно? — Ну, мало ли… Например, кастрационный комплекс или эдипов. Невроз не возникает на пустом месте. — Ты можешь мне объяснить, откуда взялись эти светящиеся глаза? — настаивала сестра. — Аидка, ты требуешь невозможного! Не показывая мне пациента, хочешь знать историю его болезни. — Ну, а если немного пофантазировать? — Это наука, сестричка! — возмутился Родион. — При чем здесь мои фантазии? Аида надулась и уставилась в потолок. Брат испытал при этом неловкость и раскаяние одновременно. Он почесал свою рыжую бороденку и примиренческим тоном сказал: — Если этот твой знакомый из богатеньких, я мог бы неплохо заработать. — Родя, мне нужно знать только одно, откуда взялись светящиеся глаза? Он тяжело вздохнул, как бы говоря: «Ничего с тобой не поделаешь!», и начал: — Теоретически мы знаем, что любой невроз закладывается в далеком детстве. Что-то вроде мины замедленного действия. Чаще всего «взрыв» происходит после пережитого стресса. Например, смерть отца. — А смерть жены? — Конечно, в том-то и загвоздка, что каждый случай уникален и требует индивидуального подхода. Но есть кое-что общее. Это сексуальная природа происхождения невроза. Сознание младенца травмирует подслушанный или подсмотренный половой акт родителей. Это первый шаг на пути к неврозу. Это начало страха. Большую роль играют взаимоотношения родителей, и вообще треугольник: отец — мать — ребенок. Все очень сложно, Аида. Здесь такие клубки, иногда врачу не хватает нескольких лет, чтобы их размотать. Главное, дойти до начала начал, заставить пациента вспомнить «самое страшное» и объяснить ему причину его страха. Что касается случая с твоим знакомым, могу предположить самое простое. Половой акт родителей и кошка. У кого еще светятся в темноте глаза? Аида задумалась, зажав пальцами виски. — Сначала я тоже решила, что это кошка, — произнесла она так, будто разговаривала сама с собой. — Но он боится именно красных глаз. — Сиамская кошка, — усмехнулся Родион, констатируя очевидное. — А были тогда в России сиамские кошки? — В массовом порядке их стали завозить в семидесятые годы. Когда родился твой знакомый? — В сорок втором. — Тогда вряд ли. Хотя в мемуарах Мариенгофа… — Давай не будем сегодня о литературе, — не дала ему договорить сестра. — Ответь мне, может человек умереть от страха? — Сколько угодно, но невроз — это не смертельно. — А если невротик недавно перенес инфаркт? Ее азарт несколько обескуражил Родиона. Он пожал плечами. — Я — не кардиолог. Но сильный испуг может привести к разрыву сердца и без инфаркта. Вспомни хотя бы ту милую собачку у сэра Конан-Дойля. — Милый мой Родька, ты становишься книгоголиком! — с нежностью потрепала она его за волосы. — Когда-то ты была такой же, — с грустью заметил он. — Ладно, ставь чайник! — приказала сестра. — Я купила обалденные пироженки!.. Семейная сцена разыгралась на следующий день за завтраком. Аида проснулась от крика и плача Марины. Она сразу догадалась, в чем дело. «Дохлая треска» обнаружила на спине любовника царапины сомнительного происхождения и впала в истерику. Девушка быстро оделась и поторопилась вниз. В дверях столовой она столкнулась с Хуан Жэнем, перепуганным насмерть. Бедный китаец, плохо понимавший по-русски, решил, что наложница господина Патрикеева дошла до ручки из-за его стряпни. Аида улыбнулась ему, подмигнула и шепотом сказала по-китайски: — Это все из-за меня. Она вошла в столовую, сильно затянув пояс на халате, подчеркивая тем самым тонкую талию и свою решительность. Голубые глаза излучали свет. Верхняя губа едва заметно подергивалась. Она вошла и увидела совершенно подавленного Петра Евгеньевича и причитающую над ним Марину, словно Ярославну на стене Путивля. Она вошла на самой высокой ноте, на которую только была способна Марина, на фразе: «Эта соплячка погубит тебя!» — Это кто здесь соплячка? — произнесла она таким тоном, что Марина даже присела, а Патрикеев, обернувшись к Аиде, застыл в изумлении. — Эта девка уже качает права! — придя в себя, воскликнула Марина. — Уму непостижимо, до чего ты их распустил! Вдруг из-за спины Аиды вынырнула Татьяна и заявила: — Это наш дом! И мы тут что хотим, то и делаем! А ваше место в стойле! — Помолчи! — прикрикнул на дочь банкир. — Кто тебя сюда звал? Иди в свою комнату! — И эта пусть тоже убирается! — осмелев, завопила кроткая любовница. — Если Петр Евгеньевич не решается, я скажу сама, — холодным тоном произнесла Аида, и это подействовало на присутствующих, они замерли в ожидании чего-то ужасного. — Петр Евгеньевич вчера сделал мне предложение, и я на правах невесты требую, чтобы вы, Марина, покинули этот дом. Гробовую тишину взорвал Танюхин крик: — Ура! Папочка, ты — гений! — Она бросилась целовать отца. — Петя, это правда? — не верила своим глазам и ушам Марина. Он только кивнул вместо ответа и попытался избавиться от дочери. — Иди к себе! — Сейчас ни за что не уйду! — заупрямилась Танюха. — И куда же я теперь? — обреченно опустила руки бывшая любовница. — К родителям? — Почему бы нет? — снова влезла Татьяна. — Я ведь живу с моим папочкой! — Что ты понимаешь в жизни!.. — У меня есть квартира на ВИЗ-бульваре, — вспомнил Патрикеев. — Поживи пока там. Две приличные комнаты… — С удобствами во дворе! — хихикнула дочка. — Дом старый — это точно, — вздохнул Петр Евгеньевич, — но мы как-то жили там и жили неплохо. — Очень даже весело жили! — подтвердила Татьяна. — Так что укладывайте вещички и мотайте на ВИЗ-бульвар! — Таня! — приструнил ее отец. — Чему ты радуешься, дуреха! — бросила ей на прощание Марина. — Эта сестра исполосовала всю спину твоему папочке! Татьяна с жалостью посмотрела на отца, потом с интересом на Аиду и сделала свое заключение: — Кле-ово!.. Ужин впервые был втроем. Хуан Жэнь на радостях украсил столовую бумажными фонариками и сделал парочку новых блюд. Говорили о предстоящей свадьбе. — Имейте в виду, Аида, инициатива исходила от вас! — При дочери он стеснялся ее называть на «ты». — Не пожалейте потом. — Ты не пожалеешь, — заверила ее Татьяна. — Папка у меня что надо! — Я хотела бы свадьбу поскромней, без помпы, без оркестра, без фальшивых улыбок и неискренних пожеланий. — Аида произнесла это, уткнувшись в тарелку, вяло перебирая вилкой и ножом. — А я люблю гостей! — возразила Танюха. — Ну и что, что фальшиво, зато весело! — Аида права. Зачем начинать супружескую жизнь с каких-то неприятных моментов. — Петр Евгеньевич совсем перестал есть, на его крупной лысине выступил пот, глаза потухли, и говорил он с трудом. — Что с тобой? — испугалась Татьяна. — Душно. — Он хотел расстегнуть ворот рубашки, но рука безжизненно повисла. Эксперимент удался. За окнами совсем стемнело, а свет никто не включил. Ведь так уютно горят китайские фонари! — Это сердце! Надо вызвать «скорую»! — заволновалась дочь. — Погоди-ка! — остановила ее невеста банкира. — Лучше открой окно, а я зажгу люстру… Когда Патрикеев пришел в себя, он никак не мог понять, что с ним произошло. Хуан Жэнь опасался, что сочетание некоторых продуктов в новых блюдах не понравилось желудку господина, но объяснить это по-русски у него не получилось, и он уже недвусмысленно поглядывал на Аиду, но та не собиралась приходить китайцу на помощь. — Успокойся, Хуан Жэнь. Все нормально. — похлопал он повара по плечу. — И вы, девочки, не расстраивайтесь. С каждым случается. Наверно, старым становлюсь. А вот задумал жениться. Аида, имейте это в виду. — Ты настоящий мужчина, Петр Евгеньевич, — подбодрила его девушка. — Твой папка — Геркулес, — поведала она Татьяне. — Только прикидывается больным и немощным. Набивает себе цену! — На чем мы остановились? — ушел от неприятной темы банкир и с неподдельным аппетитом принялся за еду. — На скромности, — зевнула Татьяна. — Я бы позвала только родственников, — предложила невеста. — У нас их немного. Отчего же не позвать? Правда, здесь никого нет. Разбежался народ по городам и весям. Я ведь тоже не местный. — Правда? — удивилась Аида. — Сысертские мы! Вон как! Мама у меня до сих пор там живет, и сюда ее ничем не заманишь. В этом доме ни разу не была. — Просто бабушка старенькая, — оправдывалась внучка. — И мы к ней не часто ездим. На дни рождения только. Вот она и обижается. — А далеко это? — поинтересовалась Аида. — Сысерть-то? Полтора часа на машине. — Бабушка живет в такой экзотической хибаре! Тебе понравится. — Что это за «хибара», Танька? — возмутился Петр Евгеньевич. — Выбирай слова. Дому почти сто лет. Там отец мой родился и я. Знаешь, Аида, мои предки были золотопромышленниками. Эх, славное уральское купечество! Но уже дед мой обнищал, сначала прогорел с векселями, потом проигрался в карты. Пришлось продать каменный дом и построить деревянный. А я вот некоторым образом продолжаю дело предков. Такие хоромы не снились моему деду. Он вообще от обиды в революцию ушел, маевки, листовки и прочая дребедень! Дурак! Сам не умеешь созидать, так и на чужое не зарься! Наломали дров наши дедушки! Аида внимательно слушала, подперев подбородок рукой. Глаза слипались. Этот день всем им дался нелегко. А потом вдруг сказала: — Я хочу познакомиться с твоей мамой. Это надо сделать еще до свадьбы. — Не знал, что ты придерживаешься таких старомодных взглядов. — Не понятно было, обрадовался он ее словам или нет. — Что ж, заодно покажу дом предков. В Сысерть они поехали в субботу. Наталья Капитоновна была заранее извещена об их приезде и подготовилась, как могла. Встретила молодых пельменями да блинами. Поражена была возрастом будущей снохи. — Ой, какая молоденькая! — качала головой. — А с Танюхой-то вы ладите? — Души друг в дружке не чают, ма, — радостно сообщил сынок. — Вот как на свете бывает! — А че не привезли Танюху-то? — всплеснула руками Наталья Капитоновна. — Некогда ей, в институт готовится. — А вы не учитесь? — поинтересовалась старушка. — Она, ма, уже ученая! — Видно было, как Петра Евгеньевича раздражает мать. Может, он стеснялся ее говора? Аида впервые попала в такой дом, бревенчатый, одноэтажный, с русской печью, с просторным чердаком, почерневший от старости, с покосившейся крышей. Она внимательным взглядом ощупывала каждый предмет, не оставляла без внимания любой закуток. Особенно ее привлекла спальня хозяйки, и чтобы не показаться странной, она заинтересовалась портретами родственников, занимавшими целую стену. Патрикеев не без удовольствия знакомил ее с предками, вдавался в длинные рассуждения о былых временах и теперешних, отдавая явное предпочтение последним. Видно, не сладко ему жилось в этом доме. Казалось, что за сто лет в спальне ничего не изменилось. Допотопная мебель, часы с боем, статуэтка революционного солдата на платяном шкафу, ночник в виде серпа и молота, радиотарелка и прочая рухлядь, но никакого даже маленького намека на светящиеся глаза. Под пельмени Наталья Капитоновна выудила из специального тайника початую бутылку рябиновой настойки. — Мужиков в доме нет, а тайничок имеется, — подкалывал сынок. — А если вор заберется? Счас столько их шастает, оборванцев всяких. Прям, как в гражданскую! — Лучше б ты, ма, кедровочки нам поставила. — Будет и кедровочка. А эту кто допьет? Как только сели за стол, проснулся кот, до этого спавший на печи. Обыкновенный, полосатый, он тут же принялся попрошайничать, и сердобольная хозяйка расщедрилась на парочку пельменей, которые, впрочем, остались нетронутыми. — У, дармоед! — рассердилась Наталья Капитоновна. — Зажрался окончательно! Клянчит, клянчит, а чего клянчит? — Мы тоже заведем кошку. — Аида следила за реакцией Патрикеева. — Без кошки пусто в доме, — поддержала Наталья Капитоновна. — Опять же от ревматизма первое лекарство. — Только мы заведем сиамскую. — Я про такую и не слыхивала! Петр Евгеньевич никак не реагировал на ее слова, не находя в них ничего удивительного. Ведь Аида наполовин-ку сиамка. Правда, от матери он это утаил. Может не понять. Ей-то, простой русской женщине, на хрена вся эта экзотика? Да еще узнает, что невестка не православная, того и гляди проклянет. Зачем осложнять? Он Аиду еще в машине предупредил, чтобы про Будду не заикалась, и про Танюхины увлечения буддизмом — ни гу-гу. А лучше всего не ломаться, войти в дом да перед Николаем Угодником перекреститься. Кому от этого хуже станет? И мать ничего не заподозрит. Так и сделали. — Вы уж не обессудьте, мои дорогие, но на свадьбу я к вам не приеду. Тяжело мне, старухе. Я теперь до самой смерти отсюда не выберусь. Она уж не за горами, самозванка эдакая! — Ладно, ма, брось заупокойную! Имейте в виду, Аида, моя мама — ужасная пессимистка. Сколько ее помню, все любит о смерти порассуждать. То она ей в окно стучит, то в дверь ломится. А сама уже скоро девятый десяток разменяет. — Че болтаешь-то! — обиделась Наталья Капитоновна. — Мне в этом году только семьдесят восемь исполнится! — Вот-вот, рано еще думать о смерти! Молодая совсем! — Я к чему вела-то, — воспрянула вдруг старушка. — Раз на свадьбу вашу не выберусь, так хоть сейчас выпью за ваше семейное счастье! — Такой тост надо с кедровочкой, — не унимался Петр Евгеньевич, и старушка сдалась, выудила из тайничка непочатую бутылку с темно-коричневой жидкостью. — Вот она, родная! — радовался Патрикеев, разливая в рюмки. — На кедровых орешках настоянная, такую еще мой прапрадед пивал! Ма, а грибы в этом году есть? — Вчера только бычков да обабков цельную корзину набрала. — Бычки — это валуи, а обабки — подберезовики, — разъяснил он Аиде. — Эх, давно я грибов не собирал! — Так чего же? Заночуйте, а наутро — в лес, — предложила Наталья Капитоновна. — Вообще-то мы Танюхе обещали вечером вернуться. — А правда, давай останемся! — ухватилась за счастливую случайность Аида. — Я никогда в жизни грибов не собирала. — Да ну? — Где мне их собирать? Я жила на юге, в степи. Старушка была ей благодарна за такой поворот событий, видно, сильно скучала в своей избушке, хотя какие-то родственники жили рядом, в Сысерти и Арамиле. А вот младший сын, брат Петра, Макар, совсем далече подался, аж в Санкт-Петербург. Правда, он там большой человек, бизнесмен, депутат городской Думы. Повезло ей с сыновьями, всем обеспечены, и ее, старуху, не забывают. На пенсию-то нынче не проживешь. Она бы переехала к Петру, он не раз звал, да жалко дом бросать. Столько с ним связано, считай, вся жизнь прошла в этом доме. Наталья Капитоновна мыла в тазу посуду, а будущая сноха, перекинув через плечо полотенце, насухо вытирала. — А муж ваш воевал? — Аида осторожно, но уверенно подбиралась к намеченной цели. — У него бронь была. На военном заводе работал. Петеньку мы во время войны и сотворили. Да куда ему воевать! Слаб здоровьем. был. От сердца и скончался, сердечный, в шестьдесят восьмом году. Уже тридцать лет минуло, а я всю живу! Когда Женечка умер, удавиться хотела. Макар в это время во флоте служил, а Петя в Свердловске учился. У него как раз — сессия, лишь на похороны и отпустили. Пришлось мне свою боль в одиночестве превозмогать. — Старушка обронила слезу. — Ма, а березовых поленьев у тебя совсем не осталось? — вошел на кухню Петр Евгеньевич. — Ну, вот! Опять ударилась в воспоминания? Так, утираем сопли и идем париться! Банька готова! А после бани дошла очередь до толстых, пыльных фотоальбомов. Аида интересовалась каждой мелочью, к радости Наталья Капитоновны. А вот Петр Евгеньевич почему-то стеснялся своих детских снимков, но его в конце концов выставили за дверь. Несмотря на сороковые, военные, снимков с маленьким Петей оказалось очень много. — Это сосед наш делал, — объяснила старушка. — Он в сорок четвертом без ноги вернулся, зато с трофейным фотоаппаратом. Увлекся этим делом не на шутку, потом первым человеком был на свадьбах да на похоронах. — На похоронах? — удивилась Аида. — Почему-то после войны очень любили похороны снимать. Может, оттого, что столько безымянных могил? Особенно девушку интересовали снимки, сделанные в спальне. Они еще раз подтверждали, что за прошедшие годы в этой комнате мало что изменилось. И вдруг она наткнулась на крохотную деталь, которую человек не заинтересованный никогда бы не заметил. На снимке сорок четвертого года Петенька сидит на коленях у отца на той самой кровати, что она сегодня видела. И так же заправлена, и так же по-деревенски сложены подушки. А рядом с кроватью стоит тумбочка (она и сейчас там). А вот на тумбочке… В кадр попало только крыло. «Что еще за птичка?» — Аида еле удержалась, чтобы не произнести это вслух. На снимке сорок пятого года Петя стоит возле той самой тумбочки, и никакой птицы в помине нет! В висках застучало. Интуиция подсказывала, что до разгадки всего один шаг. «Но не могу же я ее напрямую спросить, куда делась птичка?» — Наталья Капитоновна, а сохранились какие-нибудь ненужные вещи военной поры? — Да сколько угодно, милая! Я ведь ничего не выбрасываю! На чердаке цельных два сундука набиты барахлом! Вот помру, дети, внуки соберутся здесь и, может, на память обо мне что-нибудь да и возьмут. А сейчас их старые вещи не интересуют, им все новехонькое подавай! — А я, наоборот, люблю старые вещи. Мне у вас даже больше нравится, чем в современном доме Петра. — Ну, скажешь тоже! Здесь никаких удобств… — А можно покопаться на чердаке? Обожаю копаться в старых вещах! — Еще как можно! — обрадовалась Наталья Капитоновна. — Если только крыс не боишься. Я и сама с детства любила чердаки и старые вещи, но теперь тяжело карабкаться по лестнице. А я вот дам тебе фонарик! Как залезешь — слева будет выключатель. Может, Петю подождешь (что-то он долго парится!), а то страшно одной? — Ничего, я смелая! А Петя пусть отдыхает. После бани нужно отдыхать. Насчет крыс Наталья Капитоновна не обманула. Весь чердак был усыпан крысиным пометом, а сами чертовки не удосужились поприветствовать гостью, хотя Аида постоянно чувствовала их присутствие. В первом, ближнем, сундуке вещи оказались не слишком старые. На самом дне лежали подшивки журналов «Огонек» за 1962 и 63-й годы. Для себя она отобрала курительную трубку, с искусно вырезанной русалкой и тельняшку, скорее всего принадлежавшую Макару. Аида никогда не видела моря, и все связанное с ним для нее было окутано тайной и романтикой. Во втором сундуке она сразу наткнулась на веер из сандалового дерева, с аистами и пионами, вышитыми на светло-зеленом шелке. Она подумала, что с таким безупречным вкусом веера делали в докоммунистическом Китае, и еще, что этот веер наверняка трофейный, а значит, она близка к цели. А еще через минуту из сундука был извлечен диковинный зверь, с отбитым крылом. Мифологический грифон был сделан из мыльного камня, как любили в начале века. Это его крыло торчало на том снимке сорок четвертого года. Но статуэтка сломалась, и ее на долгие годы заперли в сундуке. Возможно, Петр Евгеньевич и не подозревает о ее существовании. А в том, что это и есть разгадка его невроза, теперь не было никаких сомнений. Глаза грифона горели красным фосфором. Не боясь быть атакованной крысами, Аида погасила свет. В полной темноте, в противной возне грызунов, она долго не могла оторваться от этих красных, пугающих глаз… Черная шляпка с черной вуалью ей шла не меньше, чем белоснежная фата. И то и другое Аида купила заранее. Теперь, стоя над гробом во всем черном, она была хороша необыкновенно. Немногочисленные родственники, съехавшиеся на свадьбу, а подоспевшие к похоронам, поражались красоте невесты и по достоинству могли оценить вкус усопшего. Татьяна, глядя на Аиду, тоже держалась с достоинством, не проронив ни слезинки. Зато Наталья Капитоновна всю дорогу плакала и причитала. И еще Марина исходила рыданьями. Скупую слезу смахнул тыльной стороной ладони брат Макар. Совсем не таким представляла его Аида. Бравый морячок, смотревший на нее со старых семейных фотографий, куда-то исчез. Вместо него был солидный грузный господин с багровым лицом и тяжелыми надбровьями, переходящими в лысину. Удивительно, такие разные в молодости, братья с возрастом становились похожи. Вот только озорных огоньков в глазах Макара она не заметила. Впрочем, огоньки были бы не к месту. Речь Сперанского изобиловала метафоричностью, аллегоричностью и совсем была лишена человеческого тепла. Денис держался обособленно. Она ловила на себе его изучающий взгляд. Он хотел разобраться в том, что произошло. Уж слишком все вышло гладко, и все они — чистенькие. На убийство не похоже. Тем более на заказное убийство. Может, случайность? Оказывается, у Патрикеева был недавно инфаркт. И это держалось в тайне. Вскрытие показало: разрыв сердца. Предполагают, что чего-то испугался. Может, кто-то напугал, а может, приснился кошмарный сон? Да, сон. На реальность это не похоже. Но в отличие от других, Денис знал точную дату смерти банкира, а ведь он не Господь Бог, а всего-навсего владелец дискотеки и ночного бара. Поминки устроили в ресторане. По своей пышности и многочисленности они превосходили юбилей Петра Евгеньевича. Всем распоряжался Семен Ильич. Оставалось только поражаться расторопности вездесущего старичка. За столом Аида подслушала разговор двух почтенных господ, видимо целиком и полностью доверявших друг другу. — Да, Семе здорово подфартило. Эта смерть как нельзя кстати. Теперь он сожрет патрикеевский банк со всеми потрохами, то бишь дочерними банками, — говорил один из них. — Как он только не подъезжал к Пете, — подтверждал другой. — Но Петруха тот еще был хитрец. Якшался, лобзался, напивался, но до дел своих не допускал… Эти речи ее не смутили. Она давно поняла, кто заказывает музыку, и всячески избегала встреч со Сперанским, особенно боялась оставаться с ним наедине. Семен Ильич пытался блеснуть перед ней своим могуществом и неуязвимостью, давал понять, что и она — всего лишь маленький винтик в его махине. Она же всем своим видом показывала, что знает не больше, чем ей положено знать. Особенно ее раздражало присутствие Марины, скорбящей и злорадствующей. Ведь соперница, эта шустрая соплячка, так и не стала женой банкира, и прожила-то в доме месяц с хвостиком, тогда как она, подлинная любовь банкира, его лебединая песня, почти год! На что рассчитывает «Дохлая треска»? Эта мысль не давала покоя Аиде. Ведь единственной наследницей являлась Татьяна. Невеста не в счет, невеста не получает ни копейки. Все рассчитано верно. Кто бросит в нее камень? Так зачем же здесь Марина? Хочет разжалобить Сперанского или зацепить нового «старичка»? — Разрешите присоседиться? Высокий, угловатый парень с резкими чертами лица, светлоглазый и бледногубый. Она знала, что это сын Макара Евгеньевича, Сережа, но со дня их приезда не обмолвилась с ним ни единым словом. — Садись, — безразличным тоном разрешила она. — А вы могли быть моей тетей. Не смешно? — Он явно выпил и собирался за ней поухаживать. — Не смешно. — Любовь, да? Типа, крайняя нужда заставила полюбить? — Я ни в чем не нуждалась и не нуждаюсь. — Кто вам поверит? У моего папаши тоже, типа, была одна. Он даже с матерью собирался разводиться. Той сучке нужны были папины деньги и его положение в обществе. Так что не надо ля-ля… — Он хотел еще что-то рассказать из личного опыта, но выплеснутый ему в лицо стакан виски помешал это сделать. — Пойди-ка умойся! — процедила она сквозь зубы. — Ты что, напился? — мощные руки бывшего моряка подняли парня за шиворот и вынесли из-за стола. — Батя, она обломилась! — орал Сергей, когда его волокли в сортир. — Эта сука обломилась! Тут же, как из-под земли возник Сперанский. Он сморщил свой крючковатый нос, что означало сострадание к ближнему. И водянистые глазки наполнились влагой, какой-то болотной жижей. — Аидочка, не волнуйтесь! Хулигана увезут домой, а завтра первым же рейсом в Санкт-Петербург. Вы его больше не увидите. — Так ему и надо, паршивцу! — неожиданно заявила Наталья Капитоновна. — Вырастили алкоголика! Сережа — это кара божья! Ночевать она на Волгоградской не осталась, как ни умоляла ее Татьяна. «У тебя полон дом, а мне необходимо побыть одной». Она не кривила душой. К Родиону тоже ночевать не пошла. Разве он даст выспаться? У него теперь на очереди Метерлинк. Разговоров на всю ночь, с цитированием монологов из пьес. Нет, сегодня она этого не выдержит. Брат понятия не имеет, что она жила в преддверии свадьбы и что только что похоронила жениха. Аида взяла такси и поехала на Гурзуфскую. Конспиративную квартиру на днях отнимут. Надо попрощаться. Первым делом она позвонила Дену. — Чтобы завтра в четыре, как штык, был у меня, на Гурзуфской! — Неужели удалось? — Ты что, совсем одичал? Газет не читаешь? — А что там пишут в твоих газетах? Инфаркт, разрыв сердца. А при чем здесь… — Ладно, меньше болтай! И прихвати с собой «пушку»! Возможны всякие провокации. — Самая большая провокация на свете — это то, что мы больше месяца не трахались! — Сначала дело, потом все остальное, — обнадежила она. Аида приняла ванну, полностью сменила постель и все равно долго ворочалась. В ту роковую ночь, перед тем как заснуть, Патрикеев сказал: «Судьба мне отмерила самые счастливые деньки, но я знаю, настанет час расплаты». Именно эти слова не давали ей уснуть. Аида дважды прочитала «Отче наш». Все без толку. Пожалела, что крестик и четки оставила на другой квартире. Перебирая четки, часто засыпала. Провалилась уже на заре, в полубредовом состоянии. Над ухом гудел шмель. А кругом стояли огромные, как деревья, грибы. Поганки да мухоморы. Целый лес гигантских поганок и мухоморов. Они источали ядовитый аромат. Было душно, безветренно. Она заблудилась в этом лесу, но не могла сделать даже шаг, потому что из ближайшего мухомора сочился гной. И она стояла по колено в зеленоватой жиже. Ее разбудил звонок в дверь. Аида посмотрела на часы. Полдень. Кто бы это мог быть? Озабоченный Иван прискакал в такую рань? Или проверка газа? Посмотрев в глазок, обомлела. Там стояла Марина, во всем черном. — Лучше открой! — сказала она из-за двери. — Разговор будет серьезный. Аида открыла. Не убивать же она ее пришла, в самом деле? Уговорила себя быть с отставной любовницей как можно сдержанней. Та сразу начала на повышенных тонах: — Ну вот, красавица, нам есть о чем поговорить! — Дай хотя бы умыться, — попросила она. — Проходи на кухню, а то в комнате не прибрано. Я сейчас. Она не только умылась, но и преспокойно приняла душ. Она рылась в памяти и терялась в догадках. Что у Марины может быть против нее? — Долго же ты умывалась! — не преминула высказать ей Марина. «Дохлая треска» вела себя слишком самоуверенно, и это еще больше насторожило Аиду. — Пока не выпью чашечку кофе, ни о чем говорить не смогу, — заявила она. — Я не выспалась. — Тогда пошевеливайся, у меня не так много времени! — А я тебя не звала и, по-моему, не держу! — Ничего, сейчас ты по-другому заговоришь! — Марина вальяжно закинула ногу на ногу, но долго не могла закурить, потому что руки дрожали от волнения. — Если ты будешь распивать чаи, я пойду в милицию. — Я у тебя что-то украла? — Нет, милая, тебя посадят не за воровство, а за убийство. За убийство банкира Патрикеева. — Тебя, наверно, давно никто не трахал, и ты на этой почве свихнулась, — ответила любезностью на любезность Аида. Она спокойно сняла с огня турку и налила себе кофе. — Не забудь бросить сахар, — подсказала