Жеребёнок, как все малыши, принимался играть: то мордочкой ткнётся в бок матери, то защекочет губами шею грудастого мерина, по кличке Барон, и тот, вздохнув, фыркнет, то норовит пролезть под брюхом серого жеребца — дерзость невероятная! И удивительно: наработавшиеся за день колхозные кони снисходительно и терпеливо сносили все шалости сосунка.

А он был неутомим. То пробежится по лужку, то ляжет и давай качаться. Охота ему с одного бока перевернуться через спинку на другой бок. Вот и сейчас, примяв траву, тужится, ловчится, двигает ногами, постёгивает себя хвостиком... Рррраз! — не удалось. Ещё ррраз! — и опять неудача. Обиженно приподнял из травы шею, сердясь, мотнул головой.

Я понял его: жеребёнок хотел убедиться, глядят ли на него кони, и если глядят, то как расценивают его конфуз. Нет, они паслись. Только кобылица-мать поглядывала на игрунка сына не то с укоризной, не то с одобрением.

Теперь он ещё пуще разошёлся: раскачивается, двигает передними и задними смешными тонкими ногами с копытцами, натёртыми травой до блеска, нагибает шею, крутит хвостом. И вдруг удалось перевалиться! Заржал от радости. Заржала и мать-кобылица.

Теперь сосунок, как я и ожидал, надумал перекатиться в обратную сторону — как лежал. Раз шесть, наверно, вскидывался он, пока не добился нужного толчка. Но... что случилось?.. Прошло захватывающее мгновение, а он держится на спине — ни туда ни сюда. Над ним небо. Над ним — глаз уловил в небе — коршун с большущими раскинутыми крыльями. Вот-вот ринется когтить... его. Как он струхнул! В отчаянии диким рывком перевернулся-таки, как хотел, вскочил на ноги, заржал, поджал уши, крепко взбрыкнул — вот тебе, коршун! — припустил по луговине галопом.

Топы-топ, топы-топ, топы-топы-ы...

Всех коней переполошил; они подняли головы и с минуту недоумевающе глядели на шалуна, соображая, что с ним. Убедившись, что всё в порядке, кони, наверно, вспомнили в этот миг, что и у них было такое же лёгкое, с шалостями детство. Только давным-давно...

Как лопастями весла, хлестали время от времени лещи по Сутке, красное закатное солнце лилось на траву, и кони окунали в него морды.

В. Бочарников

Волжина Т. Бобы и Альбатрос

БОБЫ и АЛЬБАТРОС

Рассказ

По-моему, из всех самых вкусных вещей на всём белом свете ничего нет лучше свежих бобов!

С самой ранней весны, когда снег ещё только-только начинал чернеть, я доставала с полки мешочек с заветными семенами, тщательно перебирала их, подготавливала к посадке. Нянчилась я с ними так, будто бобы были самыми невиданными растениями, хотя, в сущности, они очень неприхотливы.

Когда сходил снег, я раскапывала под окном грядку, высаживала проращённые в блюдечке семена и с нетерпением дожидалась всходов.

Вслед за первым плотным листком появлялся второй — матовый и нежный. Бобы выгоняли крепкий четырёхгранный стебель, потом между стеблем и черенком листа возникала грудка цветов.

Цвели бобы кучно. Под листьями раскрывалось сразу по нескольку белых цветков с чёрной ластовицей у самой чашечки. А из каждого цветка, как лезвие маленького кинжальчика, выглядывал будущий стручок.

Стручки с каждым днём надувались, толстели. Мохнатая тёмно-зелёная кожица на них светлела, становилась похожей на пыльный серый бархат.

Вкуснее всего были бобы, когда кончик стручка начинал чернеть. Мясистые, крупные зёрна тогда ещё не были фиолетовыми. На белой плёнке, покрывавшей мучнистую, сладковатую мякоть, только едва намечались тёмные прожилки. Грызть эти приплюснутые, глянцевитые лепёшки мне очень нравилось. А ещё больше любила я вскрывать стручки...

В ту весну, когда случилась эта история, мне не пришлось самой сажать бобы: зимой я часто болела и учебный год заканчивала в детском санатории. Бобы по моей просьбе посадила тётя Устинья. Домой я вернулась окрепшая и весёлая.

У калитки меня встретила незнакомая колченогая собачонка. Она пронзительно лаяла и виляла длинным, почти голым хвостом. И вся она была словно голая. Короткая чёрная шерсть лоснилась на длинном, низеньком теле, уши свисали до земли.

Я остановилась в нерешительности.

Тётка выбежала на крыльцо и крикнула:

— Альбатрос! Сюда!

Собака послушно повернула к дому, а я громко рассмеялась.

— Ты чего?..

— Эта уродина — Альбатрос?.. Знаешь, альбатросы какие? Это же огромные птицы! У них крылья в размахе больше трёх метров! Они у берегов Австралии живут, в океане! Мы по географии проходили...

— Ну да?.. — изумилась тётка.

— Да! — подтвердила я и, присев перед собакой, чтобы получше разглядеть длинномордое чудовище, спросила: — Кто же это её так