Марина, — а то в тюряге не дождешься. — Кофе я люблю без сахара, — улыбнулась девушка. — А ты давай иди в милицию! Там тебе вызовут «дурку». — Лясы с тобой точить я не намерена. Приступаю к делу. — Давно пора. — Я тебе покажу три очень важные бумажки, но только не вздумай рыпаться. На каждую из них у меня заготовлена копия. Итак, бумажка первая. — Она расстегнула сумочку и достала довольно помятый листок. — Заключение о смерти Петра Евгеньевича Патрикеева. Оно тебе известно, и поэтому сразу перейдем к бумажке номер два. Это выписка из истории болезни Петра Евгеньевича. Что ты сделала такие удивленные глазки? Ты не знала, что Петя болен? Что у него сильный невроз? А здесь об этом подробно написано. Он обращался несколько раз к врачу, но пройти полный курс лечения у него не было времени. В этой выписке сказано, что пациент боится темноты, потому что в темноте могут появиться красные, светящиеся глаза. Мы с ним всегда спали при свете. Это уже не из выписки. — Марина развеселилась. Она видела, какое впечатление производят на девушку ее слова, с каким вниманием слушает ее Аида. — И наконец, последняя бумажка. Самая важная, из-за которой, детка, тебя и упекут. Это заказ, который ты сделала в одной оптической фирме, на контактные линзы красного цвета, с фосфорическим блеском. Здесь твой почерк и твоя личная подпись. Представляю, какой ты красавицей была в ту ночку! Какой страстью пылали твои глазки! Она бросилась к Марине. Первым порывом ее было повалить оставленную любовницу на пол и душить, пока та не забьется в конвульсиях. Но Марина учла этот вариант, в ее сумочке хранились не только важные бумажки. — Я ведь просила тебя не рыпаться! Дамский пистолет в руке незваной гостьи остудил девичий пыл. Аида вернулась на свое место, отпила кофе и, глядя в потолок, спросила: — Чего ты хочешь? — Хочу продать тебе бумажки, только и всего, — пожала плечами Марина. — У меня, как всегда, финансовые трудности. — Но ты же знаешь, мне не досталось из патрикеевского наследства даже дырявого зонтика. — Остроумно. Да, меня удивило, почему ты поторопилась. Но подумав немного, я поняла, что это заказное убийство. — Ты слишком много на себя берешь, — предупредила девушка. — Знаю, — вздохнула та, — но кто не рискует, тот не пьет шампанского. — Сколько ты хочешь? — Сущий пустяк. Какие-то двадцать кусков. Я позвоню тебе завтра, в это же время. Постарайся выспаться. — Со звонком возникнут трудности. — Аида окончательно успокоилась и смотрела теперь ей прямо в глаза, отчего Марина испытывала явные неудобства и постоянно ерзала на стуле. — Какие еще трудности? — Это не моя квартира. Больше я сюда не приду. — Квартира Дениса, не так ли? Видишь, я могу потянуть ниточку дальше, но делать этого не стану. — Потому что боишься, — усмехнулась девушка. — Куда мне позвонить? На Волгоградскую? — Там сейчас слишком много народа. Лучше дай мне свой телефон… Марина заколебалась, а потом сдалась. — Пиши! — Она диктовала свой телефон с гримасой неудовольствия на лице и на прощание предупредила: — Не вздумай улизнуть! За тобой следят. В последних словах Марины Аида не сомневалась, иначе бы эта «Дохлая треска» никогда не вышла на оптическую фирму. Нет, «Дохлая треска» оказалась вовсе не дохлой, и не треской, а муреной!.. Она решила довериться Мадьяру, после того как Денис произвел окончательный расчет и они отбыли на квартиру Ивана. Для того чтобы у него лучше работали мозги в нужном ей направлении, пришлось сначала «потрястись» на старом, скрипучем диване, изображая дикарские танцы папуасов Новой Гвинеи. — Настало время, Ванечка, отработать свои двадцать кусков. Он лежал перед ней совершенно голый и еще никак не мог восстановить дыхание. Аида же успела накинуть халат и, перебравшись в кресло, закурила. Ей пришлось рассказать все до мельчайших подробностей, вызывая подчас стоны ревности и скрежет зубов. — Работа есть работа, — успокаивала она зверя, бушевавшего в нем. И Мадьяр терпел, сжимая от боли кулаки и прикрывая веки. Потом он сказал: — Не верю, что такой здоровый мужик помер от форменного пустяка! — А в то, что он лежит на кладбище, веришь? И что этой сучке удалось немыслимое? Хуже всего недооценивать врага! — А может, послать ее? — по простоте душевной предложил Иван. — Кто ей поверит? — Кому надо, тот поверит. А послать ее можно, сунув в зубы двадцать кусков. Ты готов отказаться от своей доли в пользу голодающей Марины? — Шутишь? Да я за двадцать кусков ей горло перегрызу! — Вот и действуй, родной. А иначе — твои денежки под угрозой! Позже они выработали план. Аида под видом сбора денег попытается выклянчить у «Дохлой трески» еще два дня. Иван же завтра с утра отправится изучать обстановку на месте. Через Татьяну Аиде удалось выяснить, что Марина по-прежнему проживает на ВИЗ-бульваре, в одном из домов Патрикеева. Вечером следующего дня в доме на Волгоградской устроили прощальный ужин. Он был прощальным по всем статьям. Наталья Капитоновна отбывала «навсегда» в Сысерть, Макар с сыном — в Санкт-Петербург. Но всех удивил Хуан Жэнь. Он тоже прощался с домом. Не успела Аида переступить порог, как китаец зазвал ее на кухню и, плотно прикрыв двери, сообщил: — Госпожа, я хочу уйти. — Конечно. Иначе придется завязать поясок потуже. Наследница не сможет тебе платить так, как раньше. — Мне предложили очень выгодное место. Здесь, в городе. Новый господин платит в два раза больше. — Он прослышал о твоих талантах? — Он кушал в этом доме. — И Хуан Жэнь едва выговорил фамилию «Сперанский». Аида вдруг почувствовала прилив ярости, но никак не выдала своего состояния, а лишь произнесла: — Тебе повезло. Замечательное место. Надеюсь, не будешь нас забывать? — О, госпожа! Я вас никогда не забуду! — китаец так расчувствовался, что опустился на колени и поцеловал краешек ее платья. Сергей весь вечер был замкнут и молчалив, он так и не извинился за вчерашнее. Зато Макар Евгеньевич испытывал неловкость от присутствия за столом хамовитого чада. Он то и дело пел неуклюжие дифирамбы Аидиной красоте, скромности и обаянию. — Если нужна будет помощь, не стесняйтесь, звоните. — У меня к вам просьба, Макар Евгеньевич, — решилась Аида. — Вот видите, какая я скромная! Не успели вы уехать, а я уже с просьбой. — Так уехал бы — поздно просить! — Потому и осмелела. А просить я хочу за брата. — У тебя родной брат? — выпучила глаза Татьяна. — И ты молчала? — Не совсем родной. Сводный. Но я его очень люблю. — Так в чем же просьба? — не терпелось узнать Макару. — Дело в том, что он безработный врач и уже с ног сбился в поисках места. — Нет проблем! — Патрикеев-младший рад был реабилитироваться перед ней после инцидента с Сергеем. — На билет до Питера ему хватит денег? Вот и прекрасно, а там пусть — сразу ко мне. На первых порах устрою в общежитие… — Почему ты меня до сих пор не познакомила с братом? — надулась Татьяна. — Он человек замкнутый, книжный и очень стесняется молодых, хорошеньких девушек, — оправдывалась Аида… Родион не пришел в восторг от ее хлопот. — Жить в общаге? В постоянной антисанитарии? В одной комнате с каким-нибудь засранцем? Спасибо, сестричка! Этого счастья в моей жизни было предостаточно. Шесть лет мыкался, когда учился в Алма-Ате. — Это же временно, Родька, — уговаривала она брата. — Потом тебе что-нибудь дадут, а не дадут, так я помогу с покупкой. Ты только подумай, куда едешь! Там каждый дом помнит Гоголя и Достоевского! А главное, у тебя будет работа. В конце концов он был положен на обе лопатки. И действительно, почему бы не поехать в Питер? Здесь тоже не плохо, но Екатеринбург не для него. Город, конечно, культурный, но слишком зажиточный, а он всегда мечтал о нищем братстве поэтов и художников. Хоть Бог и не дал ему никакого таланта, но Родя желал именно такой атмосферы. К тому же книги, беспечно оставленные бывшими хозяевами квартиры, он прочитал. И кроме того, не вечно же сидеть на шее у младшей сестренки? А еще вспомнил, что в Петербурге живет парочка институтских друзей, и теперь он их обязательно разыщет. — Решено! Еду! — заключил он Аиду в объятья и расцеловал в обе щеки, но через минуту снова поник головой. — А как же мама, бабушка? Они вот-вот должны приехать. — Встретишь, пообщаетесь денька два, и в дорогу… Она корила себя за то, что поторопилась с приездом родственников. Очень хотелось увидеть прабабушку, которую они с Родионом для краткости называли «бабушкой». Услышать ее мудрые изречения, напоить ее отварами и настоями, приготовленными Хуан Жэнем, чтобы жила долго, еще девяносто лет. Аида знала, что только прабабушка, чье гордое, красивое имя она носила, ни словом, ни намеком не укорит ее за то, что сбежала из дому и разбила материнское сердце. Ведь она сама, старая Аида, с детства заложила в ней любовь к цыганской вольнице. Кто же знал, что возникнет этот геморрой в виде «Дохлой трески» Марины, с ее дурацким шантажом?! Она вытребовала, выклянчила у шантажистки еще два дня. Надо было как следует подготовиться. «Деньги привезешь ко мне, на ВИЗ-бульвар, — сказала «Дохлая треска». — Приедешь одна, и без сюрпризов. Мы тебя прежде всего обыщем, так и знай. Желаю удачи!» Именно удачи не хватало им с Иваном для осуществления рискованной операции. Первый день наблюдения за квартирой Марины принес много неожиданностей. — Прикинь, это дряхлый барак, — азартно рассказывал парень, — из которого давно уже все выехали. Дом готовится к сносу. Она живет там с каким-то хлюпиком. Мне завалить его — раз плюнуть! И в доме больше никого! Слышишь? Никого! Рядом палисадник. Заросли деревьев и кустов. Даже на выстрелы никто не прибежит! Гиблое место! — Ты не засветился? — Да эти уроды ничего такого не ожидают! Они даже, когда из дома выходят, не оглядываются по сторонам! После твоего звонка они сразу уехали. — Куда? — Почем я знаю? Я проводил их до трамвая и вернулся назад. Обследовал чердак и крышу. — Зачем? — Эта Марина живет со своим парнем на втором этаже. Я попытался с крыши залезть в одно из окон их квартиры. Там три окна, два из которых, на кухне и в спальне, были распахнуты настежь. Лето, людям жарко, а о своих шмотках они, видать, не заботятся. Или считают, что в такую развалюху, вроде их барака, вор не полезет. — И что ты предпринял? — не терпелось узнать Аиде. — Я хорошенько попотел, прежде чем залезть в квартиру. Взломал замок на чердачном люке. Какой там только рухляди нет, на этом чердаке! К сожалению, чердачное окно выходит на другую сторону, и пришлось лезть на крышу. А крыша покатая, я едва удержался на ногах. Короче, проделал парочку акробатических этюдов и очутился в спальне голубчиков. — И что дальше? — Что? Могу сказать с уверенностью, наши друзья живут полнокровной сексуальной жизнью, о чем свидетельствует парочка найденных мною презервативов. — Мне это до лампочки! — поморщилась Аида. — Я не за этим тебя туда посылала. — Я прикинул план операции. Ты приходишь к ним с бабками. Пересчитывать они будут в большой комнате, там стол и все такое. На кухне слишком тесно, чтобы разместиться втроем. Я в это время забираюсь в спальню. Пинаю ногой дверь (там смежные комнаты). У меня в руках «ТТ» и «Макаров». Я не дам им опомниться. Ты только падай сразу на пол, а то ненароком задену! Ну, как тебе? — Мадьяр был чрезвычайно доволен собой. — Все гениальное просто. — Рассказал ты красиво, — согласилась она, — но красивые сценарии всегда трудно осуществлять. — Брось ты! Какие сомнения! Ты же понесешь им мои бабки, я не подведу. — Я в этом не сомневаюсь. — Так в чем же дело? — Во-первых, откуда ты знаешь, что через два дня будет также жарко и они раскроют окна? — Это я учел. На окне в спальне нет шпингалета. Вообще. На зиму его, наверно, забивали гвоздями. Видишь, Бог нам помогает! — А сбитый замок на чердаке их не насторожит? — За кого ты меня держишь? Я повесил новый замок, а «золотой ключик» у меня в кармане. — А дверь между комнатами не окажется запертой? — Ее не на что запирать. Я все тщательно обследовал. — Но разве возможно пробраться через крышу бесшумно? — Это слабое звено в моем плане, — признался Иван. — Сегодня стоял безбожный скрип, и прыжок в окно сопровождался шумом. Но у меня в запасе два дня. Когда их не будет, я попробую подбить доски на крыше и сделаю кое-какие приспособления. — Тебя не засветят? — Да вокруг ни души. А если кто и пройдет мимо, подумаешь! Жилец чинит крышу. Что в этом плохого? — А если в самый решающий момент ты навернешься? — Гм, сломаю ногу… — Дурак! — Не задавай дурацких вопросов! — Хорошо, а если ты замешкаешься, что мне делать? Сидеть и ждать? — Конечно, всякое бывает, — задумался парень. — Попроси ее во второй раз пересчитать деньги и дать расписку. — Двадцать кусков — это всего двести сотенных купюр. — Не так уж мало. — Она их пересчитает за две минуты. — А почему обязательно сотенные? Разменяй на пятидесятки. Четыреста купюр она быстро не посчитает. — Это слишком толстая пачка. И может вызвать подозрения. — Какие подозрения? Так поменяли в банке. Или придумай какую-нибудь историю об обмене баксов. И вообще, поговори с ней. Вы ведь жили под одной крышей, вам, наверно, есть о чем поговорить. — Ладно, это мое дело. — План принимается? В назначенный день Аида волновалась, как никогда. Не любила чужие сценарии, но за истекшие сутки ничего лучше не придумала. Иван был уже на месте. Они договорились, что он проберется на чердак ранним-ранним утром, когда самый крепкий сон, и затаится там как мышь. Накануне он все отрепетировал. Крыша все-таки скрипела. С этим ничего не поделаешь. А вот в окно он наловчился запрыгивать без шума. Приземлялся задницей на широкий подоконник. Было больно, но искусство требует жертв. Они условились с Мариной, что она приедет в десять. Выспаться все равно бы не удалось. Трамвай медленно, но верно вез ее к цели. Аида смотрела в окно. Утро стояло просто райское. На небе ни облачка. В стекло, перед самым ее носом, ударился шмель и контуженный отлетел за ограду бульвара. Она спросила себя, почему никто не торопится на работу? И сама же ответила, потому что суббота. Марина открыла не сразу, долго возилась с замками. Бросила тревожное: «Проходи!» и тут же вырвала из ее рук сумку, пошарила в ней, вытащила пачку денег и вернула сумку хозяйке. Обыскивать девушку она, видимо, посчитала излишней предосторожностью. На Аиде была короткая юбочка и топ. Они прошли в большую комнату и сели за стол. С этой деталью Иван не промахнулся. И с парнем Марины. Тот появился со стороны кухни и встал за ее спиной, так что она толком его не рассмотрела. — Пришла, как миленькая! — подмигнула своему парню довольная Марина. — Считай деньги! — произнес он угрюмо, по-хозяйски. Но «Дохлая треска» не торопилась. — Видишь, в какой дыре я оказалась по твоей милости! — высказала она Аиде. — Ни себе, ни людям! — А ведь ты тоже планировала его убить! — выдала девушка. — Да кишка у тебя тонка! — Что ты несешь, детка? — Ты знала о его болезни, — продолжала Аида, — и мое посещение оптической фирмы не вызвало бы у тебя подозрения, если бы подобный сценарий сама не прокрутила в своей башке! — Вот зараза! — выругалась Марина. — Хватит вам! — вмешался парень. — Считай деньги. Больше она не отвлекалась. Этой девке палец в рот не клади! Марина скрупулезно перебирала пятидесятки, будто физиономия Гранта не внушала ей доверия. — Почему не сотенными? — наконец спросила она. — Бери что дают! — не пожелала объясняться Аида. Она не понимала, почему Иван так медлит. — Вот твои бумажки, вместе с копиями, — вручила ей Марина. — Пересчитай еще раз, — попросила девушка, — и напиши расписку. — Никаких расписок! — угрюмый голос начал раздражаться. И в это время отчетливо послышались шаги прямо у них над головой. — Что-то новенькое! Парень бросился к окну. Он действительно выглядел хлюпиком. На голову ниже своей пассии. Он высунулся по пояс, и в руке у него блеснул пистолет. — Эта сука привела своего дружка! — крикнул он Марине, а сам кинулся в другую комнату. Марина онемела и не могла пошевелиться. Забыла она, что ли, о своем дамском пистолете? Аида поискала глазами сумку, с которой «Дохлая треска» приходила к ней на Гурзуфскую. Сумка висела на гвозде в коридоре. А вдруг пистолет уже у нее в руке и она его прячет под столом? В соседней комнате раздался звон бьющегося стекла, а затем последовали два выстрела. Марина вздрогнула и закрыла ладонями лицо. Из груди ее вырвался страшный рев. Аида не успела добежать до ее сумки. На пороге появился Иван, он крепко сжимал «ТТ» и «Макарова». Одна рука у него была в крови. Увидев его, Марина заорала: «Не-е-ет!», но Мадьяр, не раздумывая, выстрелил ей в лицо. Женщина охнула и повалилась на пол. — Блин! — выругалась Аида, извлекая из чужой сумки пистолет. — Это же обыкновенная зажигалка! — И у этого хлюпика был не настоящий, а газовый. — Иван неожиданно зычно рассмеялся. — Ребята решили поиграть в бандитов. И доигрались. — Что у тебя с рукой? — усталым голосом спросила девушка. — О стекло порезал. Чепуха! — Он спрятал пистолеты в карманы брюк и, обмотав руку носовым платком, вдруг встрепенулся: — Эй, милая, ты же «пальчики» оставила! Пока она сгребала со стола деньги и «важные бумажки», Иван тщательно протер Маринину сумку и пистолет-зажигалку. Аида двигалась как сомнамбула. Волнения последних дней перешли в депрессию. Она в одночасье потеряла все ощущения и способность сопротивляться судьбе. Если бы Иван решил и ее прихлопнуть за компанию, она не стала бы возражать. — Хватит возиться! — прикрикнул он на Аиду и даже дернул ее за руку. И в это время на кухне раздался оглушительный звон падающей посуды. Они замерли, превратившись в статуи. Мадьяр очухался первым и в два прыжка оказался в соседнем помещении. — Эдьэ мэг а фэнэ! — раздалось оттуда. — Миаз? Ки аз? [5] — машинально перешла она на венгерский и будто очнулась от тяжелого сна. — Сама посмотри! — Иван стоял на пороге кухни и кивал вглубь. Но и так все было ясно, потому что заплакал ребенок. Мальчик лет четырех пытался втиснуться в узкое пространство между холодильником и батареей и задел полку с железными банками, в которых хранились крупы. Он сидел на полу, обсыпанный манкой, беспомощно раскинув ручонки, и голосил что есть мочи. — Что будем делать? — Иван полез в карман за пистолетом. — Пацан довольно большой. Может сдать нас милиции. — Не смей! — закричала она не своим голосом, и ствол пистолета уткнулся ей в грудь. — Гад! Сволочь! Аида отхлестала его по лицу, и Мадьяр в конце концов бросился наутек. Аида кинулась за ним. Добежав до первого этажа, Мадьяр обернулся. Щеки пылали от пощечин, руки тряслись, как у алкоголика. — Рискованно его оставлять! Давай подожжем эту развалюху? Выберется — его счастье! Не выберется — наше счастье! Кинем жребий судьбе! Она ничего не ответила, только вцепилась ему ногтями в грудь и выволокла из дома. Уже в машине Аида дала волю слезам. — Откуда взялся ребенок? — повторяла она всю дорогу. — Почему она никогда не говорила о ребенке? — Мальчик, наверно, жил у ее родителей, — рассуждал Иван, — и она взяла его на выходные. — Дура! Какая дура! — Успокойся! В тебе сработал материнский инстинкт. И это может нам стоить тюрьмы… — Заткнись! Она не помнила, когда плакала в последний раз. Даже в детстве была на удивление сдержанной и неплаксивой. И вот плотина разбита и ничем не остановить потока. — А знаешь, пацан похож на «хлюпика», — сделал вывод Мадьяр. — Что? — Она не сразу сообразила. — Так это был Маринин муж! Идиоты! Он ведь задолжал всему городу! И мы могли ответить шантажом на шантаж! — Сделанное открытие захлестнуло ее новой волной отчаяния. — Если у парня были огромные долги, то наши двадцать кусков ему как слону дробина. Они бы и дальше тянули с тебя веревки! — гнул свою линию Иван. Мальчик благополучно выбрался из пустого барака. Об этом они узнали вечером из криминальной хроники. Там же показали трупы его родителей. Мальчик утверждал, что убийца был только один, «дядя с усами». — Сбрей ты эти дурацкие усы! — выговаривала ему Аида. Татьяна при встрече не злорадствовала, а наоборот сострила скорбную мину: — Знаешь, а «Дохлая треска» плохо кончила. У нее, оказывается, был ребенок. Ни я, ни отец этого не знали… После похорон она изменилась, повзрослела, что ли? Совсем перестала смеяться, настроения не меняла так резко, как раньше, пускалась в длинные рассуждения о своей никчемности и все чаще стала прикладываться к бутылке. У нее появился первый претендент на руку и сердце, не кто иной, как Денис Кулешов, владелец дискотеки и ночного бара. Но к женихам Татьяна относилась скептически и в пьяном угаре могла высказать прямо в лицо: «Кто тебя разберет, хочешь ты меня или денежек моего папаши?..» А Мадьяр умотал на Западную Украину, в родные места, и открыл там свое дело. Предлагал Аиде ехать вместе с ним, умолял, стоял перед ней на коленях, но она отказалась. «У меня на руках прабабушка. Забыл? Бог мне не простит, если я ее снова брошу!» Он вернулся через год, в дорогом костюме, при деньгах, разъезжал по городу в шикарном лимузине. Он сказал: «Я вернулся только ради тебя. Я рискую жизнью и процветанием мой фирмы»… И примерно тогда же она достала из почтового ящика письмо, без обратного адреса, и прочла набранный на компьютере текст: «Убирайся вон из нашего города, если дорога тебе твоя жизнь и жизнь твоей старухи!» 2 Иногда у нее возникали приступы жадности. Она говорила себе: «Ты поторопилась! Надо было подождать еще какое-то время. Расписаться, сыграть свадьбу, съездить в свадебное путешествие в Италию или в Испанию. Ведь ты нигде не была! И тогда бы могла рассчитывать на какую-то часть его наследства! И все равно бы никто, кроме Марины, не догадался»… В такие минуты ей не хотелось жить. Она в одиночестве бродила по городу. Всегда один и тот же маршрут. Ресторан «Зимний сад», набережная городского пруда, плотинка. Потом приземлялась в каком-нибудь летнем кафе, напивалась и ехала догуливать к Татьяне. Однажды ей встретился молоденький поп, сероокий и рыжебородый. Он напомнил ей Родиона, по которому она тосковала. Брат умчался в Питер месяц назад и только раз позвонил, сказал, что все в порядке, принят на работу, получил отдельную комнату в общежитии. Уже вечерело и становилось прохладно. Она сидела на парапете набережной, и камень, нагретый за день, отдавал ей последнее тепло. Вокруг совсем обезлюдело. Случайный прохожий мог принять ее за проститутку, настолько коротки были ее шорты и настолько беспечен был ее вид. И тут появился он. Аида не сразу его заметила. Он остановился совсем рядом, облокотился на парапет и лукаво посмотрел на девушку. Она ждала от него что-то вроде: «Камо грядеши?», а он, как пошлый ловелас, спросил: — Вы меня не помните? А ведь мы уже встречались. Неужели не припоминаете? — Он горячился с каждой фразой. — Два месяца назад. В парке, возле храма. Я еще тогда числился в семинаристах, а нынче у меня свой приход. Действительно два месяца назад они встречались, теперь ей казалось, что прошло два года. В тот самый день, когда Мадьяр на своей раздолбанной «Волге» привез ее в парк и терпеливо прождал пять часов. Она думала о деле. Соглашаться или нет на банкира Патрикеева, каковы будут выгоды и каков риск. Рядом на скамейку приземлился парень с реденькой, козлиной бородкой, в помятом костюме и косоворотке. Он ей показался настолько забавным и не от мира сего, что Аида ненароком улыбнулась, хотя на душе — беспросветный мрак. Он тоже ей улыбнулся и сразу представился, поклонившись, как в старые, добрые времена: — Олег. Семинарист. Аида не могла удержаться от смеха. Она сразу представила, что брат точно так же знакомится с девушками. «Родион. Доктор». — А как ваше имя, позвольте узнать? Имя девушки семинариста несколько смутило. Он даже зарделся, как поджаренный солнышком фрукт. Но Аида так ему понравилась, что тут же осмелился на каверзный вопрос: — Вы из иудейского племени происходите? Все ее смешило в этом парне, и манера держаться, и манера говорить. Словно какая-то неведомая сила переместила его из прошлого века в век нынешний. — Нет, я — не еврейка, — обрадовала она семинариста, но чтобы жизнь ему не казалась райскими кущами, добавила: Я — дочь гор, мусульманка. Парень опустил голову. Внутри у него происходила борьба. Она тогда загадала, если он встанет и уйдет, она откажется от банкира Патрикеева. Но Олег вдруг лукаво улыбнулся и предложил: — А давайте погуляем! Они прошлись по всем аллеям, постояли над прудом, заросшим тиной, где два селезня открыто приударяли за одной уткой и дело никак не шло к развязке. Потом сидели в старинной беседке над самой водой. И наконец, через другие ворота вышли к церкви. — Хотите меня обратить в свою веру? — посмеялась Аида. — А вы из ортодоксальных? — расстроился семинарист. — Я разве в парандже? — А у вас есть рай? — подошел он с другого конца. — Мусульманский рай только для мужчин и похож на публичный дом. — А наш рай… — начал было Олег, но она вдруг выпалила: — Я все знаю про ваш рай. Это самообман и пустые фантазии. — Что вы говорите? — На него было жалко смотреть. Такого святотатства он не ожидал даже от мусульманки. Солнце закатывалось прямо за купол храма. Золотой крест отдавал багрянцем. Щеки Аиды разрумянились. — На самом деле рай давно обезлюдел. Там вечное солнце, море и горы. И лишь иногда из волны выныривает дельфин. Ведь только дельфины достойны райской жизни. Олег не спорил, он молча улыбался и вдруг попросил: — А можно вас поцеловать? Она не ответила, и он приложился к ее бархатистой, румяной щеке. Теперь перед ней стоял поп, такой же целомудренный мальчик, что и два месяца назад. А вот она уже не девственница, и в этих шортах не тянет ни на мусульманку, ни на иудейку, а на обычную блудницу всех времен и народов. Нет, и в его взгляде что-то переменилось. Этот взгляд исподволь щупал ее коленки. — А давайте погуляем, — предложил Олег, — вечер-то благостный. — А мой вид вас не смущает? — Немного есть, — честно признался священник, — но я рад нашей встрече. Мне кажется, она не случайна. — А если нам попадется кто-нибудь из ваших прихожан? — Разве Иисус стеснялся Марии Магдалины? — Ага, значит, любой неблаговидный поступок вы готовы обратить во благо. — Слишком мудрено. Я люблю, когда по-простому… — Извольте по-простому. — Она спрыгнула с парапета и подмигнула попу. — Пойдемте в парк! — Его сейчас закроют, — сожалел он, как о вратах поднебесных. — А там должно быть здорово ночью! — распаляла она священнослужителя. Они брели вдоль набережной, бессознательно направляясь к парку. — А где, кстати, ваш приход? — интересовалась Аида. — А в той самой церкви, возле которой мы с вами расстались. — Где вы меня поцеловали? — Я тогда загадал. Разрешите поцеловать целомудренно, по-христиански, значит, паства моя здесь. Помните, какой был закат? — Да, лихо вы тогда управились. И все-таки странно, сразу после семинарии, и вдруг такой приход! — Отчасти молитвами выпросил, отчасти случай помог. Как раз в те дни назначен был к нам новый архиепископ. Он с моим батюшкой вместе учился. Представляете, закончили политехнический институт! Мой-то всю жизнь в младших научных сотрудниках просидел, а тот сразу в монахи подался. Вот он меня и выделил среди прочих. Новоиспеченному семинаристу крупно повезло. Престижное место случайно оказалось незанятым. Для достижения цели требовалась маленькая формальность, надо было жениться. И Олега женили на женщине еще не старой. Впрочем, об этом он умолчал, а Аида не поинтересовалась. — Значит, теперь вас все зовут отец Олег? Забавно. — Что же тут забавного? Таковы традиции. А традиции надо почитать. — Наверно, зашибаете деньгу, а? — подмигнула Аида. — Конечно, по сравнению с полуголодной, семинарской жизнью, наметился кое-какой достаток, — поп смутился, не об этом он хотел бы с ней говорить. — Кое-какой? Ваши коллеги разъезжают в «мерседесах»! — бросила ему в лицо девушка. — Вы часом не коммунистка? — усмехнулся отец Олег. — Они обычно к этому сводят все споры. Машина — вещь необходимая. Я, например, живу в Березовском, и к заутренней едва успеваю. Сажусь в переполненный автобус. Иногда даже толкаюсь локтями! Представляете? А что здесь смешного? Не могу же я опоздать к моим прихожанам. Они шли вдоль ограды парка, и она подумала, что никогда и ни с кем ей не приходилось столько смеяться. Веселое настроение Аиды передалось священнику. — О, вы даже в самых кошмарных снах не увидите, какие препятствия мне пришлось преодолевать. — А через ограду сможете перемахнуть? Это было не тактично с ее стороны. Чугунные прутья ограды поднимались на два с лишним метра. — А собаки меня не раздерут на куски? — нашелся поп. — Разве тут есть собаки? — Собаки — везде, — ответил он многозначительно и тем самым разочаровал свою спутницу. — Хорошо, я покажу вам, как надо лазать через заборы, но в другом месте. Рядом с церковью ограда парка намного ниже, ее просто можно перешагнуть. — А вы находчивы, — отметила она. Им пришлось обогнуть весь парк по периметру, пока они не достигли цели. Ноги еле передвигались. К ночи ощутимо похолодало. Ее часы показывали полночь. — Ну, с Богом! — напутствовала она отца Олега и тут же, смеясь, добавила: — Аллах вам поможет! — Вы только не смейтесь громко, — заговорщицки предупредил он. — Будка сторожа тут неподалеку. Поп оказался не из хилых. С ловкостью акробата сиганул через забор. — Ого! — не поверила своим глазам Аида. — Браво, отец Олег! Если бы это видели ваши прихожане, они бы, наверно, решили, что вы и по морю ходите, как по суху! — Не болтайте ерунды, лучше прыгайте ко мне! Погуляем по ночному парку. — Предложение принимается. Он помог ей перелезть через ограду и тут же заключил девушку в свои горячие, поповские объятия. — Олег! Олег! Как не стыдно! — урезонила его Аида, но он все таки прижался к ее щеке. — Отец Олег, прекратите! Ему стоило огромных усилий «прекратить». А девушку вновь разобрал смех. — Впервые видела акробатику в исполнении служителя культа. Это зрелище достойно нашего телевидения! — Аида, вы забыли о стороже! — напомнил он. — А вообще-то, я до семинарии занимался спортивной гимнастикой. И до сих пор поддерживаю форму. Он явно хотел произвести впечатление, но она только зевнула в ответ и простонала: — Эх, ножки мои, ножки! — Сейчас отдохнем, — обнадежил Олег, — да пожуем чего-нибудь. Она уже давно приметила крохотный чемоданчик в его руке. Даже не чемоданчик, а какой-то доисторический, изношенный башмак, к которому по недоразумению приделали ручку. Девушка по наивности своей решила, что там отец Олег хранит молитвенничек и прочие церковные принадлежности. Но содержимое «башмака» оказалось куда прозаичнее. Полбуханки черного, ржаного хлебца, два куска отварной говядины, плоская, стеклянная фляжка коньячка и две помидорки. Все это он аккуратно разложил на парковой скамейке, подстелив газетку. — Ого! — удивилась Аида. — А коньяк разве богоугодный напиток? К тому же «Дагестанский»… — Почему нет? Постный день наступит завтра. — А вот и неправда! — по-детски звонко воскликнула она, забыв о парковом стороже. — Уже первый час ночи! Значит, постный день наступил! Коньяк был кстати. Она сделала два больших глотка и согрелась. Когда погасли фонари, а хмель еще не выветрился, он усадил ее к себе на колени. Шептал на ушко всякие глупости и шарил руками по разнеженному девичьему телу. Бледный обмылок луны растворился среди облаков. Или кто-то большой и свирепый решил умыть руки, и небесная вода пролилась на дорожки парка. Извиваясь над пахом отца Олега, над приспущенными до колен брюками, Аида вдруг залилась непристойным смехом. — Что с вами? — испугался поп. — Что-то не так? — Все нормально, — успокоившись, сказала она. — Просто мой оргазм сопровождался громом. — В самом деле? А я ничего не слышал… Старая, разлапистая пихта надежно предохраняла от дождя. И пока лил дождь, они не могли покинуть парк, скамью, и вообще отлепиться друг от друга. Все кончилось на рассвете. Туман затопил дорожки. Он казался вечным и неподвижным. Отец Олег дремал, уткнувшись куцей бороденкой себе в грудь. Аида, забравшись с ногами на скамью, запрокинула голову и пыталась разглядеть небо, но не видела даже верхушки спасительной пихты. А на пруду было хлопотно. Утка-мать готовила своих выкормышей к полету. Утята беспомощно били крыльями по воде, но земное притяжение никак их не отпускало. Утка взлетала, потом камнем падала в воду и ругалась на чем свет стоит. Денис явился поздним ноябрьским вечером на Онуфриева. — Есть разговор. Она провела его в свою комнату, самую маленькую в квартире. Она не хотела чтобы домочадцы видели этого погрузневшего блондина с одутловатым лицом. Но от старой Аиды ничего не утаишь. Прабабка столкнулась с ними еще в коридоре, когда выходила из туалета. — Кого привела в дом? — бросила она правнучке по-венгерски. Смерила Дениса колючим, пронзительным взглядом и сделала заключение: — Прогнивший человек, и жить ему осталось полгода. — Больной, что ли? — хотела уточнить Аида-младшая, но старуха грациозно удалилась, несмотря на то, что громко шаркала ногами. — Не ждала? — развязно улыбнулся парень, когда ему предложили кресло. — А вы тут ничего, обустроились. — Почему не предупредил, что приедешь? — Хотел увидеть твою растерянность. — Увидел? — Ни хрена! Черта с два тебя застанешь врасплох! Но я по делу. По очень важному делу. Денис критическим взглядом осмотрел небогатое убранство ее комнаты, как бы говоря: «За те бабки, что тебе заплатили, могла обставиться получше!» — Шеф нашел для тебя новую работу. Заплатит больше, чем в прошлый раз, если все выйдет также гладко. Она видела, как в нем борются две стихии, безграничная ненависть к ней и раболепный страх перед шефом. Страх был сильнее, поэтому приходилось унижаться. — Короче, снова предстоит лечь в кроватку к одному дяденьке, — со злорадством сообщил он. — А если я не соглашусь? — Кто же отказывается от таких бабок? — Мне вполне достаточно того, что я уже получила. Такого поворота он не ожидал и впервые показал свой испуг. — Аида, не дури! Последствия твоего отказа могут быть самыми разными… — Шеф прикажет пустить меня в расход? И ты с удовольствием возьмешься за это, правда? — Я не занимаюсь подобными вещами!.. — Да уж куда тебе! Разговор не получался, да и вряд ли могла заключиться сделка между людьми, так открыто презирающими друг Друга. — Все! — отрезал Ден. — Докладываю шефу о твоем отказе! — Валяй! И не забудь добавить, чтобы сменил посредника! — Подумаешь, важная птица!.. Но птица оказалась важной. Утром ее разбудил телефонный звонок, и она услышала в трубке слащавый голос Сперанского: — Аида, деточка, как поживаете? — Вашими молитвами, Семен Ильич. Фраза прозвучала двусмысленно, и старик поперхнулся, не успев как следует разжевать услышанное. — Вы простудились? Бедненький! — посочувствовала девушка. — Давайте поужинаем в уютном, восточном ресторанчике, — предложил Семен Ильич. — Как вы относитесь к восточной кухне? — Что может быть лучше? — Вот и отлично! Транспортным средством еще не обзавелись? — На какие деньги, Семен Ильич? — подцепила его Аида. — Я ведь не стала богатой наследницей. — Да-да, верно-верно… — ретировался тот. — Тогда я за вами заеду. Оставьте свой адрес. Весь вечер она прихорашивалась и крутилась перед зеркалом. Ей необходимо было произвести впечатление, чтобы он сделал выбор между ней и Деном. Ведь тот наверняка уже наябедничал и нарисовал все в мрачных тонах. Нет, она не станет все перерисовывать набело, лишь подпустит слегка лазури и белил. Старая Аида смотрела на приготовления правнучки с неодобрением. Ей вообще не нравилось на новом месте. Едва переступив порог квартиры на Онуфриева, она заявила: — Здесь кто-то умер. — Люди чаще умирают в доме, а не на улице, — заметила девушка. Совсем не так представляла себе Аида встречу с прабабушкой после шестилетней разлуки. Ведь кроме нее старуху никто никогда не понимал, а та ей устроила холодный прием, будто дала обет молчания, и только эта фраза о чьей-то смерти, с брезгливым поморщиванием носа, удостоверила в том, что древняя цыганка не оглохла и не онемела. Правда, она и раньше не отличалась покладистым характером и широтой чувств, но правнучку всегда выделяла среди других родственников. Аида была потрясена переменами в ней и, может, поэтому подолгу задерживалась вечерами и предпочитала общество рыжебородого отца Олега. Зато мачеха, стройная, медноволосая аварка Патимат, восприняла переезд и новую квартиру, как манну небесную. — Могла ли я мечтать, что выберусь когда-нибудь из этой дыры! На Родиона никакой надежды!.. «Мерседес» Сперанского вел молодой парень в костюме-тройке и в галстуке. Набриолиненный и крепко надушенный, он выглядел столь важно, будто являлся, по меньшей мере, флагманом эскадры. А старенький адмирал, забившись в угол на заднем сиденье, смотрел на мир грустными, слезливыми глазенками. — Вот, Аидочка, доездился. Уже сам себе руль не доверяю. Нанял молодца-самца. Где уж мне управиться с этакой шлюхенцией! Зато поужинать в ресторане с молодой, красивой дамой я еще способен. Отменный аппетит — это то немногое, что у меня осталось. Не поверите, на старости лет я превратился в гурмана. Знать не желаю никаких стариковских диет! А вегетарианцев считаю вредоносными недоумками, напрочь лишенными вкуса! Заставить Сперанского жевать капусту! Ну, уж нет, господа, увольте! Она слушала его внимательно и думала о том, что всякий стремится свои слабости возвести в достоинства. Она достала из сумочки пачку сигарет. — Курите, курите, Аидочка! — разрешил Семен Ильич. — Я люблю табачный дым. Помните, как мы с Патрикеевым учуяли дым ваших дамских сигар и помчались на него, как крысы на звуки дудочки крысолова. Вы действовали замечательно! — Что это значит? — тут же среагировала Аида и уставилась в идеально подстриженный затылок шофера, давая старику понять, что подобные речи не уместны при посторонних. Эта предосторожность вызвала у Сперанского смех. — Ценю в вас актрису! Но давайте же начнем играть в открытую! Сколько можно притворяться? Именно, игры в открытую, не с кем-нибудь, а со Сперанским, Аида боялась больше всего. Но неизбежность этого она осознала еще утром, когда он ей позвонил, и раскаялась в том, что оттолкнула Дениса. Иметь дело с посредником, каким бы он ни был, все-таки спокойнее. — Да, притворяться незачем, — согласилась Аида. — Вы давно меня раскусили? — поинтересовался шеф, и она, чтобы польстить ему, сказала: — Сегодня утром. — Отставка Дениса не случайна? — Нет. Ваш посредник в последнее время стал вести себя слишком развязно. — Вот гаденыш! — завелся Семен Ильич. — Кроме того, его стремление завладеть богатством Патрикеева чересчур откровенно, — продолжала подливать масла в огонь Аида. — Он действует грубыми методами. Спаивает девчонку. Начал с алкоголя, а потом перейдет на наркотики. Нельзя же всех считать дураками. Люди скажут, наш пострел везде успел, а потом задумаются, чья у пострела «крыша». И тогда, сопоставив факты, можно будет о многом догадаться. — Ты права. Ах, как ты права, Аидочка! — качал головой стратег-адмирал. — Мне тоже не нравилось, что он продолжает крутиться возле Танюхи, но так глубоко я не копал! Спасибо, что подсказала. Получит он у меня наследство! Ума немного, а туда же! Ресторан оказался затерянным во дворах неказистой улочки с громким названием «Генеральская», и наверно поэтому был абсолютно пуст. Маленький, уютный зал в приглушенном, фиолетовом свете, восточный, лепной орнамент на стенах, подвесной потолок, с горящими полумесяцами, все это напоминало старую, арабскую сказку. — Ресторан принадлежит моему другу, азербайджанцу, — пояснил Семен Ильич. — Он долго жил в Париже, а там есть на что посмотреть. Вот и нам решил подарить маленький кусочек мусульманского Парижа. Полюбуйтесь, с каким вкусом все сделано! — Мы закажем хазани, — не заглядывая в меню, сообщил Сперанский. — Клянусь, что такой вкусной, нежной баранины вы никогда в жизни не пробовали. Они вымачивают ее в черносливовом соусе. Возьмем также несколько салатов и бутылочку кьянти. На десерт мороженое, с экзотическими фруктами. Вы не против? — Я полагаюсь на вкус гурмана, — снова польстила она. — Ах, Аидочка, мне бы сбросить сейчас годков тридцать! — Он подозвал официанта, сделал заказ и продолжил начатую тему: — Вы бы знали, какая промозглая ночь в сердце старого ловеласа, который может только хотеть, но уже совсем не способен мочь. Способность мочь — великая сила! — Его глаза постепенно наполнялись болотистой жижей, а на губах закипала пена. Словно невостребованная похоть выходила наружу из тайных закоулков дряхлого тела. — Женщин в моей жизни было так много, что я уже многих забыл. Кстати, последнюю мою пассию вы хорошо знали. — Он сделал паузу, чтобы она успела собраться с мыслями, и вдруг выдал: — Аидочка, за что вы убили Марину? — Я? Бог с вами, Семен Ильич! — Прекрасно сыграно! — Он беззвучно похлопал в ладоши. — «И не один мускул не дрогнул на ее милом личике». Так бы написали о вас в романе. Но я — не романист. Я занимаюсь более важными делами и поэтому обязан знать все. Конечно, милая моя, вы не способны убить! А с Мариной расправился ваш дружок, но ведь не без вашей подсказки? Что же случилось на самом деле? Ну же, смелее! — Она меня шантажировала. — Так я и знал. Эту стерву я давно раскусил. Почему же вы не обратились за помощью к Денису? Мы могли бы вам помочь. Дело-то касалось не только вас. «И тогда бы весь компромат против меня оказался в твоих вонючих руках!» — Эту гневную тираду Аида оставила при себе, а вслух произнесла, с улыбкой: — Как видите, я справилась сама. — Я восхищен! У меня нет слов! Слова появились, как только они пригубили по бокалу вина. — У меня к вам дело огромной важности. С ним можете справиться только вы. Где еще найдешь такую красавицу и чтобы голова работала в нужном направлении? Аидочка, скажу без лести, вы — одна на полтора миллиона жителей этого города. — Это преувеличение. — Она скромно потупила глаза. — Клянусь мамой! — Он положил руку на печень, будто там находилась его мама. — В деле с Патрикеевым вы облапошили всех! И я до сих пор ни черта не понял, но, как говорится, у каждого повара свой секрет. Теперь, учитывая ваши способности, я хочу поручить вам очень сложную работу, которая потребует уйму времени и денег. Может пройти целый год, прежде чем мы достигнем какого-то результата. — Я могу не справиться, — слабо сопротивлялась Аида. Она прекрасно понимала, что принятое им решение Непоколебимо, и когда он раскроет перед ней карты, ее отказ будет равносилен смерти. — Справитесь, моя милая. — Его тон становился все жестче, и в нем уже слышались угрожающие нотки. — Обязательно справитесь. Но сначала хазани! В это время официант поставил перед ними по тарелке с дымящейся бараниной, по розетке с красным соусом и снова наполнил бокалы. — Выпьем за успех нашего общего дела! — провозгласил Сперанский. — Непременно полейте мясо соусом! Это вам не пошлый кетчуп! На Кавказе знают толк в настоящей подливке! Ей казалось, что она кушает под присмотром воспитательницы йз детского сада, у которой одна цель, накормить ребенка до отвала и уложить баиньки. — Есть в славном городе Екатеринбурге один человечек, — начал наконец Семен Ильич. — Человечек, как человечек. Живет вроде небогато. Во всяком случае, особо не шикует. Живет на окраине, на Химмаше, в своем доме. Только дом тот — развалюха развалюхой. Это вам не патрикеевский особняк. Человечек совсем непьющий. И такой вот бокал кьянти для него — смертельная доза. Он — отменный семьянин. Жена, трое детей. Причем жена человечка — настоящая Пенелопа. Наш герой три раза сидел, и сроки имел немалые. Почти вся молодость прошла в зоне. И она его безропотно, трепетно ждала. Редкая женщина! А в перерывах между отсидками они с женой делали своих ангелочков. Три срока — три ангелочка. Прямо сказка какая-то, ей-богу! — Сперанский сделал паузу, чтобы посмотреть, какое впечатление производит своим рассказом, но Аида спокойно пускала струйки табачного дыма в мусульманский потолок и будто бы отсутствовала. — Мало кому известно в нашем городе, что милый человечек с Химмаша — это денежный мешок, бездонная бочка золота! Дело в том, что он делает свой бизнес не здесь а в Европе. Его люди «отовариваются» на больших дорогах и везут награбленное сюда. Путь, конечно, не близкий. И сподручней было бы переехать с Химмаша в Мюнхен или Амстердам, но здесь он менее уязвим. Видите, Аидочка, какие бывают на свете человечки! — В чем будет состоять моя работа? — Мы, кажется, добрались с вами до сути. — Он артистично указал пальцем вверх. — Меня интересует его бизнес. Я хочу иметь в нем свою долю. Кроме того, мне важно узнать его каналы за границей. Вам предстоит каким-то образом сблизить наши интересы. До сих пор это не удавалось никому. — Вряд ли со своей Пенелопой он клюнет на меня, — засомневалась Аида. — Логично, — согласился Семен Ильич. — Тем более что он почти в моем возрасте и давно не интересуется женщинами. Но есть обходной вариант. У нашего человечка, как я уже сказал, трое детишек. Двое сыновей и дочь. Последнюю мы сразу сбрасываем со счетов, хотя вы и нравитесь женщинам не меньше, чем мужчинам. Дочь человечка замужем и живет за границей. Нас будут интересовать только мужские особи. Один еще совсем дитя, школьник, и если вы схлестнетесь с ним, это только разгневает папашу и похоронит цель нашего предприятия. Таким образом, остается последний и единственный вариант, старший сын Игната Александровича Заварзина, Заварзин Костя. Мальчику уже под сорок, но мозгов с годами не нажил. Дважды был женат, но жены его быстро бросали. Ангелочка из Кости не вышло, а на горе родителям получился пьяница и картежник. Именно благодаря распущенности сына открылась тайна папаши Заварзина. У Кости были не шуточные карточные долги, которые он, шутя, покрывал. И мои люди сразу заинтересовались, откуда он черпает средства? Золотая бочка, как я уже сказал, оказалась бездонной. Я думаю, нам надо поставить на этого отпрыска большого семейства Заварзиных. Если вам удастся немыслимое, вернуть его к нормальной, человеческой жизни, папаша раскроет вам свои объятия. А главное, заслужить доверие Игната Александровича. Вот вам, Аидочка, программа-минимум. Вопросы есть? — Сколько? Сперанский даже захрюкал от удовольствия, так ему пришлась по вкусу лаконичность ее вопроса. — Нс обижу, моя милая! Не обижу! — Это только слова. — Хорошо! Я вдвое увеличиваю ставку! Сто шестьдесят на кону, сорок перечислю завтра же на ваш счет в банке, если дадите согласие. Еще сорок, если выполните программу-минимум. Остальную сумму оставим для программы-максимум. — Вам бы революцию делать, Семен Ильич, — съязвила девушка. — Ну, что вы, Аидочка, я стратег мелкого масштаба. Вот мой папаша, между прочим, работал в ЧК, самолично расстреливал спекулянтов. Какие люди были! — Люди? — с ухмылкой переспросила Аида. Она не любила разговоров о политике, но восхищение Сперанского большевистской романтикой ее задело. Она часто встречала сочувствующих коммунистам, вздыхающих о былых временах и даже восхищенных революционным террором, но при этом беспечно не подозревающих, что со всеми мыслишками и тем родом деятельности, на который себя обрекли, по законам революционного времени, они бы первыми угодили в мясорубку. Сперанский так и не раскрыл всех карт, о программе-максимум она могла только догадываться. Но и программа-минимум ей была теперь не ко времени. Семен Ильич пытался шутить, но девушка пребывала в мрачном раздумье о том, что все-таки попала в ловушку и что виновата в этом сама. Надо было вовремя смыться, во всяком случае порвать отношения с Татьяной и Денисом. Из оцепенения ее вывела следующая фраза «адмирала»: — Знаете, моя милая, а вы ведь скоро станете знаменитой. — Сделаете из меня порнозвезду? — Моя помощь не потребуется. Город и без того полон слухов на ваш счет. Удивляетесь? Говорят, что священник самого престижного прихода связался то ли с мусульманкой, то ли с иудейкой. Назревает скандал. — А при чем тут я? — Не надо только прикидываться невинной овечкой! — Сперанский криво усмехнулся. — О вашей связи с отцом Олегом я осведомлен и советую, пока не поздно, остудить любовный пыл. Хотя бы для благополучного исхода нашего дела. Они выпили за успех предприятия, и девушка с удовольствием представила, как скуксится и без того скукоженная физиономия старика, когда она прикажет отвезти ее не на Онуфриева, а на Мамина-Сибиряка, где вот уже месяц, в скромной обители, при свечах и иконах обращает мусульманку в христианство молодой, рыжебородый поп. Он больше не толкался в городских автобусах, чтобы поспеть к заутрене. В начале осени приобрел подержанную «девятку», а потом снял квартиру в самом центре города. До этого встречаться им было негде. Пару раз он приезжал к ней, на Онуфриева, но старая Аида пугала отца Олега. «Твоя прабабка похожа на ведьму!» — «Моя прабабка похожа на меня!» — снова смеялась девушка. Однажды она явилась в церковь, и он сильно волновался во время проповеди. А после вдруг сделался веселым и даже пытался шутить и, наверное в шутку, провел ее в ризницу. Оказавшись один на один в укромном местечке, они не смогли сдержать любовного порыва. «Согрешу — покаюсь» — это стало его девизом. Понимая, что ризница не самое лучшее место для любовных утех, священник вынужден был снять квартиру на улице Мамина-Сибиряка. Теперь их свидания участились, и покров с тайны был постепенно совлечен. Она приехала после ресторана в первом часу ночи, но Олег и не думал спать. Под иконой Николая Чудотворца догорала лампадка, на письменном столе лежала раскрытая книга. Аида разрумянилась от выпитого вина, была довольна собой и тем впечатлением, которое произвела на Сперанского своей последней выходкой. Старик скуксился. Адмиральская выдержка на этот раз его подвела. Крючковатый нос заострился настолько, что она подумала, не оборотень ли рядом с ней? Девушка представила, как Семен Ильич обернулся ясным соколом и выпорхнул из окна «Мерседеса». На прощание она ему в лицо рассмеялась, совершенно обескуражив старика. Священник, наоборот, был бледен и чем-то напуган. — Все пропало! — крикнул он ей вместо приветствия. — Что пропало? — не поняла Аида. — Все! Все! — Он бросился к ней на грудь, как маленький мальчик к матери, ища у нее защиты, и разрыдался. — Перестань! — отстранила его девушка. — Давай спокойно сядем и ты мне расскажешь. Его вызывал к себе архиепископ. До патриарха дошли слухи о грехопадении отца Олега. Олег никогда еще не видел в таком бешенстве друга своего отца. А чего он, собственно, хотел? Ведь все знали, чей он протеже. И на такой приход, как у него, много охотников, а значит, много недоброжелателей. Что несчастный, влюбленный священник мог сказать в свое оправдание? «Лишу прихода! — кричал архиерей. Упеку в глухомань, на север губернии! А как же иначе? Мне тут мусульман не треба! И так уже позор на всю епархию! И это в то самое время, когда наши братья-сербы очищают свою землю от неверных!» — Так ты уже все решил? — спросила она. Священник молчал, но Аида знала, что он глотку перегрызет любому посягнувшему на его приход, на его тепленькое место. — Так, наверное, правильно, — одобрила она его решение, — гусь свинье не товарищ. Креститься я не собираюсь, а тем более тащиться за тобой в глухомань! Перепихнулись пару раз — и на том спасибо! — Аидушка, милая моя! Родная! — бросился он перед ней на колени и принялся целовать ноги. — Что ты говоришь?! Ведь я люблю тебя! Люблю больше жизни! — Но не больше Бога! И это тоже правильно! — Она лохматила его волосы и удивлялась своим слезам. — Где же выход? — стенал он. — Мы обречены на страдания! Она высвободилась из его объятий. Прошлась по комнате. Заглянула в глаза святым, изображенным на иконах. Бросила взгляд на раскрытую книгу. — А знаешь, я ведь беременна, — между прочим сообщила Аида. — Врешь! — Отец Олег встрепенулся и задрожал всем телом. — Могу принести справку от врача. — Она вдруг расхохоталась. — Мы с тобой здорово взялись за дело! Твои святые много чего видели! — Прекрати! Он продолжал дрожать, и это ее только забавляло. — Боишься стать великим грешником? Ты уже им стал. Надо ли останавливаться на достигнутом? — Замолчи! — процедил он сквозь зубы. — Не волнуйся, моя беременность никак не отразится на твоей карьере. Мы люди из разных миров, не так ли? И никто не будет знать о моем ребенке. Я умею хранить тайны. Но напоследок ты мне окажешь услугу. Ведь я этого заслужила, правда? — Какую услугу? — Он уже чувствовал подвох в ее сладкой речи. — Я не хочу, чтобы мой ребенок был незаконнорожденным, а по нашим законам в течение первых трех месяцев беременности женщина должна к муле привести отца ребенка… — Ты хочешь, чтобы я пошел в мечеть? — Я же ходила в церковь… — Это разные вещи! — Неужели? Мула тебя спросит, мусульманин ты или нет? И тебе надо будет это подтвердить, в присутствии четырех свидетелей, по-арабски. Это несложно. Я тебя научу арабским словам. — Ты с ума сошла? Я — не мусульманин и никогда им не буду! — Аллах с тобой! Это только формальности. Одна моя знакомая водила в мечеть своего русского парня, православного, и тот лжесвидетельствовал. И все нормально. Теперь у нее законный сын, а в противном случае не избежать позора! — Но дружок твоей знакомой не был священником, верно? — усмехнулся Олег. — Дело в том, что я знаком с местным муллой, и он ни за что не поверит в мое мусульманство. — Хорошо. Тогда мы поедем в другой город. В Челябинск, например, или в Казань. Это недалеко. — А свидетели? — Были бы деньги — найдутся свидетели. Лампадка догорела. Аида разделась и легла в постель. Олег пристроился рядом. Он мирно посапывал ей в плечо и вскоре уснул, так и не дав ответа. Утром она решительно заявила: — Если ты не пойдешь со мной в мечеть, я сделаю аборт. Выбирай, что для тебя больший грех, произнести пару слов по-арабски или убить нашего ребенка? — Мы должны расстаться, — заключил священник. — Значит, благословляешь на аборт? — Это твой грех. А я в своих грехах покаюсь. Она не захотела разделить с ним последнюю трапезу. Собрала свои пожитки и отправилась домой, бросив на прощание: — Как бы ты не каялся, дельфином все равно уже не станешь. По иронии судьбы, через неделю после размолвки с Олегом, она вдруг обнаружила, что на самом деле беременна. Но звонить ему не стала. Какой смысл? Он сделал свой выбор. Она тоже. Кроме того, Сперанский каждый день торопил. Необходимо было действовать. Но сначала — избавиться от всего, что может помешать работе. Она доверила тайну мачехе, и Патимат дни и ночи напролет уговаривала не гневить Бога, оставить ребенка. «Не гневить Бога? — смеялась про себя Аида, находясь на грани нервного срыва. — Мой Бог теперь Семен Ильич! Сама себя загнала в клетку! Сама должна выбраться!» Потом уговаривала врачиха: «Хорошенько подумайте, девушка. Ведь это у вас в первый раз». Что понимает эта очкастая курица в ее душевных терзаниях?! Чем может помочь? Избавить от опеки одного из самых влиятельных людей в городе? Да он сотрет в порошок не только эту тупую врачиху, но и всю женскую консультацию, с ее медперсоналом и несчастными пациентками! Ему только дай волю! У него такая зверская фантазия! Но ничего, у нее тоже фантазия будь здоров! И эта ненасытная тварь, со слезливыми глазками, когда-нибудь ответит за все! Этот упырь будет жрать землю и молить о пощаде! Нет, больше никакой пощады! Никому! Она преступает последнюю черту! Она теперь детоубийца! Убийца собственного ребенка! И этот, в рясе, только зря тратит время на покаяние. Грядет суд праведный. Суд земной. Он — соучастник убийства. И пусть не ждет пощады! Никакой пощады! Никому!.. А сейчас… Сейчас надо поудобнее устроиться в кресле. И закрыть глаза… Новый год встречали в фешенебельном казино. Дулись в покер, крутили рулетку. Татьяна быстро захмелела. Несколько дней, перед праздником, держала себя в руках, не пила. И вот результат. Хватило одного стакана виски. Денис уже пару раз предложил отвезти ее домой, но девушка сопротивлялась. — Дождусь подарка от Деда Мороза, и тогда поедем. — Дед Мороз оставил твой подарок дома, под елочкой. — У меня в этом году нет елочки, — чуть не плача, возражала Таня. — Никто не позаботился. И дома пусто и холодно, как в склепе. В новом году я буду жить в квартире. Понял? У моего папы было много квартир. Я буду жить в одной из них, а тебе не скажу, в какой! — Можешь не говорить, — хмыкнул он. В последнее время Денис заметно охладел к богатой наследнице. На Волгоградской бывал редко, ссылался на неотложные дела. Она даже начала ревновать. Но жених вдруг объявился за неделю до Нового года и, с горячностью потерявшего голову от любви, предложил встретить праздник в дорогущем казино. Татьяна откликнулась на предложение с восторгом, Аида только загадочно улыбнулась. Она-то знала причину его горячности. С Константином Заварзиным они познакомились за покерным столиком, за час до Нового года. Аида проиграла и тут же вышла из игры. — Говорят, как встретишь Новый год, так его и проведешь. Не хочу быть в проигрыше. — Тогда отыгрывайся, — посоветовал Денис. — Я — плохой игрок. Вот если бы мне указали лучшего из лучших, я бы рискнула и поставила на него. — Тут тебе не ипподром, и мы — не лошади, — отрезал Ден. — А почему нет? — подыграл ей кто-то незнакомый. — Лучший из лучших у нас Костя. Пусть на него поставит. Невысокого роста шатен, с широко расставленными карими глазами и большим чувственным ртом, похожий на какое-то парнокопытное, несколько смутился и покраснел. — Издеваетесь, что ли? — прохрипел он (видно, накануне простудил горло и говорил с трудом). — В прошлом месяце я столько просрал… — Зато в последнее время тебе везет, как никому из присутствующих здесь, — подпевал все тот же незнакомец. — Не скромничайте, — подмигнул Заварзину крупье. — Вам действительно везет, и поверьте моему опыту, красивые девушки часто приносят счастье в игре. — У каждого — свой опыт, — возразил шатен. Он чувствовал какой-то подвох, но не понимал его сути. Да, почти в каждом казино есть свои «подставы», чаще всего это красивые девицы, которые возбуждают игроков, доводя до безумного азарта, добела накаляют игру, но они всегда участвуют в игре. Эта же, в сапфирном гарнитуре, хочет просто отдать ему свои бабки. Что-то новенькое! — Ладно, я тогда поставлю на Дена, — решила Аида. — Фиг тебе! — неожиданно заявила Татьяна. — На Дена поставлю я! Мне тоже хочется быть в выигрыше в новом году! — С чего ты взяла, что я непременно выиграю? — растерялся Денис. Татьяна, разумеется, не была посвящена в план операции, тщательно разработанной Сперанским по сценарию Аиды, и могла все провалить. — Здорово! — воскликнула Аида. — Так даже интересней! Мы поставим на разных игроков! — Да-да! — снова поддержал ее незнакомец. — И моя девушка поставит на меня! Куранты скоро пробьют, поэтому надо торопиться! Аида теперь получше разглядела незнакомца. Это был грузный мужчина лет пятидесяти, по всей видимости, весельчак или хотевший казаться таковым. Смокинг сидел на нем мешковато, а воротничок рубахи, наоборот, врезался в шею. Еще она обратила внимание на заколку для воротничка, золотую, с крохотным изумрудом. Его девушка годилась ему в дочери, а может, и была дочерью. Слишком декольтированное платье только подчеркивало ее худобу, плоскогрудость и некрасиво выпирающие ключицы, зато ожерелье и браслет из натурального жемчуга и безукоризненно подобраны к его перламутровому блеску. Предложение весельчака девушка восприняла без особого оптимизма, только вздохнула и пожала плечами, как бы говоря: «На все твоя воля». Крупье, молодой, обаятельный парень, с лицом, загорелым не по сезону (видно, любитель горных лыж), не скрывал веселости нрава: — Ну, раз пошла такая пьянка — режь последний огурец! — заголосил он. — Позвоню-ка я шефу. Может, его жинка захочет поставить на меня? Других ставок я принять не могу. — Звони! — поддержали его все, и крупье потянулся к мобильному телефону. — Что ж, мне теперь выбирать не из кого, — обратилась инициаторша тотализатора к Заварзину. — Я согласен, — без особого воодушевления откликнулся он, — только как бы вам потом не пожалеть. — Судьба-индейка, — кокетливо пожала она плечами. — Судьба судьбою о судьбе, — выудил он со дна памяти что-то давно забытое и, наконец улыбнувшись, спросил: — А как же мне вас величать? — Аида. — Она протянула руку для поцелуя, и шатен, немного помедлив, приложился к ней губами. — Заметано! — возликовал крупье, переговорив по телефону с директором казино. — Господа, делайте ставки! Дамы, ставьте на господ! Предновогодняя игра кому-то принесет счастье, кому-то разочарование, но в любом случае отчаиваться не стоит. Ведь это только игра! Господа, чтобы не ударить в грязь лицом перед дамами, сделали очень высокие ставки. Дамы тоже не поскупились. Аида задрала планку до двух тысяч долларов. — Победители угощают всех шампанским! — предложил незнакомец-весельчак. — А меня — коньячком! — вставил крупье, тасуя карты всякими вычурными способами. Игра заинтересовала других посетителей казино, и вскоре вокруг покерного столика собралась толпа. Крупье приходилось нелегко, ведь надо было следить, чтобы никто из зрителей не подавал игрокам знаков. Ставки-то не шуточные! Напряжение росло с каждой секундой. С каждой секундой приближался Новый год, и кроме денег на кон поставлена удача в новом году. Кому же из четырех дам она будет сопутствовать? Татьяна неотрывно следила за игрой, мало что в ней понимая. Она казалась теперь совершенно трезвой и взрослой. Она больше не заикалась о Деде Морозе и о новогодней елке, которой была нынче лишена. Стиснув зубы и время от времени вытирая со лба пот, девушка крепко сжимала в своей ладони плечо Дена и беззвучно шевелила губами, будто колдовала. Девушка в жемчугах смотрела на происходящее с высоты своего скепсиса. Она то и дело вздыхала и вот-вот готова была расплакаться, заранее распрощавшись с деньгами и удачей. Такого рода особы не любят и не умеют рисковать. Зато ее пятидесятилетний любовник или папаша чувствовал себя куда уверенней, острил, смеялся, то есть делал хорошую мину при плохой игре. А игра явно шла не в его пользу. Аида сохраняла полное спокойствие и даже казалась равнодушной. Едва крупье закончил свои выкрутасы с тасованием карт, она шепнула на ухо Заварзину: «Не буду вам мешать, но мысленно я с вами» — и отошла в сторонку. Устроилась в кресле, возле фонтана, с бокалом бургундского вина, урожая какого-то неправдоподобного года и задымила любимой сигариллой, с запахом вишни. Она сравнивала себя с опытной, уже стареющей, примадонной фешенебельного театра, отдыхающей после сложной, кульминационной сцены. Сил осталось немного, но волнения — ни на грош! Пусть волнуется режиссер! Он думает, что держит ее за ниточки, и она старается ради его дурацкой программы-минимум! Ан, нет, дорогой Семен Ильич, действие продолжается, но ниточки уже подрезаны! Все кончилось за пять минут до боя курантов. Комбинация карт Заварзина оказалась самой удачной. Невысокий, коренастый шатен, похожий на бычка, распорядился распечатать ящик с шампанским, с самым дорогим, какое только отыщется в погребе казино. Кельнеры забегали, засуетились, принесли на выбор «Рюинэр», «Мартини», «Вдову Клико» и «Моет и Шандон». Константин крикнул ей через весь зал, потому что все еще стоял в окружении толпы, поздравляющей то ли с Новым годом, то ли с выигрышем: — Какое ты любишь? — «Вдову»! — крикнула она. — «Вдову»! — с восторгом поддержали все, и мужчины тут же принялись за дело. Пробок двадцать разом ударили в подвесной потолок, и начался кураж. На эстраду выскочили полуголые девицы и принялись отплясывать канкан. Еще в программе значилась поп-звезда из Москвы и местная стриптизерша. — Отвези меня домой, — с мольбой в голосе попросила Дениса Татьяна. В глазах у нее стояли слезы. — Что ты, дурочка! Не принимай близко к сердцу! Сегодня праздник — надо веселиться! Выпей лучше шампанского или виски. — Она меня обобрала подчистую! — Что ты болтаешь! Во-первых, никто тебя не принуждал делать ставку! Зачем ты выскочила? А во-вторых, у тебя есть папины квартиры, машины, счета в банке! — Ты забываешь про опекунский совет, который платит мне каждый месяц какие-то мизерные дивиденды с папиных счетов! Очередную подачку я получу после Рождества, а что я буду жрать целую неделю? — Подумаешь, трагедия! Возьми у меня в долг. На вот двести баксов! — Он сунул ей в руку мятые долларовые купюры. — И не хнычь! Если мало, дам еще. Через неделю вернешь. — Я всегда знала, что ты настоящий друг! — Она поспешно спрятала деньги в сумочку. — Аидка, думаю, тоже не поскупится, подкинет. Зря я на нее набросилась. — Конечно, зря. — А ловко у нее получилось, с этим парнем! — С каким парнем? — насторожился Ден. — Ну, с этим, счастливчиком. Они, пожалуй, заработали себе на свадебное путешествие! И все за каких-то полчаса! — По-моему, ты ревнуешь ее к Заварзину! — рассмеялся он. — Давай я тебя отвезу, пока в состоянии держать руль. — Я передумала, — заявила вдруг Татьяна. — Посмотрю, чем кончится очередной ее роман! — Он, кажется, только начинается… Заварзин не отходил от Аиды ни на шаг. «Ты больше не играй сегодня», — посоветовала она. Совместный триумф подтолкнул их перейти сразу на «ты». — Да, у нас сильный повод для знакомства, — констатировал Константин, смакуя очередной бокал «Вдовы Клико». Вино приятно щекотало небо и оставляло во рту легкий виноградный аромат. — У тебя неплохой вкус. Я вообще-то не любитель шампанских вин и прочих шипучек. Это больше — для женщин. Я предпочитаю крепкие напитки, но оценить могу все что угодно. Не все дорогое шампанское так хорошо. Например, «Мартини» я на дух не переношу! У него какая-то мыльная пена! А это — совсем другое дело. Я о нем впервые слышу. Видно, редко встречается в подобных заведениях. Ты где его впервые попробовала? Его вопрос ей не понравился. Этот «бычок», этот «король покера», как его сегодня прозвали, был совсем не глуп и, кажется, что-то заподозрил. — Спроси что-нибудь полегче. Я не запоминаю таких вещей. Не могла же она, на самом деле, сознаться в том, что никогда в жизни не пробовала этого чудесного напитка, а только читала в художественной литературе про то, как пробовали его другие. Покер закончился, но игра-то продолжается. И это будет только ее игра. — Тогда — вопрос полегче. — Внешне он выказывал полное добродушие, но она уже чувствовала, что внутри у него происходит жесточайшая борьба. — Ты пришла сюда с Кулешовым или с Бампером? — Какой бампер? — удивилась Аида. — Понятно. — Что тебе понятно? — возмутилась она. — Ты можешь говорить без загадок? Или у нас викторина? — Бампер — это один из моих партнеров за карточным столом. Догадываешься, кто? Выбирать было не из кого. Заварзин говорил о незнакомце-весельчаке в мешковатом смокинге. — Ну, да. А он, что немец? — Она знала, что лучший способ не вызвать подозрения в подобной ситуации — прикидываться дурочкой. — Нет, — усмехнулся Константин, давая понять, что разгадал ее маневр. — Василий Спиридонович — достаточно русский человек. Бампер — это кличка. Он вообще-то директор фирмы, торгующей автомобилями. — А эта девушка в жемчугах — его дочка? — Племянница. Сирота. Бампер — большой оригинал. Трахает собственную племянницу. — Какой кошмар! — А ты подружка Кулешова? — Заварзин не собирался отходить от темы. — Это что, допрос? Ты случайно не из ФБР? Или в разведке служил? — Скорее второе, чем первое, — без тени иронии сказал он. — Хорошо. Мне от тебя скрывать нечего. Я — подружка Тани Патрикеевой, невесты Дена. — Ты, кажется, собиралась замуж за ее отца? — Оп-па! Да ты и в самом деле разведчик! — А патрикеевским банком, после смерти банкира, завладел Семен Ильич Сперанский. Ты знакома со Сперанским? — Немного. Это начинало ее раздражать. Похоже, игра в самом разгаре, а она до сих пор вне игры. И Сперанский — игрок никудышный. — Думаю, наша встреча в этом клубе не случайна, — предположил Константин. — Ты имеешь в виду божий промысел? — пыталась она ухватиться за соломинку. Вместо ответа он щелкнул зажигалкой и прикурил. Публика отдыхала душой и телом. На эстраде бесновалась столичная попсня. Безголосая певица нервно дергала конечностями, приводила в раж подвыпивших нуворишей, их жен, подруг и племянниц. — А ты, наверно, любишь рок? Все твои ровесники любят рок. — Ей хотелось увести его, как можно дальше от тягостного разговора, который рано или поздно все равно произойдет, но не здесь и не сейчас. — В семидесятые годы была настоящая рок-музыка. «Лед Зеппелин», «Слейд», «Дип Пэпл», Атис Купер — одно только перечисление вызывает дрожь в конечностях… — Ты любишь Алиса Купера? — загадочно улыбнулся Заварзин. — Он же сатанист, а ты — девушка набожная. Аида вздрогнула. Свою любимую, расхожую фразу она при нем не упоминала, она вообще, после разрыва с отцом Олегом, ее ни разу не произнесла. Оказывается, этот «бычок», этот патологический картежник, знает о ней куда больше, чем положено знать для случайного знакомства. — Алис Купер — прежде всего великий комедиант, — как ни в чем не бывало продолжала Аида. — Он взял себе имя знаменитой ведьмы и, по-моему, прекрасно справился со своей ролью. — Я вообще не люблю рок, — сделал неожиданное признание Заварзин, — а в семидесятые был примерным пионером и комсомольцем. Я люблю старый русский романс. Люблю Вертинского, Виноградова, Изабеллу Юрьеву… Эти имена тебе о чем-нибудь говорят? — Почему нет? Вертинского я тоже люблю. — Тогда у меня созрело предложение. Поедем ко мне, и остаток ночи будем слушать романсы. При свечах. А запасы коньяка у меня не хуже тамошних… Она прекрасно знала его машину, новенький, черный «Опель». Знала, что живет он на улице Белинского. На этом ее знания заканчивались. В основном ее пичкали сведениями об отце Константина. Ей бы отказаться от этой поездки, сказать, что пришла в казино с друзьями и с ними же уйдет. А наутро вызвонить Сперанского, где бы он ни находился, сообщить, что игра проиграна, что ее раскусили, прежде чем она открыла рот, и поэтому возвращает деньги и делает дяде ручкой. Она бы непременно так поступила, если бы играла партию Сперанского, но Аида начала свою игру, рискованную, с хрупкой надеждой на успех. Сев за руль, Заварзин включил радио и замкнулся. По радио передавали праздничную лабуду, с плоскими шутками, приторными мотивчиками, фальшивыми голосами. Она тоже молчала и беспрерывно курила. Нет, денег Сперанский обратно не получит! Деньги ей пригодятся. Да и какой дурак отказывается от денег? Возможно, ей понадобится убежище. И скорее всего в другом городе. А значит, придется покупать квартиру. Голову особенно ломать не стоит. Она ведь обещала Родиону помочь с покупкой квартиры. Надо поторопиться. Перевести деньги в Питер. Пусть ищет варианты. — Вот и приехали, — без тени улыбки сообщил Заварзин, затормозив у одного из подъездов пятиэтажного, кирпичного дома. — Я живу на третьем этаже. Ты поднимайся, пока я тут… Он не договорил, но Аида все поняла. Ему надо с кем-то переговорить по телефону. И желательно без ее присутствия. Она вышла из машины, но в подъезд не попала, так как на двери был код, о чем Константин, вероятно, забыл. Первую часть разговора ей удалось подслушать. Он звонил отцу, поздравил его с Новым годом. Потом стал говорить тихо, почти шепотом, и Аида ничего не разобрала, хотя понимала, что речь идет о ней. — Держишь меня на морозе, — упрекнула она Заварзина, когда он приблизился к ней, — а я довольно легко оделась. Денис обещал подвезти… — Твой Денис уже лыка не вяжет! — грубо заметил Константин. В его речах и поведении многое изменилось. Он с ней не церемонился. Заварзин жил в обычной, двухкомнатной «хрущобе». Обстановка и сама квартира не указывали на наличие больших денег у хозяина. Даже дверь была обычная, деревянная, и никакой сигнализации. Она вспомнила, что дом его отца, расположенный на бедняцкой окраине, выглядит, как предназначенный на снос. Сперанский ей показывал фотоснимок и при этом надрывал животик: «Конспирация! Пыль пускает в глаза! Но меня не проведешь!» Он предложил ей кресло, коньяк, интимный свет старого, выцветшего абажура. — Ну, с чего начнем? — спросил он, ухмыльнувшись. В этой ухмылке читалась самодовольная мысль: «Попалась, детка! Теперь ты мне выложишь все, что знаешь!» — Во всяком случае, не с романсов, — предложила она. — Я рад, что тебе не требуются лишние объяснения. Ведь моя квартира не самое плохое место, в котором ты могла сегодня оказаться. — Что ты имеешь в виду? Покосившуюся хибару своего папаши, с сортиром во дворе? Это был вызов. Она видела, как Заварзин изменился в лице при упоминании об отчем доме. Она дала понять, что тоже достаточно информирована. — Будем откровенны, Костя, — сменила она тон на более теплый. — Что нам ходить вокруг да около? Я вижу в тебе сильного противника, а хотелось бы иметь такого союзника. — Хотелось бы тебе? Да кто ты такая? Что ты вообще значишь в этом мире? Пустое место! Приманка! — Вот тут ты ошибаешься, дорогой! Я значу для Сперанского куда больше, чем ты для своего любимого папочки, сделавшего из тебя приманку! Ведь ты только приманка и больше ничего! — Заткнись, дура! — Заткнуться? Тогда зачем ты меня сюда привез? Я предпочла бы оказаться сейчас на Химмаше, в раздолбанной хате твоего папочки. Там, по крайней мере, мне оказали бы должный прием. Ведь я уполномочена вести переговоры с боссом, а не со всякого рода шестерками! Аида резко поднялась, дернула плечом и направилась в коридор. — Куда ты пошла, уполномоченная? — съязвил он. — Слушай свои романсы, без меня! — А по морде не хочешь?! Он догнал ее у самого порога, схватил за плечи и развернул к себе лицом. В следующий миг он замахнулся кулаком, но прежде чем ударить, почувствовал острую боль в паху. Девушка опередила его с ударом. Заварзин согнулся в три погибели, выпустив целую обойму матерных слов, а когда поднял голову, в переносицу ему уткнулось дуло пистолета. — Не надо так со мной обращаться, — как можно спокойнее поучала Аида. — Я все-таки девушка. Разве папа с мамой тебя не научили, как надо обращаться с девушками? Ей ничего не стоило пустить ему пулю в лоб. С недавних пор она ненавидела весь род мужской, за исключением одного рыжебородого врача. — Хороший праздник у нас получился, — прохрипел Константин. — Может, поговорим, а? — О чем? — О деле. — О каком деле? — Она явно издевалась, изображая полную неосведомленность. — О деле моего отца, — сдался Заварзин. Ко второй попытке переговоров они приступили, когда он сварил кофе и по ее просьбе поставил романсы. «Музыка облагораживает», — заметила девушка. — Что ты говорила о приманке? — начал он с вопроса. — Ты в течение двух месяцев изображал страстного картежника. Проиграл фантастическую сумму денег и моментально расплатился с кредиторами. Очень тонкий расчет. Сам придумал или отец подсказал? — Продолжай! — попросил Константин. — Нам некогда останавливаться на мелочах. — Твоей персоной сразу заинтересовались. Стали наводить справки. Кое-что ты сам выболтал по пьяной лавочке. Меня сразу удивило, с какой легкостью люди Сперанского получали информацию о тайне дома Заварзиных. Закралось подозрение. А не сам ли глава семейства снабжает этих недоумков информацией? Не сам ли Заварзин-старший хочет союза со Сперанским и только вынуждает того сделать первый шаг? — А ты не плохо во всем разобралась, — оценил он. — Ты поделилась своими мыслями со Сперанским? — Нет. — Почему? — Тогда бы он мог обойтись без моего участия. И без твоего тоже. Они бы просто нас сбросили со счетов. — Ну, мой-то отец меня вряд ли сбросит со счетов! — возмутился Заварзин. — Я, как-никак, главный наследник. Чем глубже они проникали в дебри заговора (или сговора), тем больше он запутывался и меньше всего понимал роль, которая отводилась этой девице (или которую она сама себе отводила). — Хорошо. — Его растерянность вызвала у нее улыбку. — Прикинем варианты. Я звоню Семену и говорю, что дальнейшая игра не имеет смысла. Игнат Заварзин готов к союзу и давно уже сделал первый шаг. И это действительно так. Вот только понравится такой вариант твоему отцу? Константин сделал отрицательный жест. — Правильно. Ему надо, чтобы первым был Сперанский, тогда при заключении союза можно что-нибудь выгадать, приговаривая: «Ты сам ко мне пришел. Я не просил об этом». Сперанский тоже хочет быть вторым. Что делать? — Она сделала паузу в ожидании ответа. — Откуда я знаю, что делать? — Вот видишь, — усмехнулась Аида, — без моего участия тут никак не обойтись. Необходимо, чтобы все шло по сценарию Сперанского. При этом твой отец будет полностью в него посвящен. — Это тоже входит в планы Сперанского? — Нет, это входит в мои планы. — Ты не слишком много на себя берешь? Несмотря на полный мрак за окном, уже наступило утро. Хозяин квартиры предпочитал лазерным дискам винил. Со старой, заезженной пластинки, под аккомпанемент гитары пели тенор и бас. Причем бас вторил тенору. А потом тенор накладывался на бас. Получалось довольно странно и в то же время необычайно красиво. Теперь уже так не поют. — Я должна привести твоего отца к Сперанскому. Им нужны посредники. — Она выделила последнее слово. — Мы и будем этими посредниками. Никому, кроме меня, Сперанский не поверит. Я целиком и полностью отвечаю за операцию. В припеве голоса неожиданно сливались: Когда еще я не пил слез Из чаши бытия, Зачем тогда в венке из роз К теням не отбыл я? [6] Ее разбудил телефонный звонок. На часах было восемь, и она никак не могла сообразить, утро это или вечер. Звонила Татьяна. — Спишь? Наверно, весело погуляла со своим картежником? — Потому как она заливисто смеялась, Аида поняла, что девушка пьяна. — Он крутой? Чего молчишь? Тачка у него крутая! — Не обратила внимания. — Ладно тебе! Не хочешь делиться приятными воспоминаниями, не надо. Только что звонил Сперанский. Он зовет нас к себе в гости. — Когда? — Прямо сейчас. Он попросил, чтобы мы за тобой заехали. Семен обещал скромный китайский ужин. — Татьяна снова залилась смехом, вдруг перешедшим в рыдания. — Ну-ну, — пыталась успокоить ее Аида, хотя знала, что это бесполезно. — Давай никуда не поедем, — предложила она. — Пусть он подавится своим китайским ужином! В трубке раздалось еще несколько всхлипов, а потом совсем детское: — Нет, я хочу! Я давно не ела вкусненького! Апартаменты старого «адмирала» прежде всего поражали своими просторами, а во вторую очередь собранием картин и антикварной мебели. Сперанский провел их по всем комнатам, как по музею. Рассказал, где ампир, а где викторианский стиль. Показал подлинники Вламинка и Танги, «и даже Домье, и даже…». Он подносил палец к губам и вместо фамилии художника говорил: «Числится в розыске аж с девятьсот тринадцатого года!» Почему-то предпочитал живопись французскую, а кухню китайскую. — Для кого вся эта роскошь? — пожала плечами Татьяна, когда они с Аидой спустились на этаж ниже, чтобы покурить. — Собрался жить двести лет? — А что, детей у него нет? — поинтересовалась Аида. — Не знаю. Если есть, то он держится от них на приличном расстоянии. — А Хуан Жэня мы сегодня увидим? — осторожно спросила несостоявшаяся даосская монахиня. — Вряд ли. — А кто же будет подавать на стол? — Ты ничего не знаешь? — в глазах Татьяны то ли мелькнула хитринка, то ли прорвалось прошлогоднее озорство. — Семен еще не успел похвастаться? Он готовит для тебя сюрприз. — Какой? — насторожилась Аида. — Увидишь за столом. Это просто отпад! Такая штука была только у Петра Первого, а теперь вот у Сперанского. — Какая штука была у Петра Первого? — Нет! Нет! — захохотала Татьяна. — Совсем не то, что ты подумала! По этой части Семен давно вышел в отставку! Еще когда одолжил моему отцу Марину! — Истеричный смех оборвался на самой высокой ноте. Губы задрожали. — А знаешь, убийцу Марины так и не нашли. Я звонила ее родителям, справлялась о здоровье малыша. — Какое тебе дело до ее ребенка? Татьяна горько усмехнулась и произнесла: — Мы ведь оба теперь круглые сироты. Будто кто-то специально подстроил… Она не договорила. Ее задумчивый взгляд был абсолютно трезв. — Что подстроил? — Да так. Кстати, по прошествии времени малыш вспомнил, что убийца был не один. Ему помогала какая-то женщина. Правда, описать внешность не смог. Совсем еще маленький. Татьяна теперь смотрела немигающим взглядом, и Аиде даже показалось, что она ждет каких-то объяснений с ее стороны. Тягостное молчание нарушил голос Сперанского. Он звал к столу. Он по-стариковски манерничал и пытался иронизировать. Дуэль взглядов закончилась ничем, обошлось без кровопролития. — Пойдем, — улыбнулась дочь Патрикеева, снова превратившись в веселую, озорную девчонку, которая с первого взгляда влюбилась в незнакомку и сравнивала ее с Нефертити. — Тебя ждет сюрприз! — шепотом напомнила она Аиде, нежно коснувшись щекой ее щеки. — Я готова к любым сюрпризам! — так же шепотом ответила лжеегиптянка. «Не может быть! Показалось! — кричал ее внутренний голос. — Эта дура не способна на серьезное подозрение! Ей не свойственна работа ума! Ей недоступна логика!» — Смотри-ка, как милуются! — призвал Семен Ильич в свидетели Дениса. — О чем шепчетесь, красавицы? Почему я не могу сбросить годков эдак двадцать? — Двадцать? Фи! — скорчила гримасу Татьяна. — Если уж вам сбрасывать, дядя Семен, так уж лет пятьдесят! — Какое хамство! — наигранно возмутился старик. — Не знаешь ты, деточка, каким я был еще двадцать лет назад! — Ой, любите вы все хвастаться победами на любовном фронте! Особенно когда уже хвастаться нечем! — Откуда такое знание жизни, Танюха? — А я вот люблю мужчин постарше, — призналась Аида. — И правильно делаешь, милочка! — поддержал ее Семен Ильич. — Слушай подругу, Танюха! Она девушка умная. Дурного не посоветует. Мужик в возрасте, что наливное яблоко. То есть в самом соку! — Это перед климаксом, что ли? — Тьфу! Вот ведь язва! Денис за время полушутливой перебранки не проронил ни слова. Аида заметила, что при Сперанском он вообще предпочитает молчать. Она сразу обратила внимание, что круглый стол, за который они уселись, необычен. Во-первых, сервирован на двенадцать персон, когда их всего четверо, а во-вторых, тарелки странным образом немного утоплены в глубь стола. — Мой повар приготовил для нас семь прекраснейших блюд… Перед ней лежало меню. Она уже обо всем догадалась, хотя и не знала, что у Петра Первого была такая же «штука». — Выбираете любое из блюд, пишете на клочке бумажки название и бросаете ее на дно тарелки… «Прекрасный способ договориться с Хуан Жэнем о свидании! — быстро соображала она. — Но ведь он не бельмеса по-русски!» — Чудеса, да и только! Дядя Семен, вы что, с печки пали?! Хуан Жэнь ни черта не поймет! Или вы за полгода обучили его русской грамматике? — С русским у него действительно проблемы, хотя я нанял ему учителя. Но не стоит так беспокоиться, детка. Ведь у него тоже есть меню. И напротив каждого русского названия стоят китайские иероглифы… Иероглифы! Их знание — вот что ей сейчас необходимо! Но китайской грамматике ее никто не обучал. С некоторыми иероглифами приходилось сталкиваться раньше, опять же в художественной литературе, но зрительной памятью она не могла похвастаться. — Аидушка, не задерживайте нас, а то оцэнь кусать хоцца… Она вспомнила лишь иероглиф «цзинь» — «золото». Этот иероглиф стоит в начале названия самого фривольного китайского романа [7] . Но при чем здесь золото? Он решит, что в гости к хозяину пришла сумасшедшая! Но сумасшедшая, знающая немного по-китайски. Он должен понять, что она ищет с ним встречи. Аида быстро нарисовала иероглиф, поставила завтрашнее число, послеобеденное время, когда повар обычно свободен, и еще написала по-русски «кафе «Пилот». Оно здесь рядом, в двух шагах. Он не мог его не заметить. — Трудно что-то выбрать, — оправдывалась она, опуская свою бумажку на дно тарелки. — Блюда мне совсем неизвестные. Сперанский хлопнул три раза в ладоши. Где-то внутри стола сработал механизм, и тарелки с записками, подобно маленьким лифтам, начали опускаться вниз, оставляя за собой глубокие, черные колодцы. — Клево! Здоровски! — восхищалась Танюха. — Правда, класс? — искала она поддержки у Аиды. — Действительно! — откликнулась та, завороженно глядя на исчезающую тарелку. — Прямо чудо! — Петруша был горазд на выдумки! — начал экскурс в историю Сперанский. — Такой точно стол находится в Петергофе, в небольшом двухэтажном домике, с громким названием «Эрмитаж». Только он не фурычит. Фрицы во время войны сломали механизм. И никто до сих пор не восстановил. Там еще когда-то имелось подъемное кресло. Гость садился в кресло, и оно поднималось на второй этаж. Петр запретил в этом домике делать лестницу, и все пользовались креслом. Это продолжалось недолго, пока не взошел на престол Павел. Наш самый психованный император как-то застрял в этом кресле, повиснув между первым и вторым этажом. После чего приказал кресло уничтожить и сделать обычную, деревянную лестницу. Увы, все в этом мире подвержено тлену. Даже самое прекрасное. Я, слава Богу, еще тяну лямку, и чудо-стол мой, как видите, работает. Заказанные блюда медленно, но верно поднимались к гостям. — Кто же повторил петровское чудо? — поинтересовалась Аида, больше для того, чтобы отвлечься от мыслей и унять дрожь в членах. — Не перевелись еще на Руси мастера! — А почему бы вам, дядя Семен, не снарядить этих мастеров в Петергоф? Пусть сделают доброе дело, восстановят петровский стол. — А платить им кто будет? Или прикажешь заняться благотворительностью? Вот где у меня эта благотворительность! — Он провел ребром ладони по кадыку. — Все разворуют в два счета! Нет уж, спасибо! Сыт по горло! Вы кушайте, кушайте, а то разошелся, старый хрен! Не обращайте внимания… О, Аидочка, у вас отменный вкус! «Золотые монеты У-Суна, царя обезьян» — изысканное блюдо! В общем-то, это баклажаны в меду, но как выглядят! Как приготовлены! Вот как Хуан Жэнь отреагировал на иероглиф «цзинь»! Так понял он что-нибудь или нет? — А это что за фигня? — сморщила нос Татьяна, когда в центре стола выплыл большой фарфоровый чайник, с дымящимся носиком. — Чай, что ли? — Вино, Танюха. Горячее вино. У нас сегодня — все по-китайски! — Лучше бы виски со льдом… — Не очень-то увлекайся виски, детка! Твой отец не любил… — Оставьте в покое моего отца! — вспылила девушка. За столом установилось тягостное молчание. Аида второй раз за сегодняшний вечер была неприятно удивлена. — Папка много чего не любил, — хихикнула Татьяна, тем самым разрядив обстановку, — но ни разу пальцем меня не тронул! — И зря, между прочим, — гнул свою линию Семен Ильич, но гнул по-отечески ласково, разливая в пиалы вино. Потом старик опять впал в историю, рассказывая о старинном французском сервизе, из которого они изволили кушать. Татьяна позевывала. Денис олицетворял одну из статуй, которых в доме Сперанского имелось немало. От вина статуя раскраснелась, а глаза потеряли свой цвет. Во время очередного заказа блюд Аида в записке уточнила число и время. На этот раз Хуан Жэнь ответил ей «Букетом хризантем». Желтая, белая и красная, они были искусно вырезаны из тушек трех разных рыб. Она без труда разгадала символику блюд. Хризантемы намекали на свидание. Старуху пришлось долго уговаривать. Аида употребила самые ласковые венгерские слова, какие только знала. С годами прабабка стала еще упрямей. — Бывают моменты, дорогая, когда нельзя гадать! — Но сегодня не суббота, — возражала правнучка, — и даже не канун субботы! — Что с того? Я не желаю, а значит, карта будет врать! — Отговорки! Весь вечер не умолкал телефон. Патимат брала трубку и всем отвечала одно и то же: «Ее нет дома». Определитель высвечивал номера звонивших. Денис, Сперанский, Заварзин-сын. Ни с кем из них она говорить не собиралась, пока… Пока старуха не разложила пасьянс. Ровно в полночь в дверь ее комнаты кто-то поскребся. На пороге стояла цыганка, с колодой карт в руке. — Ну? Ты готова? — Старуха любила напустить на себя важность и показать, какое непосильное одолжение она делает. — Бабулечка, ты — золото! — Не надо радоваться! — насупилась старая Аида. Ее выцветшие глаза обжигали холодом. — Неизвестно, что покажут карты. — Что бы ни показали, я верю в твое гадание. — Это правильно. Без веры ничего не получится. Без веры карты врут! Старуха уселась за письменный стол, над настольной лампой, и положила в центре стола трефовую даму. — Сядь рядом! Не стой! — приказала она правнучке, и та повиновалась. Прабабка поднесла к губам колоду и начала что-то шептать. Потом положила ее перед Аидой. — Сними левой рукой! Карты медленно ложились одна за другой. Трефовая дама начала обрастать событиями. В основном преобладали бубновая и трефовая масти. Закончив, старуха вздохнула и произнесла: — Нечего было волноваться! — Расскажи! — Вокруг тебя крутится много мужчин и много денег, — начала старая Аида. — Получение денег — раз! Получение денег — два! Получение денег — три! Да ты у нас богачка! — Старуха усмехнулась. — А вот рядом с тобой находится человек сомнительной нравственности. Держись от него подальше. Впрочем, зла он тебе не причинит. Еще имеется какая-то дамочка. Ее намерения пока не ясны. Похоже, она сама не знает, чего хочет. А вот это странно. — Прабабка выпятила нижнюю губу. — Что там? — забеспокоилась Аида. — Очень странно. С чего бы это? — Да говори же! — Тяжелая болезнь и выздоровление. Какая в твои годы может быть тяжелая болезнь? — пожала плечами старуха. — Мало ли! — возразила девушка. — Например, воспаление легких. Кто от этого застрахован. — Типун тебе на язык! — Ты мне еще не расшифровала две комбинации, — вернула ее к картам Аида. — Есть какой-то очень влиятельный человек, — продолжила старуха, — расположенный к тебе. По-моему, это ключевая фигура. От него исходит защита от неприятностей. Только он где-то далеко. — Как это понять? — Вот так и понимай! Ни фамилии, ни адреса дать не могу! — Ну, что ты кричишь на меня, бабуля? — Бестолковая — вот и кричу! — Потерпи еще немножко, — умоляла правнучка. — Что там еще осталось? — Полный успех в делах. А в исполнении желаний — дальняя дорога. Опять, наверно, умотаешь на семь лет! Цыганское отродье! Ведь предупреждала тогда, начнешь бродяжничать — не остановишься! — Остановилась, как видишь. — Ай, это ненадолго! — махнула она рукой. Аида не стала ее переубеждать, и та, пожелав правнучке «спокойной ночи», удалилась. Нельзя сказать, чтобы девушка целиком и полностью доверяла магии карт. Одна она знала наверняка, что дело не в картах, а в человеке, который гадает. В магию же своей бабки верила беспрекословно. Расшифровка комбинаций, выпавших на долю трефовой дамы, давала пищу для ума. И правнучка, названная в запале «бестолковой», едва старуха переступила порог ее комнаты, одушевила карты и занялась дальнейшей расшифровкой. Ей открылось почти все. Она даже знала, какая тяжелая болезнь ее ждет. Ускользала лишь ключевая фигура. Влиятельный человек, расположенный к ней и находившийся где-то далеко. Но и с этим вопросом было покончено к утру, когда ее разбудил громовой, междугородний звонок. — Доброе утро! Вы уже проснулись? — густой баритон в трубке очень четко выговаривал каждое слово. Ей это показалось немного странным. — Не совсем. Определитель показывал семизначный номер, с московским кодом. Аида тут же переписала его на лист бумаги, который всегда был под рукой. — Извините, что побеспокоил… — Кто вы? — Я не хотел бы вам представляться в телефонном разговоре. Когда-нибудь мы познакомимся с вами поближе. — Как же мне вас называть? Аноним? — Если это так необходимо, зовите Доном. — А меня — Волгой, — пошутила она, и он ответил смешком на ее шутку. — Хорошо, Волга. Я думаю, мы найдем общий язык. По голосу очень трудно определить возраст, но она для себя решила, что мужчине едва перевалило за тридцать. — Вам дорого обойдется этот разговор. — В каком смысле? — не уловил он иронию в ее словах. — Звоните-то по межгороду. — Пустяки! — В трубке снова раздался смешок. — Я не предполагал, что вы, кроме всего прочего, еще и остроумны. Только я прошу вас быть чуть-чуть посерьезнее. — Кажется, я проснулась, — зевнув, сообщила Аида. — Вот и замечательно. Не обижайтесь Аида, но ваш разговор с Константином в новогоднюю ночь записан у меня на кассете. Из него я сделал вывод, что наши интересы совпадают. Я понял, как вы ненавидите Сперанского. Мне даже показалось, что тут присутствует чувство мести. В общем, мы нужны друг другу. А чтобы заслужить ваше доверие, я за ценой не постою! — Что вы хотите, Дон? — На первом этапе наши со Сперанским цели совпадают. Мне нужны его подписи на некоторых бумагах, которые уже наготове у Заварзина-старшего. — А кто будет ставить подписи на бумагах Сперанского? — Отличный вопрос! Конечно же, Заварзин. О втором этапе мы еще успеем поговорить. До него пока далеко. Одно вы должны себе уяснить, в этой игре будут только два победителя: я и вы. Третьего не дано… Игнат Александрович Заварзин совсем был не похож на своего старшего сына, хотя и в его облике присутствовало что-то телячье. Заплывший жиром, он с трудом передвигался. Его плешивая голова казалась плохо припаянной к туловищу, потому что то и дело клонилась к животу, отчего взгляд у Игната Александровича был всегда исподлобья, но взгляд не злобливый, а скорее просящий. Как у Иудушки Головлева. Она ни в какую не согласилась ехать на Химмаш, в дом Заварзина-старшего, хотя ей клялись в полной безопасности. Для встречи она выбрала квартиру Константина на улице Белинского. Ведь там установлена прослушивающая аппаратура. Пусть покровитель будет в курсе. Так разложились карты. Игнат Александрович ждал их на крохотной кухне, сидя на табурете. Он был в теплом, вязаном свитере и высоких, белых валенках. От него пахло кислым: смесь пота, капусты и дешевого табака. Запах этого человека показался Аиде просто омерзительным. — Ты чего, батя, на кухне? — обратился к нему Константин. — Проходи в комнату, не стесняйся. Сначала ей показалось, что сын командует отцом, но это было обманчивое впечатление. — У тебя там свет плохой, — удивил папаша. — тускло больно. Сменил бы ты эту чертову люстру! Я люблю, когда ярко. В доме должно быть светло. Правильно говорю, барышня? Так произошло их знакомство. Аиде он показался неотесанным, темным мужиком, а она ему — дьявольским отродьем, хищной кошкой. — Я вам, барышня, дам двадцать кусков за голову Сперанского. Но это должно произойти после подписания бумаг. Сразу же. Немедленно. — Куда вы торопитесь? Если бы не было утреннего звонка, она бы плюнула этому самодовольному хорьку в морду. Он думает, что облагодетельствовал ее своими двадцатью кусками! Дешево же он ценит Семена Ильича! Или у него больше нет? И он ждет подачки от Дона. Она уже поняла, что имеет дело со шпаной мелкого пошиба. Как этого до сих пор не понял «адмирал»? Он купился на ту кругленькую сумму, которую проиграл Константин. Тонкая работа, ничего не скажешь! — Все должно идти по сценарию вашего протеже. Мы объявим о помолвке. «Это чтобы не потерять свои двадцать кусков?» — Это чтобы ваша игра не вышла за рамки нашей игры, — пояснил Игнат Александрович. «Он думает, что замужество может связать по рукам и ногам? Какая детсадовская наивность! Дон сказал: «Будут только два победителя». — Помолвка насторожит Семена Ильича. — Почему? — Помолвка — это слишком удачный результат моего внедрения. Для дела достаточно просто быть любовницей одного из Заварзиных. — Ладно, — согласился Игнат Александрович после минутного раздумья, сопровождавшегося кряхтеньем и одышкой. — В любом случае, барышня, вы у нас на мушке. — Не советую запугивать меня. В любой момент я могу позвонить Сперанскому и отказаться от возложенной на меня миссии. Ведь я — женщина, существо слабое, беззащитное. — Она смягчила тон, но ухо тонкое и восприимчивое непременно расслышало бы в ее интонации издевку. Константин больше не проронил ни звука. Она видела, как он страдал, как чурался собственного отца, с каким равнодушием и презрением относился к происходящим событиям, в которые волей-неволей оказался втянутым. Ей даже на миг стало жалко Константина. Но только на миг. — Запомните раз и навсегда, я участвую в этом деле, потому что у меня со Сперанским свои счеты. А ваши угрозы, так же как и ваши деньги, мне до лампочки! — Она закинула ногу на ногу и закурила. Отец и сын следили за каждым ее движением, будто в чирканье спички и в зажигании сигариллы был какой-то фокус. Сами того не сознавая, они уже попали под власть ее слов, ее взглядов и вишневого дыма ее дамских сигар. Аида усмехнулась, глядя на это телячье оцепенение, и произнесла: — Впрочем, запишите номер моего банковского счета… Денис неожиданно исчез в первых числах февраля. Одни говорили, что он отправился в Африку, на сафари, другие утверждали, что Ден, насмотревшись сериалов, мотанул в Мексику. И то, и другое выглядело неправдоподобно. Не был уличен в пристрастии к охоте, а сериалам предпочитал музыкальные видеоклипы. Аида бы вообще не обратила внимание на его исчезновение, если бы не случайный разговор в казино, куда они ненадолго заглянули с Константином. Это произошло в самом конце января. Они старой компанией уселись за покерный столик. И на этот раз повезло Бамперу. Заварзин выдал банальную реплику: «Фортуна — девица капризная!» — или что-то в этом духе. Бампер ответил не менее банальной поговоркой: «Не все коту масленица!» Его племянница в тот вечер выглядела куда приветливее. Она напомнила: «Дядя, теперь ваша очередь угощать». Бампер не расщедрился на французское шампанское, угостил партнеров водкой. Денис невероятно быстро охмелел, видно, уже в казино явился навеселе. Ей все время казалось, что Ден хочет ее о чем-то спросить, но не решается при Заварзине. Константин это понял и оставил их наедине. — Этот фраер, по-моему, не сильно тобой очарован, — ухмыляясь, заметил Ден. — Или ты успела очаровать его папашу? Старики и девицы на тебя клюют с первого взгляда. — Ты всем так хамишь или только мне? — Избранным. Особо одаренным личностям. Ведь сам я ничем таким не одарен… — Это что, исповедь? — Понимай, как хочешь. Мне хотелось бы с тобой быть откровенным, — неожиданно заявил он. Он хлебнул водки прямо из бутылки и начал рассказ: — Семен Ильич стал богатеньким совсем недавно, в начале девяностых. До этого был заурядным директором туристического бюро. Отправлял советских граждан на летний отдых. Но заработал он, разумеется, не на путевках, хоть и открыл впоследствии собственную фирму. Основу его капитала составили поставки меди в Прибалтику. — Что-то слышала об этом. — Да, громкое дело. Немеренное количество цветных металлов вывезли с Урала в Литву, а литовцы перепродали немцам. Мало кто знает, что руководил поставками Сперанский. У него были давние связи с Литвой. А директор медеплавильного комбината старый приятель. Я тоже участвовал в деле. Возил на своей тачке горячих литовских парней. Парни были что надо. Прилетали сюда в кирзачах, плащ-палатках, с рюкзаком на плече. Будто по грибы собирались. А рюкзаки набиты пачками долларов. Они нам — рюкзаки, а мы им — грузовики. Так продолжалось год или два — я уже и не помню, — пока не запахло жареным. У Сперанского на подобные запахи нюх отменный. Он сразу смекнул, что пора сворачивать бизнес. Но как часто бывает в таких случаях, нашего старика заела жаба. Ему бы предупредить братьев-литовцев, что грибной сезон кончился, однако Семен Ильич решил кинуть своих партнеров по бизнесу. Все шло, как обычно. Нам — рюкзаки, им — грузовики. Десять машин, груженных медью, стартовали, но до финиша не дошли. Застряли в Башкирии и вернулись обратно. Началось следствие. Директора комбината сняли с работы, но посадили его заместителя. Тот взял всю ответственность на себя. Тем временем грянула приватизация, и наш старик скупил все акции комбината, то есть стал его частным владельцем. Помогли литовские денежки. Сами же литовцы остались с носом, потому что господин Сперанский теперь торговал с Германией, без посредников. Вот такая история. — Закончив, Денис опять приложился к бутылке. — Зачем ты мне все это рассказал? — Во время его рассказа. Аида несколько раз зевнула, на лице у нее было полное безразличие. Оторвавшись от бутылки, Ден сидел с открытым ртом, жадно вдыхая воздух. Видно, глотка у парня была не луженая. — Зачем рассказал? — переспросил он, когда пришел в себя. — Просто так. Захотел и рассказал. — Не темни! — Она еще не понимала, куда он клонит, но то, что куда-то клонил, было очевидно. — Хорошо, будем играть в открытую. — Фраза соответствовала обстановке. — У твоего нового приятеля в загранпаспорте стоит литовская виза. — Он тебе показывал свой загранпаспорт? — Ну, что ты! Он ведь не дурак. Знает, с кем имеет дело. Просто один мой знакомый работает в ОВИРе и время от времени оказывает мне кое-какие услуги. — Может, Константин отдыхал по путевке? — предположила Аида. — Именно так! — Денис наигранно выпучил глаза. — Ездил на отдых в Палангу. Прошлым летом. — Вот видишь. Что же тут подозрительного? Отдых, конечно, не самый дешевый, но ему по карману. — Не сомневаюсь. — Не темни! — снова попросила она. — Хорошо-хорошо, — усмехнулся Ден. — Раз уж назвался груздем… Я, кажется, упомянул давеча, что возил литовцев из аэропорта на комбинат? На этом моя миссия заканчивалась. Кто и куда увозил их с комбината, я не знал, да и не очень-то хотелось… Они жили в городе двое-трое суток. Прослеживали отправку грузовиков и отправлялись восвояси. Я предполагал, что их досугом тоже занимается Сперанский, но Семен Ильич уже в те времена не распылялся по мелочам. Плевал он на досуг партнеров. Так что парням приходилось крутиться самим. Однажды я случайно столкнулся с ними в баре. Тогда, в нашем славном, пролетарском городе, было не так уж много подобных заведений. Литовцы сидели в компании двух молоденьких девушек и парня, который чересчур перед ними расшаркивался. Они меня не заметили или сделали вид. Я понял, что парень поставляет им девчонок и, возможно, предоставляет прибалтам жилье. Я решил, что это человек Сперанского. И меня он тогда не заинтересовал… — Это был Заварзин, — догадалась она. Денис замолчал. С виду он казался непотребно пьяным, но трезвость его мысли удивляла. — Сперанский знает об этом? — поинтересовалась Аида. — Не думаю. Иначе бы не клюнул на эту тухлятину. — И ты ни словом не обмолвился?.. — А зачем? Я — человек маленький. Кулешов расплылся в слюнявой улыбке, показав желтоватые зубы и протиснутый между ними язычок. Эту слащавую маску он сохранял в течение нескольких секунд. — Ну, а зачем рассказал мне? — Чтобы ты не была дурой! Здесь возня покрупнее, чем с патрикеевским банком. И процесс уже необратим. Литовцы рано или поздно отомстят Семену. Я знаю этот народ. Так стоит ли пачкаться в этом дерьме? — Что предлагаешь конкретно? — Положить на все и мотануть в Африку или еще куда подальше. Ненавижу уральский февраль!.. — То есть мотануть с тобой на пару? — Чем я хуже этого задрипанного Кости? А кстати, ты с ним трахаешься? Или у вас платонические отношения? Его слова она пропустила мимо ушей. Аиду мучил вопрос: не подослан ли Денис Сперанским для проверки? А если подослан, то зачем ее посвящают в такие подробности? Нелогично. — Ты зря пренебрегаешь мной, — продолжал разглагольствовать Кулешов, — многие дамочки мечтали затащить меня к себе в постель, да вот фига! Не многим посчастливилось! — Что-то вроде бесплатного жигало? — Зачем опускаешь? Я, может быть, перед тобой всю душу вывернул? Рассказал, о чем должен был молчать. А все потому, что ты мне симпатична, понимаешь? Я, между прочим, переживаю за тебя! Так как насчет Африки?.. — Никак. Аида резко поднялась со своего кресла и собиралась уже направиться к ожидавшему ее Заварзину, как Ден в отчаянии пропищал: — Ты даже не поблагодарила меня за полезную информацию? — Я тебя за язык не тянула! С тех пор, в течение всего февраля, Денис не попадался ей на глаза. А последний месяц зимы выдался на редкость отвратительным, с трескучими морозами и шквальным ветром. Она иногда закрывала глаза и представляла белые пески Сахары, бедуинов верхом на верблюдах и много-много солнца. Но едва рядом возникал образ Дениса Кулешова, пусть отдаленно, пусть только намеком, в виде размытого пятна или нудящего звука, Аиду передергивало, и мечтам приходил конец. Уже в первых числах февраля Семен Ильич Сперанский, со всей дотошностью старого, советского плановика, мог констатировать, что программа-минимум выполнена. Они с Игнатом пожали друг другу руки и подписали важные бумаги. Две могучие (как предполагал Сперанский) фирмы превратились в единое целое. Были учтены интересы каждого. Семен Ильич, согласно договору, получал дивиденды с «загадочного западного бизнеса», прикрытого не менее загадочной «поставкой сырья в Европу», а также устные заверения, что не далее чем через месяц ему станут доступны «наши каналы Там», для распространения на них собственного влияния. Игнат Александрович, согласно договору, получал часть акций медеплавильного комбината и тоже устные заверения, что микрорайон Химмаш отныне принадлежит господам Заварзиным. — Хорошо поработала, девочка! — потирал ладонями Сперанский. — Но с программой-максимум пока повременим. Я понимаю, что тебе не терпится поскорее заработать. Однако Заварзины мне еще пригодятся. Сначала я их выжму до последней капельки, а потом… На кой черт сдались мне компаньоны? Надеюсь, у тебя с сыночком Игната не серьезно? А то смотри! Она впервые слышала от «адмирала» неприкрытую угрозу в свой адрес. — Плевать мне на него с высокой колокольни! — Умничка! — Но у Заварзина, кроме Константина, еще дочь и сын, — напомнила Аида. — Это уже не твоя забота, деточка!.. Игнат Александрович, в отличие от Сперанского, паниковал и набрасывался на нее чуть ли не с кулаками. — Деньги перечислены! Чего ты медлишь, дуреха? Ждешь, когда тебе приставят к горлу перо? Вижу тебя насквозь, шлюха ты подзаборная! Хочешь сначала окрутить Костяна, а потом дело сделать? Не выйдет!.. — Она подведет нас под монастырь, — жаловался он сыну. — Ты, батя, главное — не психуй. Ей ведь тоже надо сделать так, чтобы все выглядело шито-крыто, — рассуждал Константин. — Не садиться же в тюрягу из-за старого пердуна? А значит, требуется время на подготовку мероприятия. — Ты ей веришь? — спрашивал отец сына, но тот всегда старался уйти от прямого ответа. Константин в эти дни пребывал в каком-то нервном возбуждении. Раньше он казался ей равнодушным и бездеятельным. Она даже считала его жертвой отцовского тиранства. Теперь же наметились перемены. Так бывает в незнакомой комнате, после ночного бдения, когда все предметы уже кажутся привычными, но с первыми лучами солнца комната вновь делается незнакомой. — Знаешь, мы могли бы пожениться, — бросил он как-то между прочим. — Любви, конечно, нет, но ты ведь не из тех, кто ждет сказочного принца? — А папу удар не хватит? — Было бы неплохо, — без тени иронии заявил он. — Ты желаешь смерти своему отцу? — решила она уточнить на всякий случай. Ему с трудом далась пауза. Пришлось даже вытереть пот со лба. — Было бы неплохо отправить его вслед за Сперанским. — Ты серьезно? — У Семена нет наследников, и я мог бы все прибрать к рукам, понимаешь?.. А батя… Он привык грабить, а не созидать. И вообще, он последнее время немного того… Константин, конечно, врал, что может все прибрать к рукам. Ведь над ним стоял некий Дон, который со своей «вышки» наблюдал за тем, как они тут копошатся. И все-таки доля правды была в его словах. Папаша Заварзин никуда не годился, а вот сынок мог бы что-то урвать. — Денег у меня кот наплакал, — оправдывался он перед ней. — Отец грабит меня подчистую. Забрал даже то, что я выиграл в покер. Поэтому я предлагаю тебе сделку. Выходи за меня замуж, и мы будем на равных паях в нашем бизнесе. Но сначала помоги избавиться от старика. — Я подумаю… Звонка из Москвы она ждала больше месяца. После разговора с Денисом Аида поняла, что Дон — это не только название реки, и не только уважительное обращение к боссам сицилийской мафии, а еще и уменьшительное от литовского имени Донатас. И удивившее при первом и единственном телефонном разговоре четкое выговаривание слов с головой выдавало инородца, хорошо и правильно выучившего русский язык. Он позвонил на другой день, после заключения сделки. — Доброе утро! Вы уже проснулись? — начал он, как и в первый раз. — Давайте сразу к делу! — отрезала она. — Мне уже порядком поднадоела вся эта история. — Мне тоже. Но я терплю дольше вашего. — Верю, но терпение не мой конец, Донатас. — Откуда вы знаете мое имя? — Он так испугался, что сразу появился акцент. — Заварзин проболтался? — Он точно не годится в партизаны? Донатас выругался по-литовски, а она тут же повторила за ним вслух. — Вы знаете по-нашему? — удивился он. — Немного, — блефовала Аида. — У меня — мать литовка. — Теперь она тоже тщательно выговаривала слова. — Это просто замечательно! — порадовался за нее Дон. — Мы могли бы вам помочь с убежищем, на случай… — Надеюсь, что убежище мне не понадобится, — самоуверенно заявила она. — Я не думаю так, — возразил Донатас. — Вам предстоит тяжелая работа. Догадываетесь, о чем я? — Сперанский? — И не только. — Игнат? — Желательно. — Константин? Тут он задумался. Она слышала в трубке его тяжелое дыхание. — Возможно, — наконец выдавил он из себя, — хотя… А впрочем, партизан он действительно никудышный!.. В тот вечер лучше было не высовывать из дому нос. За окнами вьюжило. Неизвестный абстракционист так расписал стекла, что невозможно было разглядеть ртутный столбик на градуснике. А может, уже и не было никакого столбика? Сперанский обещал прислать за ней машину. Аида примеряла то одно, то другое платье, не зная, какое выбрать. И с драгоценностями тоже пока не решила. Знала только, что любимый, сапфировый гарнитур сегодня не наденет. Неожиданно явилась Татьяна, какая-то взлохмаченная, с отмороженной щекой. — Можно у тебя переночевать? Там уже совсем невыносимо. — Конечно, только я сейчас уеду. — Куда? Возьми меня с собой! Аидочка, пожалуйста! — Не могу. — Почему? — Тусовка будет скучная, деловая… — Ты едешь к Сперанскому? С этой тухлятиной Костей? — Глаза у Татьяны стали злыми. Мокрыми и злыми. — Да, я еду к Сперанскому, — спокойно подтвердила Аида. — И там будет Константин. А тебе там делать нечего. — Что? Что ты сказала? — Лицо Татьяны сделалось агрессивным. — Мне там нечего делать? Да знаешь ли ты, что дядя Семен меня нянчил? По-твоему, он не будет мне рад? — Какое это имеет значение? Встреча сугубо деловая. И тебя, в конце концов, никто туда не звал! — Аида начинала раздражаться, она чувствовала полное непонимание со стороны Танюхи. Она ненавидела в людях беспринципность и бесцеремонность. — А я сейчас позвоню дяде Семену и спрошу, хочет он меня видеть или нет? Она сделала два шага к телефону, но Аида швырнула ее на постель и вмазала по обмороженной щеке. — Мне ведь больно! — в ужасе прошептала Татьяна и разревелась, как малое дитя. Странные чувства испытывала Аида к этой избалованной дочке покойного банкира. В тот же миг она бросилась к ней. Обняла и принялась укачивать. — Прости, прости! Я не хотела! Но ты должна сама понимать. — Ты от меня что-то скрываешь? — всхлипывала Татьяна. — Это помолвка? Ты выйдешь за него замуж? — Что ты, глупенькая! Какая помолвка? Ничего такого не будет. — Правда? — Честное слово! А скоро мы с тобой сядем в самолет и улетим далеко-далеко… — Мне как-то не верится… Прибыл шофер. Аида впопыхах натянула глубоко декольтированное платье, жгуче-красного цвета, нацепила рубиновый гарнитур. — Китаянки выходят замуж в красных платьях, — ни с того ни с сего заметила Таня. — Я — не китаянка. — А я слышала, как ты однажды базарила с Хуан Жэнем. Клево у тебя получалось! От неожиданности Аида уронила на пол браслет. Одно звено разорвалось, и камушек закатился под кровать. Искать было некогда. Она швырнула браслет в ящик трюмо и заперла его на ключ. «Я потеряла каплю крови», — пронеслось у нее в голове. Эта фраза к ней привязалась, и она потом повторяла ее всю дорогу. — Я с тобой! — заявила Татьяна, когда Аида была готова к выходу. — Подбросишь меня до Волгоградской? — Может, останешься? Я скоро вернусь. — Я тут с тоски помру с твоими тетками, а дома у меня — целый ящик виски. Аида давно заметила, что подруга выставляет напоказ свой алкоголизм, хочет, чтобы ее постоянно жалели. — Ладно, подброшу… Она приехала в половине восьмого. Сразу обратила внимание, что Сперанский усилил охрану. Видно, не очень доверял своим гостям. Заварзины уже были на месте, и Семен Ильич хвастался антиквариатом и редкими картинами. Игнат Александрович прищурил глаз, будто приценивался, а на самом деле мысленно упаковывал каждую вещичку. Константин вылупился, как баран на новые ворота. Оба, и отец и сын, хранили гробовое молчание. Поэтому Сперанский обрадовался, когда увидел Аиду. «Адмиралу» требовался переводчик, чтобы понять аборигенов с недавно открытого острова. — А вот и наша красавица! Ножки не поморозила? — Уж вы позаботились, Семен Ильич… Старику льстили слова благодарности из ее уст, и Аида не жалела слов. Он объявил, что приготовил для своей любимицы сюрприз, настоящего индуса-факира. Тот явится, когда часы в гостиной пробьют полночь. А пока суд да дело, они займутся дегустацией китайских блюд. Аида знала, что Заварзины не гурманы, особенно Игнат Александрович, проведший полжизни на зоне. И отец, и сын любят простую пищу, а вернее, просто не придают значения еде. Она даже опасалась, что их грубые желудки отринут тонкости восточной кухни. Семен Ильич ни за что бы не поверил, что есть на свете люди, предпочитающие колбасу и селедку мясу Гаолянь и рыбе-хризантеме. Заварзиным предстояло недюжинное испытание. Сначала «волшебный стол» наполнил их тарелки салатом, с черными китайскими грибами, а кубки — подогретым вином. Они кряхтели и морщились, но старались виду не подавать, даже первое время улыбались. Разговаривали они неохотно, поэтому Аиде приходилось поддерживать светскую болтовню. — Куда вы направитесь, если не секрет? В Польшу или Германию? А может, в Прибалтику? При слове «Прибалтика» Сперанский вздрогнул, а челюсти Заварзиных на время прекратили процесс жевания. — Все ей надо знать, нашей красавице! — фальшиво рассмеялся Семен Ильич. — В Польшу поедем, деточка. В Польшу, проше паночки. Так что, довидзеньичка! — А потом? — не отставала она. — Потом Венгрия, Чехия, Словакия, Австрия, Германия. На первый раз ограничимся. — Неужели везде наши люди? — искренне удивлялась девушка. — А ты как думала? Считай, пол-Европы в наших руках! Не в бирюльки играем! Бизнес — дело рисковое! — А я, наверно, сгоняю в Литву, — заявила Аида. — Что ты там позабыла? — пробурчал Семен Ильич. — Бизнес — дело рисковое! — передразнила она старика и подмигнула Константину. Холодные закуски сменялись одна за другой. На парне не было лица. Игнат ковырялся в зубах. Сперанский, посерьезнев, не спускал с Аиды глаз. — Какой сейчас бизнес в Литве? — пожал он плечами. — О, кажется, дело идет к кульминации! — Что ты имеешь в виду? — Я имею в виду утку по-пекински. И действительно, в середине стола поднималось блюдо невиданной красоты. Вмерзший лапками в лед селезень. Словно живой, он был скрупулезно воссоздан из утиного мяса, овощей и грибов. Даже видавший виды Игнат крякнул от удивления. Похоже, что и хозяин не ожидал ничего такого и, вдохновленный восторгами гостей, пустился в экскурс приготовления экзотического блюда. — Сначала уточку маринуют в рисовом уксусе, с имбирем, корицей, перцем и лавровым листом. А потом уже коптят… Маленькие лифты медленно, но верно доставили каждому гостю тарелку с рисовыми блинами и специальный соус в старинных, китайских соусницах. Семен Ильич показал присутствующим, как следует выложить на блин мясо, кожицу и овощи, обязательно полить соусом («Без этого соуса — нет утки по-пекински!»), а потом блин завернуть и наслаждаться райским вкусом. Все набросились на еду, похерив разговор о зарубежном турне. До разговоров ли в такие минуты? На этот раз проняло даже Заварзиных. Их грубым вкусам был нанесен сокрушительный удар. Заиграла странная, однообразная для непривыкшего уха музыка. Аида осторожно, почти церемониально, обращалась с соусом, как с неким божеством. Поднесла ко рту завернутый блин и откусила, зажмурив глаза. Со стороны могло показаться, что она и в самом деле получает наслаждение. В действительности же Аида чувствовала, как у нее шевелятся волосы на голове. И неимоверным усилием воли заставила себя еще раз откусить. Но самое ужасное было впереди — жевать и глотать, жевать и глотать. Вкуса она не чувствовала, будто ела бумагу. Первым обнаружил неладное сам хозяин. Еще бы не обнаружить, когда изо рта у него потекла слюна! — Господи! Что это? Неужели конец? — спросил он непонятно у кого. Но те же симптомы вдруг проявились и у Игната Александровича. — Кажется, нас отравили, господа, — с улыбкой констатировала Аида. — Батя, мне нехорошо, — признался отцу Константин. — Экие мы слюнтяи! — Аида поднесла к губам салфетку. — Вот и платье запачкала! — Надо звать на помощь! — пропищал Сперанский, хотя прекрасно понимал абсурдность своего предложения. Следовало пройти через три комнаты и спуститься на первый этаж, чтобы позвать охранников. И все же он предпринял попытку, хотя глаза у «адмирала» закатывались и ноги его не держали. Он рухнул на пороге гостиной, молча сполз по косяку, зацепив висевшую рядом литографию Домье, будто хотел взять ее с собой на тот свет. Константин повел себя более энергично. — Где телефон? Надо вызвать «скорую»! — Валяй! — напутствовала его Аида, и тот начал метаться по комнатам. Игнат, несмотря на грузный вес и одышку, добрался до окна. Хотел ли он подышать свежим воздухом или выброситься со второго этажа, так и осталось загадкой. Старик раздвинул тяжелые, плюшевые шторы, но не знал, как справиться с жалюзи. Подобные новшества им не приветствовались, не принимала их заскорузлая душа уголовника. Он неистово царапал жалюзи и, уже падая, ухватился за шнур, будто отыскал заветный ключ, способный приоткрыть завесу тайны. Что увидел Игнат Александрович в последний миг своей жизни? Сквозь заиндевевшее стекло просачивалась иллюминация ночного города. Из его груди вырвалось грязное, нецензурное слово. Оно зависло под лепным потолком гостиной и рассмешило Аиду, потому что относилось к ней. Еще ей было весело оттого, что тарелка с недоеденной уткой провалилась в глубь шахты, а на смену ей поднимался кубок, до краев наполненный жидкостью неприятного, бурого цвета. Напиток был теплым, горьким и вонючим. Она с жадностью присосалась к кубку. — Дай мне! — донеслось словно из-под земли. По ковру полз Константин, еле волоча за собой безжизненные ноги. — На! — протянула она ему кубок с остатками жидкости. Пальцы у него дрожали мелкой дрожью, так что была опасность, что он не удержит в них кубок. Впрочем, до этого дело не дошло. Едва Заварзин-младший коснулся ее руки, Аида сделала резкое движение, и содержимое кубка выплеснулось ему в лицо. Константин заплакал. Потом ее вырвало прямо на «волшебный стол» Сперанского. — Расползлись, как тараканы, — произнесла она вслух, оглядев критическим взглядом гостиную с мертвыми телами. Сама же не могла подняться, потому что давно уже, как только возникла дурнота, у нее отнялись ноги. «Ничего себе симптомчик!» — подумала Аида и потеряла сознание. В полночь пришел факир. Убийство в доме известного бизнесмена озадачило многих. Карета «скорой помощи» обнаружила три трупа и полуживую девушку. Экспертиза установила, что в соус, подаваемый к утке, был подмешан мышьяк. Мотивы, побудившие повара отравить своего хозяина и его гостей, остались невыясненными. Повар с места преступления скрылся. Следствие полагает, что его уже нет в городе. В ту ночь был рейс на Пекин, и китаец Хуан Жэнь вполне мог улететь на родину. Однако в списке пассажиров его имя не значится. С другой стороны, повар мог воспользоваться фальшивыми документами. Известно, что Хуан Жэнь приехал в Екатеринбург три года назад и по рекомендации шеф-повара ресторана «Харбин» был приглашен на работу в дом банкира Патрикеева, скончавшегося летом прошлого года. По городу поползли слухи, что Патрикеев тоже был отравлен китайцем. Многие нувориши отказались от услуг своих китайских поваров. Аида провела в больнице полторы недели. Домой ее выписали в инвалидном кресле. Ужин в доме Сперанского закончился для девушки параличом обеих ног. «Вам еще повезло, — приободрял доктор. — Вас вовремя стошнило, да и организм молодой, сильный. Будем надеяться, что паралич в вашем случае явление временное». Татьяна навестила ее еще в больнице. Плакала и без конца твердила: — Ты как чувствовала! Ты как чувствовала! Я, как представлю, что могла в тот вечер оказаться там… Я ведь узнала обо всем только на третий день. Даже на похоронах не была. — Значит, три дня не просыхала, — сделала вывод Аида. — Как же ты на права сдашь, умница? — А куда теперь торопиться? Таиланд накрылся… Кстати, что будем делать с путевками? Может, продать, пока не поздно? — Еще чего! У нас в запасе две недели. Татьяна не разделяла ее оптимизма и вскоре запила так, что не подавала признаков жизни, во всяком случае, не отвечала на телефонные звонки. Патимат старалась ей во всем услужить. Она и раньше корпела над падчерицей, теперь же обостренный комплекс вины сделал из мачехи преданную собаку. «Это я во всем виновата, — как-то призналась она. — Сколько раз я желала тебе смерти или уродства! Аллах покорает меня за это!» Зато старая Аида почти радовалась. «Отбродяжничалась, красавица! — бросила она ей в день приезда из больницы и добавила любимое: — Эх, цыганское отродье!» Позвонил Родион, предложил забрать ее в Питер, чтобы показать хорошим специалистам. На следующий день после этого звонка из Питера пришла посылка. «Неужели Родя прислал? — недоумевала Патимат. — А по телефону даже не заикнулся о посылке! Нет, это не его почерк!» Екатеринбургский адрес был выведен слишком корявой рукой, а в обратном адресе значилась какая-то аптека. В ящике, в ворохе соломы, оказалось пять одинаковых бутыльков с неизвестным лекарством. На каждом бутыльке стоял иероглиф «цзинь» — «золото». Единственный иероглиф, который понимала Аида. «И ты это будешь пить? — ужаснулась Патимат. — Мало тебе отравы?» Первого марта в Екатеринбурге редко наступает весна. Слава Богу, если выглянет солнце, утихнет ветер и упадут морозы. Именно такой день, временного перемирия зимы с весной, выдался, когда Аида своим ключом открыла ворота особняка на Волгоградской. Она прошла по всем этажам, заглянула в каждую комнату. Дом ей показался мрачным, несмотря на яркий, солнечный день, и совсем необитаемым. Все, что произошло здесь полгода назад, казалось, было не с ней, а с какой-то другой девушкой, из кинофильма или из книги. Татьяна могла перебраться в одну из своих квартир, но чутье подсказывало Аиде, что подругу следует искать в Сысерти, и она, не раздумывая долго, взяла такси. Наталья Капитоновна встретила ее с распростертыми объятьями. — Вылечилась, дочка? Ах, какая молодец! Я сразу сказала: «Аидочка и без ног? Такого не может быть!» Говорила я Пете, зачем этого узкоглазого в дом привел? Оказывается, бабка, узнав о трагедии в доме Сперанского, решила, что беда приключилась с Танюхой, и бросилась в город, спасать внучку. Но Танюху в самом деле надо было спасать. Наталья Капитоновна нашла ее в непотребном виде, в спальне отца, среди груды пустых бутылок. Долго не могла привести ее в чувства, провела в особняке целую ночь, «кошмарную ночь», а наутро увезла внучку в Сысерть. — Неделю держалась. Правда, ходила как в воду опущенная. А вчера че учудила? Раскопала мою заначку «кедровки» и все подчистую выдула! До сих пор спит, проснуться не может! Полюбуйся! С этими словами она ввела Аиду в спальню, где стоял тяжелый перегарный дух. Татьяна продрала глаза, зевнула, уселась на кровать, начала что-то ворчать себе под нос и вдруг онемела. Переводила взгляд с бабушки на подругу и обратно, будто никого не узнавала, а потом шепотом спросила: — Аидка, ты мне снишься?.. В Таиланде они провели полмесяца. Кроме разнообразных увеселительных мероприятий целью поездки были храмы и монастыри. Но больше всего впечатлял не грандиозный Ваткрагло, главный храм страны, со своим золотым, изумруднооким Буддой, а древняя столица Сиама Аютая. Она похожа на город мертвых. Падающие башни полуразрушенных храмов, пятидесятиметровые Будды, поросшие мхом. Татьяна уселась в стопах одного из них и заявила: — Все. Никуда больше не поеду, не пойду. Останусь здесь навечно. Здесь, наверно, бродит дух моего отца. Он мне часто рассказывал про этот город. Аида устроилась рядом и закурила. Она подумала, что совсем бы ей не хотелось встретиться с духом Патрикеева, а также с другими, отправленными ею за последние полгода на тот свет. Мысль эта позабавила ее, и она бы последовала примеру Татьяны, которая уже во всю медитировала, но тут она услышала плач грудного ребенка. Он плакал в самой утробе позеленевшего Будды… Тайская кухня им нравилась не меньше китайской. В ресторанах они изощрялись, каждая на свой лад, заказывая самые экзотические блюда. — Странно. Я думала, что после всего случившегося тебя ничем не заманишь в ресторан. — А кушать-то охота! — смеялась над Таниной наивностью Аида. — Как ты считаешь, зачем Хуан Жэнь пошел на это? — Она впервые задала вопрос о своем любимом поваре. — Почему он нас с отцом не отравил? Конечно, дядя Семен мог достать кого угодно, но зачем же так? — Наверно, ему заплатили, — высказала предположение Аида. — У Семена было много врагов. Она подозвала официанта и попросила его раздобыть сигару. — Господи, ты уже по-ихнему заговорила! — восторгалась Татьяна. — Просто отпад! Только на фига? Они понимают по-английски. — Это мое хобби, — призналась девушка. — Великий полиглот прошлого века Генрих Шлиман тратил на изучение нового языка в среднем шесть недель, а мне достаточно трех. Правда, я не трачу времени на грамматику. Слушаю музыку, постигаю суть, а потом воспроизвожу. — Клево! Мне бы так! — И что дальше? — Я бы устроилась переводчицей в какую-нибудь фирму. — Ты хочешь работать? В интонации, с которой Аида задала вопрос, присутствовала презрительная нотка. — Не то чтобы очень, — смутилась Татьяна, — но лучше что-то делать, чем… Вот, например, мы с тобой путешествуем, и мне ни разу не захотелось напиться… Она напилась в последний день. Убежала из номера гостиницы, когда Аида спала, сдала чемодан в камеру хранения и пустилась во все тяжкие. Аида, проснувшись, решила, что подруга вернулась в Аютаю, дабы встретиться с духом своего папаши. Татьяну доставили в аэропорт на полицейской машине, за час до вылета самолета. Она лыка не вязала, и весь полет ее тошнило так, что стюардессы не успевали подносить кульки. Аида сохраняла спокойствие, хотя внутри у нее все кипело. — Ден сказал, что ты похожа на шаровую молнию, — балагурила пьяная подруга, — и что вокруг тебя — всегда куча трупов! — Где ты видела Дена? — Он вернулся, когда ты лежала в больнице. И мой папка умер тоже из-за тебя! — Это Ден тебе сказал? — Нет. Это мне сказал Будда в Аютае. Мы с ним подружились. Клево! У меня будет от него ребеночек! Такой хорошенький-прихорошенький. Наполовину сиамец! Аида никогда не понимала, зачем нянчится с этой идиоткой? Почему не может на нее как следует разозлиться и порвать всякие отношения? — А твой попик перевез свою попадью на Мамина-Сибиряка! — хохотала Татьяна. Ледяной уральский воздух быстро отрезвил Татьяну. — Аидка, прости! Я по пьяни! Я не со зла! — оправдывалась она перед подругой. Та, молча, усадила ее в такси, заплатила таксисту и хлопнула дверцей. — А ты разве не поедешь домой? — крикнула ей вслед Татьяна, но Аида не обернулась. В тот же день она улетела в Санкт-Петербург. В маленькой общежитской комнате Родиона ей вдруг стало грустно, как никогда. Почему она должна обо всех заботиться? Вот, к примеру, ее брат. Тридцатилетний мужчина, с двумя дипломами, а солидности ни на грош! Жить совсем не умеет. И без нее сдохнет в этой вонючей общаге! Не говоря уже о других членах семьи. Банковский счет ее приятно удивил. Двести тысяч долларов. Восемьдесят она получила от Сперанского за программу-минимум, двадцать — от Игната Заварзина за голову Сперанского, сто перечислил литовец за тройное убийство. Не зря рисковала жизнью и здоровьем. Города она совсем не знала. Родиону пришлось быть ее гидом. На Фурштадтскую они забрели совершенно случайно. Ей срочно понадобилось в аптеку., и они заглянули в ближайшую. А потом ей бросилась в глаза ажурная, чугунная ограда. Чугунное кружево, очень тонкой работы. А за оградой — крохотный дворик, с плакучими ивами. — Что это? — Кажется, роддом. Она спросила у него название улицы. Родя тут же принялся наводить исторические справки, но она не дала ему забраться глубоко. — На этой улице мы купим квартиру, — заявила Аида тоном, не терпящим возражений. — Ты с ума сошла? Эго безумные деньги! Ты вообще представляешь, сколько это может стоить? Ты попала в город-музей! Это тебе не Урал и не наша азиатская дыра!.. — Родя, милый, заткнись, пожалуйста! Нет ничего на свете дороже денег. Через неделю они въехали в пятикомнатную квартиру на Фурштадтской. Денег хватило даже на мелкий ремонт и на мебель. В одной из комнат сохранились шелковые обои начала века. Аида решила их не трогать, выделив эту комнату брату. Родион был сам не свой от счастья, ходил на цыпочках, щупал обои, любовался эркером и видом из окон. Потом сел по-турецки на пол, под лепным потолком, с хрустальной люстрой, купленной наспех в ближайшем антикварном, и пустил слезу. — Аидка, ты — волшебница! Отец с ума сойдет, когда узнает! — Все у тебя сходят с ума! А между тем в нашей семье есть только один сумасшедший — это ты! Город ее очаровал так, что даже стерлись таиландские впечатления. Уезжать не хотелось, да она бы и не уехала, если бы пьяная Татьяна каждый раз не врывалась в ее размеренную питерскую жизнь, не корчила издевательскую гримасу, не смеялась бы в лицо. Это становилось навязчивой галлюцинацией, страшной, мучительной. Она вернулась в Екатеринбург в начале мая. Многое изменилось за это время. Татьяна сдала на права, и будучи в нетрезвом виде, успела уже разбить один из отцовских автомобилей. Ее лишили прав на полгода. Литовцы, через посредническую фирму, завладели половиной акций медеплавильного комбината. Грузовики с медью опять поехали в Литву. И это кое-кому не нравилось. Денис избегал встреч с Аидой. По крайней мере, ей так казалось. Объявился Мадьяр. «Я вернулся только ради тебя. Я рискую жизнью и процветанием мой фирмы»… И тогда же, в мае, она достала из почтового ящика письмо, без обратного адреса, и прочла набранный на компьютере текст: «Убирайся вон из нашего города, если дорога тебе твоя жизнь и жизнь твоей старухи!» 3 Она снова и снова перечитывала записку и не верила своим глазам. Ей впервые угрожали анонимно. Угроза всегда действовала на Аиду странным образом. Сначала она цепенела от страха, а потом в ней пробуждался дикий, необузданный зверь, и тот, от кого исходила угроза, в конце концов, оказывался стертым в порошок. Но теперь все было куда сложнее. Написавший записку прекрасно знал эту ее черту, стирать противника в порошок, потому и не назвался. Угрожавший был не дурак, он добился малого. От беспомощности Аида сжала кулаки и зарычала. Действовать начала в тот же день. Что же ей, сидеть и ждать у моря погоды после такого письма? Татьяна встретила подругу с распростертыми объятиями. — Клево! Я, как знала, что ты придешь! Испекла пирог с капустой! — Ты что, рассчитала кухарку? — Ну, да, — весело призналась Танюха. — Я ей задолжала за два месяца. Эта стерва решила на меня в суд подать. Хорошо хоть не отравила! Дом был сильно запущен. С нового года в нем никто не убирался. Татьяне не хватало денег на выпивку, а уж на содержание горничной и подавно. Родственники и знакомые с ужасом думали о том, что будет через несколько месяцев, когда она вступит в права наследства. Татьяна хотела бескорыстно поделиться с Аидой отцовскими деньгами, но та не желала об этом слышать: «Быть притчей во языцех — уволь!» Ее приезд из Питера Татьяна восприняла, как чудо. Прыгала до потолка от счастья. «Я твоих теток замучила. Каждый день звонила или наведывалась. У Патимат уже изжога при виде меня!» А ночью шептала в горячих слезах: «Аидка, не бросай меня так надолго! Я покончу с собой! Ты обиделась на меня за самолет, поэтому ни разу не позвонила? Я — дура! Набитая дура! Если бы ты знала, сколько раз я проклинала себя за тот позорный срыв!» — Я сварю к пирогу глинтвейн, ладно? Татьяна заискивала перед подругой. В который раз пообещала не пить, но постоянно искала лазейку. — Можно обойтись чаем. — А куда запропастился твой жених? — Он мне больше не жених. — То-то я смотрю, дурь тебе некому из башки выбить! — Ничего себе! Раньше ты возмущалась, что Денис тут постоянно околачивается, а теперь… Соскучилась, что ли? — Соскучилась. Не мешало бы нам потрясти жирами. Как думаешь? — Ты поедешь со мной на дискотеку? Сегодня? — А зачем откладывать? Надо брать радости от жизни сегодня, а то завтра законопатимся в монастырь! Тряска выдалась отменная. Любимец публики, крикливый немец Скутер, подавал команды: «Быстрее! Смелее! Налево! Направо! Давай-давай!» Из него вышел бы отличный советский пионервожатый, но молодежь, не познавшая прелестей лагерной жизни, приходила в раж от скутерской муштры. Напрыгавшись от души, девушки взяли по безалкогольному коктейлю и, продравшись сквозь толпу беснующихся, оказались в административной части здания. Аида здесь была впервые, поэтому старалась не упустить каждую деталь. — А куда ведет этот коридор? — Нам туда не надо. Вон кабинет Дена. — Татьяна указала на дверь, обитую черным дерматином. — А все-таки, куда он ведет? — Понятия не имею. Денис вызвался их подвезти. Татьяне пообещал, что проведет ночь в особняке, как только проводит Аиду. Она заметила в нем перемены. Ден сбросил лишний вес, и африканский загар до сих пор не отмылся. Но главное, за внешней респектабельностью и благополучием угадывался страх. Может, он и раньше был, просто Денису удавалось его закамуфлировать? — Твой визит меня сегодня застал врасплох, — признался он Аиде, как только они остались вдвоем. — Ты хоть понимаешь, что мы с тобой висим на волоске? Милиция ищет китайца, но людей Сперанского на мякине не проведешь, они ищут того, кто продался литовцам. И подозревают, конечно, меня, хотя я в это время отсутствовал… — Ты просто не захотел присутствовать, — уточнила она. — У тебя есть доказательства? — При желании все можно найти. — Я бы на твоем месте уехал из города. С тобой многие хотели поговорить, тогда в марте, но ты вовремя смылась. И твое возвращение снова возбудит интерес к этому делу. — Теперь ты перебрался под крылышко к Бамперу? Он — веселый мужик. Все еще трахает племянницу или переключился на других родственников? — Как бы он не переключился на тебя, моя радость. — Пусть сначала докажет, что я причастна к убийству. — Вот тут у тебя промашка. Если не сказать больше. Серьезное упущение. — Ты о чем? — О китайце. Тебя видели с ним в кафе. — Кто видел? — Не важно. О, мне пора ехать! — Он посмотрел на часы. — Танька будет ревновать. Спокойной ночи! Теперь она была уверена, что угроза исходит от Дена. Для него это вопрос жизни и смерти. К тому же он — трус, а трусов следует опасаться пуще всего. Трус продаст, подставит, убьет. Посещение церкви совсем не входило в ее планы, но спать в это утро она не смогла и приехала к заутрене. Оделась очень скромно, чтобы не выделяться, но на фоне старух-прихожанок все равно бросалась в глаза. Она старалась не смотреть на Олега. Она молилась Богородице, как привыкла, на латыни. И расслышав ее страстное «Аве, Мария!», старухи бросали на девушку недобрые взгляды. Она знала, в котором часу священник обедает, времени было предостаточно, чтобы все хорошенько обдумать. Но отыскав в парке заветную скамейку, под старой разлапистой пихтой, Аида не в силах была противостоять нахлынувшим воспоминаниям. В ту ночь, когда разыгралась гроза, она впервые почувствовала что-то похожее на счастье. Дверь открыла женщина лет тридцати, простоволосая, в старомодном платье. В ее бесцветных глазах читалось вечное покаяние. Именно такой и представляла ее Аида. — Могу я видеть отца Олега? — Проходите, — сказала женщина. — Он с минуты на минуту… — Его еще нет? Раньше он никогда не опаздывал к обеду. Женщина вздрогнула, потупила взор. — Вы, наверно, Аида? — спросила она тихо и поежилась, будто от холода. — Он вам исповедовался? — усмехнулась девушка. — Или злые языки усердно потрудились? — У нас нет тайн друг от друга, — призналась женщина и тут же зарделась. — Вы проходите в комнату, а я поставлю чайник. Хотите чаю? В комнате ничего не изменилось, словно не минуло полгода с того утра, когда он поставил точку, сказав: «Это твой грех. А я в своих грехах покаюсь». Перемены наблюдались в запахах. В комнате пахло совсем по-другому, пахло чужой женщиной и стряпней, которой Аида его никогда не баловала. Только она присела за письменный стол, как вернулся со службы хозяин. — Оля, у нас гости? Это отец Олег обнаружил в прихожей ее сумку и туфли. Послышался многозначительный шепот, жена объяснялась с мужем. Наконец он сделал несколько неуверенных шагов в комнату. — Привет! — расплылась в улыбке Аида. — Как дела? Он стоял перед ней бледный и растерянный. Она заметила, как он похудел и осунулся и как подросла его рыжая борода. И то, и другое, и третье сильно старили отца Олега. Он выглядел ровесником своей жены, хотя та явно была старше. Часто от жен зависит, молодеет мужчина или наоборот, старится. — Какими судьбами? — пролепетал он, хотя обладал прекрасным, задушевным баритоном. — Проходила мимо, дай, думаю, загляну. — Может, вы отобедаете вместе? — дрожащим голосом предложила Ольга. — Это кстати! — не мешкая, согласилась Аида. — У меня со вчерашнего вечера — ни маковой росинки… — А ты не будешь с нами? — спросил он супругу. — Я уже покушала. Она налила им по тарелке борща и вынула из духовки пирог с грибами. — Тебя так каждый день кормят? — искренне удивлялась девушка. — Почему же ты исхудал? — Соблюдаю посты. — Он поймал за руку Ольгу, явно желающую оставить их наедине. — Может, все-таки поешь? Женщина высвободила руку и, не сказав ни слова, ушла в комнату, прикрыв ладонью глаза. — Зря смущаешься, — хихикнула Аида. — Мой отец двенадцать лет прожил в одной квартире, с двумя женами, — и ничего. — Понятно, — как в воду опущенный, произнес священник и вдруг спохватился: — Борщ, между прочим, со свининой. — Он впервые осмелился поднять на нее глаза и увидел распятие. Отец Олег вытаращился так, будто перед ним материализовалась нечистая сила. — Что это? — вытянул он указательный палец. Девушка, снова хихикнув, посмотрела себе на грудь. — Распятие, святой отец. — Ты крестилась? — Крестили меня еще во младенчестве. — Так ты что же, врала мне? — Есть грех. Люди так легковерны, верят всему, что скажешь, даже всяким нелепостям. А как разоблачишь себя, еще долго не верят в правду. Им хочется быть обманутыми. — Но зачем? Не понимаю… — Сама не понимаю. Так вышло. Из чувства противоречия, что ли. А когда тебе безоговорочно верят, очень трудно признаться во лжи. — Но ведь ты пошла… — Да, я сделала аборт. — Господи! Господи! Ты — большая?.. Он больше ничего не мог сказать, потому что слезы душили отца Олега. Аида тоже плакала, но при этом улыбалась. — Мне теперь — прямая дорога в ад. Он махнул рукой. — По твоим представлениям, все будем там. Она покачала головой. — Есть еще чистилище. — Чистилища нет! — строго возразил православный священник. — Есть. Иначе — никакой надежды, святой отец. — Так ты — католичка, — догадался он. — Это плохо? — По мне — лучше бы мусульманка! Слезы высохли. Взгляды сделались колючими. — Что ж ты так разнервничался, когда увидел крест? Жалко стало православного ребенка? А католик и мусульманин пусть подыхают! Так? — Ты — невежественная женщина! К тому же лживая! — А ты — не христианин! Ты ограниченный, темный язычник! Тебя близко нельзя подпускать к алтарю! Не думала она, что все превратится в пошлый, теологический спор, но остановиться уже не могла. — Думаешь, покаешься, попостишься и простятся грехи? Черта с два! — Знать тебя не желаю!.. — Привет архиепископу! Подобрал тебе такую красотку, чтобы никто не завидовал!.. — Изыди, Сатана!.. Борщ в тарелках так и остался нетронутым. Почему так катастрофически не везет, думала она. Почему нет в мире гармонии? Почему человек, так похожий внешне на брата, оказался козлом? Почему брат, которого она любит больше всех на свете, такой нелепый и такой неустроенный? Почему с самого детства ее преследуют семейные дрязги и от семьи остались ничтожные осколки? И еще миллион «почему»… Долго уговаривать Ивана не пришлось. За одну упоительную ночь он готов был для нее на любой подвиг, а уж за то, чтобы такие ночи повторялись и повторялись… — Одного не пойму, зачем тебе это надо? Что там можно взять в этой квартире? — Ничего брать не стоит. Хотя грабеж для отвода глаз неплохая задумка. Пошарь по шкафам, на всякий случай. Может, что-нибудь и найдешь. — А на хрена? Мне и так хорошо. Время от времени разговор прерывался. Мадьяр не мог быть слишком долго безучастным к ее телу. — А знаешь, — признался он, едва отдышавшись, — я соскучился по настоящему делу. Люблю пощекотать себе нервишки. Бизнес — занятие довольно пресное. Эдакое недосоленное и недоперченное блюдо. — Ну, ты даешь! — А у тебя разве не так? Просто боишься себе в этом признаться. Не надо лицемерить. Я убиваю, потому что мне это нравится. И пусть от меня не ждут раскаяний и оправданий. Ненавижу, когда распускают сопли! — А ты страшный человек, Иван. — Разве? Ты меня не очень-то боишься. — Ты раньше не был таким. Подобрал меня с улицы, обогрел, приютил. — Это самая странная история, которая со мной приключилась в жизни. Какая-то загадка без разгадки. Сколько ни пытался узнать, что ты там делала в то утро, бесполезно. Сама ты ничего не расскажешь. И никто из моих друзей, живущих в том дачном поселке, тебя не знает. Ты действительно спала на ходу? Ты лунатик? Но больше это не повторялось, пока ты жила у меня. А еще меня прибила венгерская фраза. — Со мной это случилось впервые. Поверь, Иштван. Хотя все может быть. Во сне я плохо соображаю. А не объясняла я тебе, потому что себе не могла объяснить. Это самая странная история не только в твоей жизни. Не знаю, заметил ты или нет, как я удивилась табличке при въезде в город. Хотя в твоем рассказе мелькало название города, но я, если честно, не очень-то прислушивалась к твоей болтовне. Так вот, я считала, что мы едем в Челябинск. — В Челябинск? — Ну, да! Ведь накануне я веселилась в теплой компании на даче, под Челябинском. Мы изрядно выпили, натанцевались, и меня сморило. Последнее, что помню, начиналась гроза. И самое главное, я засыпала в одежде. Никто бы не посмел до меня пальцем дотронуться. — В это верю! А остальное — лабуда! Хотя над тобой могли подшутить. Челяба — не Сан-Франциско. На машине, да по ночной магистрали — часа четыре, не больше. Но где же, в таком случае, твои челябинские друзья? — Какие друзья? Случайная компания. Они даже имени моего не знали. — Да, бурно протекала твоя жизнь! Зато через недельку уедем во Львов, и там я тебе обещаю мир и покой. Она прижалась щекой к его плечу, прошептала в полудреме: «Птицы поют, как перед концом света». И уснула. Длинные, узловатые пальцы Ивана, с легкостью пианиста, набрали код подъездного замка. Время было выбрано не самое подходящее. На улицах полно народа, много молодежи, ведь рядом университет, а у молодых глаза зоркие, взгляды цепкие. Он постарался одеться попроще, но внешность у него запоминающаяся, хищная внешность, орлиный нос, глубоко посаженные черные глаза. А еще высокий рост и почему-то солдатская выправка. Шерлок Холмс, со своей дедукцией, сказал бы: «Бывший офицер», и, возможно, даже назвал бы кампании, в которых он участвовал. Но Мадьяр от армии и то в свое время отбрыкался, не говоря уже о военных кампаниях. С недавних пор он считал себя убийцей-романтиком. Иван поднялся на площадку между четвертым и пятым этажом. Расстегнул саквояж, достал оттуда рясу и крест. Облачился. Зарядил пистолет, надел глушитель. Усмехнулся, вспомнив, какое впечатление произвел на Аиду в этом наряде. Она даже присела на табурет с разинутым ртом. Все-таки у девчонки сдвиг на почве религии! Впрочем, каждому — свое, кому-то нравятся погоны и аксельбанты, а кому-то рясы и кресты. Он посмотрел на часы и сказал себе: «Пора!» Всего один лестничный пролет отделял его от заветной цели, а там… Да хоть всю жизнь будет ходить перед ней в рясе и бренчать крестом! Ему открыли безоговорочно. В этом доме почитали рясу. — Отец Олег пригласил меня отобедать… Она скромно опустила веки. Так ее воспитали, стесняться мужчин. Тем более мужчин незнакомых. — Проходите. Он скоро придет. Что-то ее насторожило в этом священнике. Что-то было не так в его облике, но она старалась на него не смотреть. Иван вошел в комнату. Надо было выждать, чтобы она поплотнее закрыла дверь. Перекрестился перед иконой. Огляделся. Аида была права. Поживиться здесь нечем. Та же нищета, что и в квартире, которую он снимал год назад. Вот было времечко! Чем только не приходилось зарабатывать себе на хлеб! И смотри-ка, все возвращается на круги своя. Все в этом мире покупается ценой… Короче, без «пушки» нечего рыпаться! — Вас, кажется, зовут Ольгой? — вошел он к ней на кухню. Она опешила. На этот раз пристально вгляделась в его лицо и машинально поднесла руку к подбородку. В глазах появился вопрос. — Не надо суетиться, Оля, — как можно ласковей произнес он. — Вы лучше сядьте. Иван взял ее за плечи и усадил на табурет. — Сейчас будет маленький фокус. — Он поставил на стол свой саквояж и щелкнул замком. — Отца Олега ждет сюрприз. — А где у вас?.. — начала Ольга, но из саквояжа этого странного человека в рясе выползла какая-то гадина и плюнула ей прямо в лицо. Женщина успела только охнуть и откинуться на стоявший за ее спиной холодильник. Иван потоптался на месте, завороженно глядя, как ее бледное лицо пожирает кровавый паук. Да, был во всей этой операции маленький прокольчик, несущественная деталь, которую она в конце концов заметила. Не бывает безбородых православных священников… Пора было сматывать удочки, но как назло в эти дни расхворалась бабушка. Ее душил кашель, открылась старая болезнь. Везти ее в таком состоянии в Питер, где каждый третий страдает бронхитом, означало подвергнуть старуху смертельной опасности. С другой стороны, бабушкина болезнь оказалась на руку в отношениях с Иваном. Аида теперь могла сколько угодно тянуть с отъездом во Львов, а его рано или поздно дела заставят уехать. По этой же причине она теперь не ночевала на съемной квартире Мадьяра. Ночью бабушкина болезнь особенно обостряется. На самом деле старая Аида готовилась покинуть этот мир. Она перестала узнавать Патимат и временами заговаривалась. — Пошли кого-нибудь за Верой. — обратилась она как-то к Аиде на ломаном русском языке. Правнучка никогда не слышала от нее русских слов, хотя отец рассказывал, что до Карлага бабушка сносно говорила по-русски, но выйдя из лагеря в пятьдесят пятом году, напрочь все позабыла. — Кто такая Вера? — Вера Копылова. Она работает секретаршей в венгерском полпредстве… — А какой, по-твоему, сейчас год, бабуля? — Тридцать третий. В другой раз старая Аида попросила привести к ней Дьердя, сына мельника, чтобы он сыграл на скрипке. — Дьердь играет «Боже царя храни», как ракоци-марш. Выходит забавно. Вся деревня потешается над ним, только они ничего не понимают! Темные люди! Ведь это обработка Брамса. Дьердь играет из его «Русской сюиты». А они смеются. А вообще, он — красавчик, каких мало! Наши девочки сходят по нему с ума! — Какой сейчас год, бабуля? — Пятнадцатый. — Бабушка, мы в России живем… — Неправда! Мы воюем с Россией… В эти дни Аида почти не расставалась с Татьяной. То они куролесили по городу в поисках какой-нибудь «тряпки», недостающей в гардеробе, то совершали стремительные набеги на пивные бары, дешевые кафе и дорогие рестораны, то «отрывались» в дискотеках и ночных клубах. Аида старалась всегда быть на людях, потому что боялась угодить в ловушку, а ее наличие, ее затхлый воздух, ощущался постоянно. Аида старалась одеваться так, чтобы выглядеть совсем девчонкой, наивной, желторотой, чтобы при взгляде на нее можно было сказать: «Такая годится только для секса». «Так можно стать жертвой маньяка!» — переживала за нее Татьяна. Дело, между тем, шло к развязке. Позвонил Денис Кулешов и сообщил, что кое-кто хочет с ней встретиться. — Этот кое-кто — Бампер? — Он просил раньше времени его не рассекречивать. — Неужели боится? Что ж, пусть заказывает ужин, я согласна на «Зимний сад». Там попугай — милашка. Позабавимся. — «Зимнего сада» больше не будет, — отрезал он. — Предстоит сугубо деловая встреча. — Где? — Я тебя отвезу. — Может, еще и глаза мне завяжешь? — Аида, мне не до шуток. — Мне тоже. Поэтому выслушай мои условия. Я согласна встретиться в твоем кабинете, во время дискотеки. — Ты с ума сошла? Там уйма народу! — Вот и замечательно. Доберусь туда своим ходом, на трамвайчике. Жуть как люблю трамвайчики. А от ваших «чероки» меня уже тошнит! Да, и самое главное, если замечу поблизости его мордоворотов (или еще каких-нибудь бугаев), исчезну в тот же миг. Так и знай! Уйду через стену, через потолок, через унитаз! Но больше он меня не увидит! А чтобы вы оба не наделали в штанишки, возьму с собой Татьяну. — Это лишнее. — Она будет отплясывать под своего любимого Скутера, и нам не помешает. Зато очень удивится, если я не вернусь из твоего кабинета. — Я передам все твои пожелания. А теперь договоримся, на какое число мы назначим это мероприятие. В голове у нее заработала машинка. За несколько секунд она проиграла все варианты исхода из Екатеринбурга, хотя имелся фактор, неподдающийся никаким компьютерным подсчетам — это больная старуха. — Пожалуй, в пятницу я буду свободна. На первом этаже был тупик. На втором — пара кабинетов и тоже тупик. На третьем располагалась вся администрация и основные учебные аудитории, в самом конце — туалеты. Направо от туалетов лестница вниз. Лестница вниз — это то, что надо! Лестница вниз должна привести ее к кабинету Дениса! Однако пришлось поплутать, потому что искомый кабинет находился на втором этаже, а лестница вела сразу на первый, на кухню ресторана. Минут двадцать потребовалось на изучение лабиринта, пока она не вынырнула в знакомом ей коридоре. Потом прошлась в обратном направлении по всему лабиринту, примечая каждую деталь. Ведь это был единственный путь к отступлению. Небольшое препятствие возникло в виде решетчатой двери, с висячим замком, отделяющей училище от остальной части здания. Ее, видно, закрывали на ночь. Но при наличии пистолета висячий замок — не проблема. А вот вахтерша — другое дело. Тетку придется припугнуть, а еще лучше дать взятку и разойтись полюбовно. Взятка гарантирует молчание. С такими мыслями она выбралась на свежий воздух. Ноги сами привели ее в парк, к заветной скамейке. Не думала, не гадала, что так прикипит к этому месту. За семь лет бродяжничества она сменила много городов, улиц и парков, но ни разу не было так больно. Одна надежда, что Питер перешибет эту тоску, примет в свои объятия и уже никогда не отпустит. Но все планы и расчеты в одночасье рухнули. Патимат бросилась ей на грудь с ревом. — Кажется, все! Кажется, все! — причитала она. — Уже два часа не приходит в сознание. — «Скорую» вызывала? — Они сказали: «Конец». Хотели сделать угол, но ампулы с нужным лекарством не оказалось. — Эдьэ мэг а фэнэ! — взревела Аида. — Название они тебе сказали? Она побежала в ближайшую аптеку, купила ампулы и одноразовые шприцы. Делать уколы ей не в новинку. Правда, опыт был негативный. Обслуживала одну наркоманку, та боялась не попасть в вену. Ночь — псу под хвост. Дежурила у постели прабабушки. К утру старуха пришла в себя, и Аида поспала пару часов. Проснулась оттого, что в комнату втащили белый гроб. Слава Богу, сон! — Гробы и похороны — это к почестям, — растолковала старая цыганка. — А я вот видела цыганский табор. К чему бы это? К дороге? — Никуда не поедем! — приняла окончательное решение Аида. Она позвонила Мадьяру. Он отнесся с пониманием, предлагал свою помощь. Совсем другая реакция была у Дениса. — Бабушка при смерти? А дедушка? Ты же знаешь, что такие шутки у нас не проходят. Больше не слышалось страха в его речах. Видно, Ден был на хорошем счету у своего нового хозяина, что-то позволило ему реабилитироваться в глазах босса. И Аида догадывалась, что именно. Владелец дискотеки и ночного бара, Денис Кулешов, заложил ее с потрохами. Поэтому он сегодня такой наглый и немилосердный. «Что ж, — подумала она, — сегодня он на коне, но ни у кого нет брони от воли случая»… — Я с кем разговариваю? — Слушай, Ден, не парь мне мозги! Я не отказываюсь от встречи. Перенесем на понедельник. — Старуха обещала к понедельнику сдохнуть? Иногда приходится сдерживать самые благородные порывы. С каким бы блаженством она сейчас всадила бы ему пулю в лоб! — Доживем до понедельника, — процедила она сквозь зубы. — Я не знаю, понравится это моему шефу или нет, но на всякий случай, предупреждаю, не вздумай с нами играть. Ты могла дурачить тюфяка Патрикеева и маразматика Сперанского. Но больше твой номер не пройдет. У меня было достаточно времени изучить все твои приколы. Запомни — ты у нас на мушке. К вечеру бабушка даже повеселела, хотела погадать ей на картах, но вспомнила, что в канун субботы гадать нельзя. — Поживем еще? — подмигивала ей правнучка. — Вот увижу Ленинград и помру… На врачей больше не надеялись. Аида заставила старуху выпить настой Хуан Жэня. Раньше та воротила нос: «Еще я китайскую отраву не пила!» Неожиданно заявилась Танюха, хотя Аида ее предупредила по телефону, что дискотека отменяется. — Ничего не могу поделать, — оправдывалась она, — ты еще не уехала, а я уже скучаю. — Посиди, а я скажу Патимат, чтобы она сварила нам кофе. Оставив Татьяну с бабушкой, Аида вернулась в прихожую. «Зачем она приперлась? — возник резонный вопрос. — Проверка? Доложит Денису: «Информация подтвердилась». Неужели так далеко зашло? Неужели надо остерегаться Танюхи?» И тут она бросила взгляд на холщовую сумку, с бахромой, с которой Татьяна никогда не расставалась. Любила хипповский стиль в одежде и пыталась привить его подруге. Но Аида слишком долго ходила ободранкой, и намек на прошлое вызывал у нее изжогу. Она схватила сумку подруги и заперлась с нею в туалете. Операция по вытряхиванию содержимого принесла два открытия. Первое не очень удивило. Татьяна держала при себе дамский револьвер. Странно, что она им до сих пор не похвасталась. Второе открытие всплыло на поверхность, когда Аида перелистала ее записную книжку. На букву «3» она обнаружила знакомый телефон. Никак не укладывалось в голове, что Танюха, эта озорная девчонка, влюбленная в нее до беспамятства, продалась Заварзиным. Шпионила за ней, поставляла информацию противнику. А теперь работает на Дениса и его нового хозяина? Она вернулась в бабушкину комнату просветленная, хотя не подала виду, что всего за несколько минут изменилось многое в их отношениях. В субботу произошло чудо. Бабушка поднялась с постели, а в воскресенье даже вышла во двор погулять. Погрелась на солнышке под отцветающей яблоней. Подобрала с земли несколько белых лепестков. Долго разглядывала их на ладони и пустила над ними слезу. Аида оба дня провела в обществе Мадьяра. Он был трогательно предупредителен по отношению к невесте, невеста изображала чувства. — Не забудь прихватить в аэропорт «пушку», — наставляла она его. — С «пушкой» я не пройду таможенный контроль, — прикидывался он простофилей. Его забавляли ее наставления. — Избавишься от нее в последний момент, в сортире. Всему тебя надо учить! — Спустить в унитаз? Черта с два смоется! А если застрянет? Взлетную полосу затопит дерьмо, и мы не взлетим! — Ну, и фантазия! Иван, я — серьезно. Могут возникнуть осложнения. — Может, не будешь финтить? Выложишь все, как есть. Вдруг потребуется помощь? — Это только мое дело, понимаешь? Он не настаивал, ведь легче взять неприступную крепость, чем вытянуть из нее признание. — Ты точно приедешь? — сомневался Мадьяр. — Остановит меня только смерть! Ей почему-то хотелось, чтобы он так думал, мол, погибла во цвете лет и теперь некого вести под венец. По телу растекалась приятная истома при мысли, что Иван будет мучиться. Очень долго мучиться. Всю оставшуюся жизнь. К шести часам вечера она выглядела так, что от нее нельзя было оторвать взгляда. Казалось бы, все очень просто: ярко-оранжевое платье, белые перчатки до локтей, белые туфли и миниатюрный саквояж из крокодильей кожи. Но необыкновенное лицо девушки и тонкая талия придавали всему облику неповторимый шарм. Наряд этот она примерила впервые (платье купила в Питере, а саквояж в Таиланде), будто готовила для подобного случая. Патимат, охая и ахая, крутилась вокруг падчерицы. И даже старуха при виде правнучки зацокала языком. Последний штрих — капелька духов «Dt si, de lа», что можно перевести, как «То здесь, то там», а можно, как «Шаляй-валяй». — На вокзале, когда подадут поезд, меня не ждите, сразу садитесь в купе, — давала она последние наставления Патимат. — Если опоздаю, езжайте без меня. Родион вас встретит. Вещей много с собой не бери. Вещи — дело наживное. Главное — бабушка. Я заказала такси на девять часов. Будь внимательна. Это должно быть такси, а не частная машина. И чтобы в салоне — никого, кроме шофера. — Ты вернешься, чтобы переодеться? — Вряд ли. А что такое? — Взять для тебя какие-нибудь вещи? — Я же сказала… — Она вдруг запнулась, о чем-то вспомнив. — Подожди минутку! В прежних своих скитаниях Аида привыкла обходиться малым, спокойно покидала съемные квартиры или комнаты, оставляя вещи и книги. Но сейчас кое-что изменилось. Она вынесла из своей комнаты шкатулку, в которой хранились ее драгоценности. — Если я опоздаю и не приеду в Питер через три дня, это все будет принадлежать тебе… В глазах у мачехи стояли слезы. И все-таки можно было позавидовать ее выдержке. Аида знала, что целиком может на нее положиться и что в нужную минуту у Патимат всегда окажется под рукой нож. Татьяна тоже по достоинству оценила ее наряд. — Клевый прикид! Не боишься, что тебя когда-нибудь изнасилуют? Будь я парнем… Аида не слушала ее трескотню. Вырядилась она так нарочно, чтобы отвлечь внимание противника. Ее, например, с детства завораживал «клевый прикид» ядовитых змей. К тому же у противника подсознательно должна возникнуть уверенность, что она никуда не скроется, потому что в таком наряде трудно скрыться. Что же касается хиппового стиля Танюхи, тут важна не красота, а какая-нибудь деталь. Например, здорово, что холщовая сумка сегодня при ней! А ведь могла не взять ее на дискотеку! — Ты сигареты не забыла купить? — напомнила Аида. — Блин! Памяти у меня, ну, ни фига нет! — Опять будешь «стрелять» весь вечер? Татьяна отоварилась у ближайшего киоска и щедро предложила подруге пачку «Салема». — Держи при себе! — отказалась Аида от пачки, удовлетворившись одной сигареткой. — По-моему, тебе предстоит не веселье, а черт знает что, — неожиданно начала Татьяна. — Ден сказал, что Бампер хочет тебя видеть. — Меня многие хотят видеть. Что здесь такого? — Ты еще не знаешь, какой он гад. Всю душу вытрясет! Пытал меня, почему я не поехала тогда с тобой к дяде Семену. — И что ты сказала? — Пришлось колоться. Ты на меня не обижаешься? — Правильно сделала. Всегда говори правду и только правду, тем более хорошим дяденькам. «Значит, и ты покаялась перед Бампером? — усмехнулась в душе Аида. — Все рассказала? И о своих связях с Заварзиными тоже?» — Любишь ты надо мной поиздеваться? Татьяна сделала вид, что обиделась, на самом деле обиделась не очень и вскоре уже рассказывала какой-то дурацкий анекдот, и сама же над ним хохотала. — Слушай, Та, ты не оставляй меня надолго с мужиками. — Как это? — Ну, потанцуй минут двадцать и загляни. — Ден рассердится. — А ты сразу начинай качать права. — Это как? — Господи, всему тебя надо учить! Возмутись, например, почему не заводят Скутера, а заводят всякий отстой? Или что-нибудь в этом духе. — Клево! Аида знала, за какую струнку дернуть. Меломанские споры, с пристрастием, в последнее время сильно расстраивали Татьяну, потому что Денис не разделял ее вкусов, а наоборот, насмехался. — Представляю, как Ден скуксится! — начала фантазировать она. — А какая рожа будет у Бампера. — Потом вместе посмеемся. И уже у самого входа в здание Татьяна осторожно посоветовала: — Ты здорово не упрямься. Все равно сломают в конце концов… Они пересекли зал с беснующейся молодежью. Народу было полно, несмотря на понедельник. Здесь, в мире вечного ритма, не существует будней и выходных, лишь бесконечный праздник. Возле директорского кабинета курил какой-то качок. Аида заподозрила в нем охранника. Парень был в костюме, и наверняка под пиджаком имелась «пушка». Ден сидел на своем обычном месте, за столом, а Бампер развалился в кресле. — Заставляете ждать, дама, — сделал ей выговор толстяк вместо приветствия. — Я уже не в том возрасте, чтобы шляться по дискотекам. Как видишь, во всем иду тебе навстречу. Татьяну он вообще не замечал, будто она была Аидиной тенью. Зато Кулешов поднялся с насиженного места, чтобы выпроводить невесту. — Ты чего здесь? — вполголоса спросил он, дабы лишний раз не потревожить слух хозяина. — Да я только сумку брошу. Не с ней же мне колбаситься? — Бросай и вали отсюда! — перешел он на шепот. Она повесила сумку на стоячую вешалку, которая по причине лета пустовала, и покинула мрачноватую тусовку. — Сама все расскажешь или как? — нахмурил брови Бампер. Аида уселась на стул, закинув ногу на ногу. — Погодите, Василий Спиридонович! — забеспокоился Ден. — Мы не сделали самого главного! Он подлетел к девушке и вырвал у нее из руки таиландский саквояж. — Ну, и нервы! — усмехнулась она и хорошо поставленным голосом продекламировала: — Что тебе в чемодане моем? — Что-что! Знаю, что! Все твои приколы изучил! — Неужели все? — издевалась Аида. Денис даром времени не терял. Он поставил саквояж на стол и принялся в нем рыться. Достал из саквояжа пистолет «Макаров», с глушителем. — Клево, когда тебя мочат из настоящего, боевого оружия, а не из дамской пуколки. — Она окончательно перешла на язык дискотек и баров. — А еще тут имеется лак для волос, — продолжал инвентаризацию Кулешов. — Зачем тебе лак для волос? Хорошая штука, действует не хуже газового баллончика, если брызнуть в глаза. Пилка для ногтей… — Валяй-валяй, — подбадривала его Аида. — Скоро доберешься до «Тампаксов». Ими, например, можно заткнуть твою задницу! — Ладно, хватит! — вмешался, наконец, Бампер, и это относилось ко всем присутствующим. — Правильно, Вася, — поддержала его девушка. — Пора перейти к делу. Тут все перед тобой каются, а я ничего не знала. Меня как всегда не поставили в известность! Я бы первая пришла! Покаяние — дело полезное. Ты, наверно, хочешь знать, у кого поднялась рука на старичка Сперанского и куда похерилась половина акций медеплавильного комбината? — Я это знаю. И зря, между прочим, кривляешься передо мной. Твоя жизнь сейчас гроша ломаного не стоит. Для кого ты вырядилась, шлюха? Такие мне до лампочки!.. — Слышала, слышала! Ты предпочитаешь родственниц! Тут я действительно обломилась! — Уймись, блядь подзаборная! — взбеленился Василий Спиридонович и прохрипел, пожирая ее ненавистным взглядом: — Я пропущу через тебя всех своих ребят! Ты будешь корчиться в муках, гадина! Ты будешь медленно умирать! Но сначала ты нам кое-что скажешь. Одну маленькую услугу окажешь перед смертью. — Нет, Вася, ты — не психолог. Наговорил мне кучу дерьма, а теперь просишь о какой-то услуге. — Я — прошу? Разве я прошу? — Как он ни старался, все равно было видно, что обескуражен ее поведением. Эта наглая сучка ни черта не боится, все ей море по колено! — Ты мне сейчас, немедленно, выложишь все телефоны, по которым связывалась с Доном! А не выложишь, наша беседа затянется до завтра, до послезавтра. Короче, пока не сдохнешь! Он ждал, а она молчала. Продолжалось это несколько секунд. — Блин! Курить охота! — разрядила она обстановку. — Ден, посмотри у меня в саквояже. — У тебя тут пустая пачка! — Приехали! — Хочешь — возьми мой «Кент», — предложил он, как добрый следователь на допросе. — Сдурел, что ли? Я такие крепкие не курю! Пороюсь у Татьянки. У нее, кажется, «Салем». Она поднялась, сняла с вешалки хипповскую сумку, вместе с сумкой села обратно, положив ее рядом на стул. Достала сигарету. Ничего криминального в ее действиях не усматривалось, и Денис даже услужливо щелкнул зажигалкой и сам закурил свой «Кент». — Значит, телефоны? — продолжила она разговор. — Записывайте, я помню их наизусть. — Если подсунешь фуфло… — начал было Василий Спиридонович, но тут распахнулась дверь, и Танюха, взмокшая, раскрасневшаяся, с порога затараторила: — Ден! Что за отстойник у тебя сегодня?! Ни одного нормального хита! Сплошником идет черножопый рэп! Ему нравится это дерьмо? Где Скутер? Где «Файф»? На худой конец… Но худой конец уже наступил. Ошеломленный Денис, с открытым ртом, с прилипшей к губе сигаретой, глазел на невесту, будто не узнавал. Более сообразительный Бампер заметил, как Аида вынула из холщовой сумки револьвер, но толстый и неповоротливый, он успел только встать с кресла и тут же рухнул на колени. Пуля угодила ему в рот и вылетела через затылок. У Дена было не больше двух секунд. Он мог бы воспользоваться ее пистолетом или броситься под стол, но его вдруг затрясло, как эпилептика, из глаз брызнули слезы. Аида прострелила ему горло. Он откинулся на спинку кресла. Сигарета выпала изо рта и закатилась за ворот рубахи, но она жалила уже безжизненное тело. Татьяна даже не вскрикнула, просто смотрела на все непонимающими, вытаращенными глазами. В зале выстрелов никто не услышал. Во всю орал громогласный Скутер. Зато парень, подпиравший в коридоре стену, среагировал моментально. Аида снова нажала на спусковой крючок, но на этот раз вышла осечка. И снова осечка! — Черт! Она бросилась к столу, к родному «Макарову», но сзади что-то грохнуло так, аж задребезжали стекла. Это детина всей своей массой обрушился на пол. В руках у Татьяны оказалась чугунная статуэтка Мадонны, американской певицы, кастлинского литья. Она была сделана по специальному заказу Дениса. Ден молился на Мадонну. — Выгляни в коридор, — спокойно попросила Аида, укладывая в саквояж свои вещи. — Никого. — Тогда бежим!.. И мы побежали. Не через зал, а куда-то по коридору. Смутно помню, что там было. Кажется, мы уткнулись в решетчатую дверь, с висячим замком. Аида выстрелила в замок. Получился такой глухой выстрел, а дверь открылась. Все, как во сне. Мы попали в училище. Спустились на первый этаж. Потом Аида совала какие-то деньги насмерть напуганной вахтерше. По-настоящему я очнулась лишь в трамвае, хотя не понимала, куда мы едем… Вас интересует, что я чувствовала, когда на моих глазах расстреляли жениха? А ни фига не чувствовала, будто смотрела захватывающий боевик, вот и все. Зато, когда этот бугай-охранник выхватил пистолет, угрожая Аиде, тут меня прорвало! Рассказать о наших отношениях? На это уйдет целый день, у вас бумаги не хватит для протокола. Я до сих пор не могу разобраться в своих чувствах. Она мне была, как мать, и я очень хотела, чтобы Аида вышла замуж за моего отца. Потом многие намекали, что она каким-то образом уморила его, но я в это не верю и никогда не верила. Хотя вру. Однажды я поверила. Маринин сын, тот самый мальчик, что чудом остался жив, вспомнил, что его защитила от убийцы какая-то молодая девушка. Уж очень это похоже на Аиду, кого-то карать, а кого-то миловать. Меня она почему-то миловала. Я тогда подумала, что у Марины, наверно, имелся какой-то повод для шантажа. Иначе зачем ее убивать? Что касается моего отца — тут дело темное. А вот отравление в доме Сперанского точно дело ее рук. Она спокойно общалась по-китайски с нашим поваром Хуан Жэнем. Я это слышала своими ушами. И выжила она благодаря каким-то его снадобьям. Он и отца моего почти из могилы вытащил, во время инфаркта. У нее были, конечно, свои увлечения. Священник, картежник, наконец, этот западный украинец. Но она всегда возвращалась ко мне. В Таиланде я вдруг почувствовала, что все между нами кончено. Страшно напилась и высказала ей кучу неприятных вещей. Потом, когда она уехала в Питер, я вдруг обрела покой. Мне было хорошо без нее. Сколько могло продолжаться это безумие, эта однополая страсть? Я, конечно, ходила к ее родственникам, интересовалась, как там Аида? Но она стала мне близкой подругой, только и всего. Я думала о ней, как о подруге. Я заботилась о ней, как о подруге. Это была эйфория, освобождение от тяжелой, продолжительной болезни. Но с ее возвращением все пошло по новому кругу. Аида сама проявляла ко мне интерес, была со мной нежной, а я… Я захлебывалась от счастья в ее объятиях. Вам не понять, какое это было страданье. Ведь я постоянно осознавала противоестественность нашей связи. В отчаянии я даже написала анонимное письмо с угрозой, в котором советовала ей убраться из города, пока не поздно. А когда она по своей воле решила уехать, с этим украинцем, я была на грани самоубийства. Вы что-нибудь понимаете? Я— ничего. Я запуталась окончательно. Я думала, выйду замуж, и все само собой пройдет. Денис мне нравился, но в любовь это так и не переросло… Вам не интересно про мои чувства? Вам нужны факты, а не мотивы? А как же вы тогда поймете, почему я убила Аиду?.. Итак, мы оказались в трамвае. Аида высматривала тачки, не гонятся ли за нами? А я сразу заметила того парня, о котором говорила ей раньше. Я давно поняла, что он олух царя небесного, влюбленный без памяти в Аиду. Есть такой тип сосунков, которые вместо того, чтобы подойти к девушке, будут молча ходить за ней по пятам. Это как раз тот случай. Но у Аиды было слишком много врагов, чтобы в конце концов не стать сверхподозрителъной. И я не пыталась ее переубедить. Мне нравилось, что такая ушлая , психологически подкованная женщина споткнулась на элементарном. Она боялась, что парень по сотовому телефону связался с другими преследователями и что мы их просто не видим, угодив в ловушку. На самом деле у этого сосунка, по-моему, не только телефона, но и денег на такси никогда не водилось. И мы, словив тачку, могли бы исчезнуть. Не говоря уже об Уралмаше, где скрываться от преследователей — раз плюнуть, но Аида плохо знала этот район, а я… Я изображала полную идиотку, шокированную произошедшим в «Планете Малахит». Все ее поползновения ни к чему не привели, ведь Аида вырядилась так, что было видно за километр! «Ладно, поехали домой, — решила она, — там я с ним разберусь!» Мы упорно ждали автобус, она постоянно смотрела на часы и твердила: «Время еще есть!» В автобусе я поинтересовалась: «Ты поведешь его к себе домой?»— «Зачем, когда есть кинологическая площадка? Собаке— собачья смерть! А ты иди домой. Если начнут трясти насчет Дена и Бампера, упирай все на меня. Ты тут ни при чем». Тогда-то мне и взгрустнулось. Я вдруг поняла, что остаюсь совсем одна. А больше всего я боялась одиночества. И все из-за нее, из-за Аиды. Ден когда-то сравнил ее с шаровой молнией, предвестницей смерти. Она влетела в мой дом, и не стало моего отца. Потом погибли Марина с мужем. Дядя Семен ушел на тот свет со всей честной компанией. И, наконец, дошла очередь до самого Дениса. Мне осталось лишь носить цветы на могилы! Вот тогда-то я и решилась. Мы довольно прохладно расстались. Я вышла на Волгоградской и пересела в другой автобус, идущий следом. Я знала, куда они держат путь, поэтому сама держалась на приличном расстоянии от них. Я разрядила револьвер, которым так легко воспользовалась Аида. Я догнала их уже в лесопарке. Они шли по дорожке, а я пробиралась за соснами. Вряд ли они могли меня слышать, ведь рядом проходит автомагистраль, а еще поднялся сильный ветер. Дойдя до площадки, Аида устроила парню настоящий допрос с пристрастием, пнула коленом в пах, брызнула в глаза лаком для волос. Сосунок, видимо, не рассчитывал на такой поворот. Думал, она повела его в лес, чтобы там отдаться. Придурок! Он закричал, и я воспользовалась этим, подошла к ним поближе. Я стояла у нее за спиной, метрах в трех, на небольшом пригорке. Идеальная позиция для охоты на хищника. В тот момент мне было приятно осознавать себя хищником, а ее — жертвой. Да и потом, кому не хочется укротить шаровую молнию? Не знаю, может, я сумасшедшая, но я твердо решила, если убью Аиду, навсегда избавлюсь от своей проклятой страсти. Рука медленно поднималась, тряслась, как у последнего алкоголика. Я прицелилась и дернула спусковой крючок. Аида вскрикнула, и я со всех ног бросилась наутек. Мне показалось, что она успела развернуться в мою сторону и, возможно, даже выстрелила. Но не могу утверждать точно, потому что неслась со всех ног, к тому же обронила револьвер. Я всю ночь глушила водку. Мне мерещилось, что на кухню входит Аида, и мы даже поболтали о том о сем. Но уснуть никак не удавалось, и наутро я позвонила в милицию и обо всем рассказала. Здесь, в КПЗ, я сразу почувствовала облегчение. Меня не мучают угрызения совести. Наоборот, я очень рада, что так получилось. Я готова отсидеть любой срок… Историю о какой-то мифической девушке по имени Аида следователь выслушал без особого интереса. Ему часто приходилось выслушивать подобный бред. Преступники, особенно убийцы, любят прикидываться сумасшедшими. И подследственная Татьяна Патрикеева не придумала ничего оригинального, она всячески пыталась себя обелить. Следователь, мужчина средних лет, с лицом преждевременно постаревшим, с унылым взглядом, с мешками под глазами и презрительно выпяченной нижней губой, производил впечатление застоявшейся в кадке воды. Пить еще можно, хоть и попахивает гнилью. — Давайте посмотрим фактам в лицо, — предложил он подследственной. — Мы имеем два трупа в «Планете Малахит» и труп в лесопарке. Все трое убиты из вашего револьвера. Вы действительно обронили его возле кинологической площадки. И на нем, между прочим, только ваши отпечатки. И больше никаких. — Так я же вам объясняю. Аида в тот вечер была в перчатках. — Летом в перчатках? — Такие дамские, до локтей. Она любила вырядиться. — Охранник, которому вы пробили череп, утверждает, что стреляли именно вы. — Он просто хочет меня засадить! Это же ясно! — Вот именно. Все очень даже ясно, — произнес он безразличным голосом. — А юноша, который, по вашим рассказам, преследовал вашу подругу и которого она заманила в лес, обнаружен с простреленной головой. Правда, экспертизой установлено, что предварительно его облили лаком для волос. А вот трупа девушки, раскрасавицы из раскрасавиц, мы не нашли. — Не может быть! — Наверно, она превратилась в эту самую шаровую молнию, — пошутил следователь, и его нижняя губа растянулась в улыбке. — Советую вам во всем сознаться, а свои лесбиянские чувства оставить для женской колонии. Когда ее вывели из кабинета следователя, Татьяна как-то странно, по-мышачьи, пискнула и опустила голову. Она плакала от обиды, от несправедливости навета, от одиночества, но главное от того, что волна страсти, от которой она стремилась избавиться, захлестнула ее с новой силой. Если бы ей предложили начать все сначала, с того самого отцовского юбилея, она бы согласилась, но на этот раз, дойдя до последней черты, метилась бы поточнее. А в ту злополучную ночь поезд, бегущий на запад, навсегда увозил Аиду, Патимат и старуху. Мачеха, уставшая от забот и треволнений, решила спать до самого Петербурга, чтобы, проснувшись, увидеть любимого Родю, обнять его и больше не расставаться. Аида сидела на бабушкиной полке и гладила ее руку; сжатую в кулак. Старуха вдруг приподнялась, уставилась на нее воспаленным взором и произнесла: — Вера! Верочка! Как ты исхудала! — Бабуля, я — не Вера, я — Аида! Но старуха будто не слышала ее. — Ничего, ничего, Верочка. Надо терпеть, надо терпеть… Я вот принесла тебе хлеба. На, покушай! — Она разжала кулак. На ладони лежали помертвевшие яблоневые лепестки. — Ешь, не стесняйся!.. Аида собрала лепестки и сделала вид, что кушает. Выкатившаяся слеза защипала царапину на щеке, след от шальной пули. Анна МАЛЫШЕВА МАНЕКЕНЫ НОВЫЕ ИМЕНА Анна Малышева родилась в 1973 году, в Караганде. Училась в Санкт-Петербурге в Институте живописи, скульптуры и архитектуры им. И. Е. Репина, а также в Литературном институте в Москве. За пять лет написала 14 книг детективных романов: «Преступная натура», «Вкус убийства», «Западня», «Отравленная жизнь», «Пассажир без багажа»… На Московской международной книжной ярмарке 1999 года была удостоена звания «Писатель года». Я понимаю естественное удивление моих читателей, которые привыкли к тому, что я работаю только в детективном жанре. И предупреждаю — я только начинаю их удивлять, предоставив журналу «Искатель» свой ранее не публиковавшийся рассказ, написанный совсем в другом ключе. Я всегда мечтала писать еще и мистику— и писала ее. Думаю, пора познакомить публику со своими экспериментами. Моя заветная мечта — попробовать себя во многих жанрах, — и я сделаю это, потому что чувствую, что сил хватит на все. Также хочу поблагодарить замечательный журнал «Искатель»— от своего имени и от имени моего супруга, Анатолия Ковалева, чей роман вы прочтете под этой же обложкой. Мы уже давно идем вместе по жизни, а вот на соседних страницах встретились впервые. И я очень рада этой встрече! В городе считали, что Маничино — итальянец. Во всяком случае, он прибыл из Милана еще в незапамятные времена. Его, вместе со своей многочисленной семьей, привез в общем вагоне Гаэтано — очень представительный блондин-кондитер. Гаэтано открыл кафе-кондитерскую на главной торговой площади города и сразу начал преуспевать. Здесь можно было заказать торт к празднику, купить удивительные конфеты и помадки, а также сесть за столик и попробовать свежую выпечку, запивая ее кофе или коньяком. Гаэтано вместе со старшим сыном день-деньской колдовал на кухне. За прилавком стояла его хорошенькая, затянутая в корсет дочка, за кассой сидела жена. Младшие дети разносили заказы по домам и подавали кофе на столики. И только Маничино ничего, совершенно ничего не делал. Целые дни он сидел в кафе, за маленьким столиком возле самого окна, и через цельное огромное стекло рассматривал прохожих. Перед ним в стеклянной вазочке всегда лежало несколько свежих пирожных, но Маничино ни разу не откусил ни кусочка. В руке он держал рюмку с коньяком, и даже подносил ее к губам — но не пил ни капли. Одет он был прекрасно — голубой суконный костюм с иголочки, крахмальная рубашка, шелковый галстук, сверкающие узкие ботинки. И такими же новенькими, будто с журнальной картинки, были его светлые, слегка подвитые волосы, и голубые, юношески ясные глаза. Маничино всегда улыбался почти неуловимо, очень легко, необыкновенно нежно — как будто знал, что все на него смотрят. Всем запомнился день открытия кафе-кондитерской, когда у витрин мало-помалу собрался народ, еще не решаясь зайти вовнутрь. В первых рядах стояли легонькие девчонки в кисейных платьицах, за ними застыли дородные, пахнущие рассолом крестьянки, приехавшие на воскресную ярмарку, а также молоденькие няньки с детьми, о которых они почти забыли — так жадно рассматривали Маничино. А он встречал их ясным взглядом голубых глаз и чуть приподнимал им навстречу рюмку коньяка. «Это, наверное, брат хозяина», — сказала какая-то смышленая нянька, давно уже отпустившая ручку своего подопечного, который затерялся в толпе. Ее подруга высказала мнение, что этот красавец скорее похож на хозяйку. Их отделяло от Маничино стекло, и они, ничуть не стесняясь, обсуждали его внешность и костюм, строили ему глазки и только немного удивлялись, что он не прикасается к восхитительным пирожным. Появились первые посетители: нарядная дама в большой шляпе и с крохотной девочкой, горничная в кружевном переднике, посланная за конфетами, двое мужчин в котелках. Мало-помалу все столики в кондитерской были заняты. Здесь сошлись люди, давно знакомые между собой — цвет городского общества. Они непринужденно разговаривали, приветствуя друг друга, пересмеивались, но время от времени голоса утихали, и на Маничино устремлялись косые взгляды. Он все еще не сказал ни слова, не повернул ни в чью сторону головы, не отпил ни капли коньяку, не надкусил ни одного пирожного. Из кухни появился довольный Гаэтано — он вышел поприветствовать самого городского главу. И только когда тот попросил его представить Маничино, обнаружилась удивительная истина. В первые минуты все были в шоке — как можно было так ошибиться! Мужчины первыми стали смеяться и придумывать шуточки в адрес Маничино. Больше всего их заинтересовало, какой механизм приводит куклу в движение. Что это — пружина, как в часах, или, может быть, какой-то хитрый балансир? Как заводится Маничино и как его остановить? Гаэтано улыбался и уклончиво отвечал, что это секрет. Дамы были уязвлены — любой рекламе есть предел, нельзя ведь ставить живых людей на одну доску с этим… Если бы столик Маничино отделяла от остальных какая-нибудь перегородка или хотя бы горшок с цветами, а то ведь он сидит среди людей, как равный! Зато дети были в восторге, и украдкой подбирались к Маничино поближе, вглядываясь в его нежное лицо, пытаясь встретить его взгляд, поймать улыбку… И почти все они остались при убеждении, что Маничино — живой. Иначе — зачем ему на тарелку положили самые настоящие пирожные?! И он, как будто благодаря их за участие, чуть наклонял голову — всегда одинаковым, но таким изящным движением! На центральной площади, где находилось кафе, уже два года как появились электрические фонари, а недавно зажглась первая реклама — над входом в первый кинематограф, где каждый вечер на белом морщинистом экране судорожно и безмолвно умирал белокурый красавец в удивительно сшитом фраке. На зрителей наплывал крупный план — расширенные неподвижные глаза актрисы, ее черные блестящие губы… Потом неслись по экрану кресты, полосы и пятна, тапер, щурясь от дымящейся в зубах папиросы, брал последний, торжественный аккорд, и зрители, слегка ошарашенные увиденным, грустно расходились по домам. И женщины — самые первые женщины века, влюблявшиеся в актеров на экране, — миновали витрину, где всю ночь сидел за столиком Маничино, и уносили в свои супружеские постели воспоминание о его взгляде, нежном и безразличном, и о его свежих розовых губах, никогда не открывавшихся в ответ на приветствия. А после, лежа рядом со своими храпящими мужьями, они неожиданно чувствовали неприязнь — и к актеру, которого видели в кино, и к Маничино. В такие минуты им казалось, что таких существ просто не должно быть на свете — по сравнению с ними живые мужчины кажутся такими пошлыми, а ночь — такой длинной… Время шло, и Маничино из новинки превратился в местную достопримечательность, а потом примелькался настолько, что его почти перестали замечать. В городе появилось несколько автомобилей, дамы сменили огромные шляпы на маленькие, а потом — подумать только! — девушка из хорошей семьи при всех закурила в кафе. Наступил день, когда городской глава вышел на балкон и сказал новобранцам речь. Началась война, но Маничино не призвали в армию, и когда мимо него по площади проходили серые колонны мальчиков, которых он так часто видел вечерами возле кино, он так сочувственно приподнял в их честь рюмку, что один из новобранцев, привыкший к вечному хладнокровию Маничино, вздрогнул и оглянулся. Но тут в колонне кто-то крикнул шутовским фальцетом: «Маничино, айда с нами!» Все засмеялись, а Маничино склонил голову прежним движением. Военные годы он пережил легче и спокойнее всех. Маничино не страдал от недоедания, не интересовался политикой и не вступал в опасные разговоры. Он пил свой коньяк, когда другие посетители кафе довольствовались желудевым кофе — ничего другого Гаэтано предложить не мог. И людям, переживавшим тяжелые времена, казалось, что Маничино просто нелеп. Он стал старомодной, ненужной деталью интерьера, неприятным напоминанием о прежних веселых временах, когда жизнь казалась замечательной новинкой, игрушкой для взрослых. За годы войны выросли дети, и теперь, собираясь на площади у дешевого дансинга, они смотрели на Маничино, как на существо другого мира, бесполезное и нежизнеспособное. Светлые нежные кудри, ясные глаза ничего не знающего о жизни ребенка, старомодная церемонность Маничино, наконец, его костюм тонкого голубого сукна — все это не вызывало у них одобрения. Больше всего их интересовал вкус коньяка в его неизменной рюмке. Войну все реже показывали в кинохронике, игровые фильмы становились все более длинными, исчезли титры, появился звук, Гаэтано разорился и умер, его семья бесследно исчезла в каких-то трущобах на окраине, куда они не могли взять с собой Маничино — его описали вместе с другим имуществом кондитера. И теперь он неподвижно сидел в запертом кафе, кротко ожидая, когда новый арендатор помещения распорядится его судьбой. И однажды весной наступил очень теплый, старомодно-тихий вечер, и дверь кафе открылась. В сумеречный пыльный зал вошла девушка в красном платье, с двумя ведрами и щеткой. Она росла уже после войны и была больше похожа на мальчишку-подростка — никаких нежных округлостей, ни капли той сияющей наивности, которой щеголяли женщины, когда-то впервые увидевшие Маничино. Девушка набрала на кухне воды, составила стулья в пирамиду и начала мыть пол, напевая песенку, слышанную ею в кино. Темнело, но фонари на площади еще не зажигались. Девушка разогнулась, сдула с глаз растрепавшуюся челку… И вдруг у нее сжалось сердце, ей показалось, что за столиком у окна сидит какой-то человек и кивает ей. Она вгляделась и с облегчением узнала Маничино. Девушка подошла, вытирая руки о бедра, продолжая удивляться, что забыла о нем — а ведь когда-то, в детстве… Маничино рывком приподнял рюмку. Секретный механизм, который бездействовал долгое время, неожиданно начал работать — и девушка пыталась понять, отчего? Быть может, под окнами проехал тяжелый грузовик и стул Маничино содрогнулся? Или она слишком резко двигала столы и стулья? Или (с улыбкой подумала она) Маничино просто соскучился и теперь хотел ее поприветствовать? Во всяком случае, за эти годы в механизме что-то разладилось — девушке показалось, что Маничино сидит на стуле как-то криво, будто собираясь встать, держит голову под необычным углом, и уголки его розового рта непривычно опустились вниз… Не отрываясь взглядом от его глаз, девушка протянула руку и попыталась высвободить рюмку из пальцев Маничино. Она уже предвкушала свой триумф в танцзале — сколько там было шуточек насчет содержимого этой рюмки! Маничино судорожно вздрогнул, и ей показалось, что он пытается вырвать у нее руку. Девушка дернула сильнее и, наконец, отняла у него рюмку. На этот раз она была уверена — с лицом Маничино что-то происходит — он как будто пытался открыть рот… По-прежнему глядя Маничино в глаза, девушка залпом выпила коньяк, и ей показалось, что она проглотила комок огня, как факир из цирка. Ее крика никто не услышал — на площадь как раз ворвался оглушительно стреляющий мотоцикл. Позже, тем же вечером, в кафе зашел новый хозяин со страховым агентом. Они осматривали помещение, обсуждали состояние проводки, и хозяин на все лады ругал безмозглую девицу, которая бросила дверь открытой и улизнула куда-то — в кино, разумеется, или на танцы! И только позже, включив, наконец, свет, они увидели за столиком у самого окна худенькую девушку в коротком красном платье. Она сидела, картинно положив ногу на ногу, облокотясь острыми локтями на стол, и томно попивала из рюмки коньяк. Время от времени девушка легко наклоняла коротко остриженную голову, будто приветствуя поглядывавших в освещенную витрину прохожих. Она не отозвалась на гневный голос хозяина, который требовал ответить, куда она подевала манекен — ту старую, заводную куклу, черт возьми?! И когда он, склонившись, заглянул ей в лицо, девушка ответила ему взглядом ясных карих глаз — совсем новеньких глаз, стеклянных, нежных и наивных. INFO 2 (253) 2000 Главный редактор Евгений КУЗЬМИН Художники Анатолий АДАШЕВ Александр ШАХГЕЛДЯН Верстка Сергей ФИЛАТОВ Технолог Екатерина ТРУХАНОВА Адрес редакции 125015, Москва, ул. Новодмитровская, 5а, офис 1607 Телефоны редакции 285-8884, 285-4706 Телефоны для размещения 285-8807, 285-4706 рекламы E-mail iskatel@orc.ru Учредитель журнала ООО «Издательский дом «ИСКАТЕЛЬ» Издатель ООО «Издательство «МИР «ИСКАТЕЛЯ» ISSN 0130-66-34 Свидетельство Комитета Российской Федерации по печати о регистрации журнала № 015090 от 18 июля 1996 г Распространяется во всех регионах России, на территории СНГ и в других странах Подписано в печать 31.01.2000. Формат 84x108 1/32. Печать офсетная. Бумага газетная. Усл. печ. л. 8,4. Тираж 22000 экз. Лицензия № 071275. Заказ № 29171. Адрес редакции. 125015, Москва, Новодмитровская ул., 5а Телефон. 285-88-84. Отпечатано с готовых диапозитивов в типографии АО «Молодая гвардия» 103030, Москва, К-30, Сущевская ул, 21 ………………….. Сканирование и обработка CRAZY_BOTAN FB2 — mefysto, 2025 notes Примечания 1 Черт возьми! (венг.). 2 Высохшие уста прекрасной, пурпурной дамы неподвижны (венг.). 3 «Да, моя любимая дочка» (идиш). 4 Ваткрагло — главный храм Таиланда. 5 Что такое? Кто там? (венг.). 6 Стихи Антона Дельвига. 7 Цзинь, пин, мэй» — «Цветы сливы в золотой вазе», роман 17-го века.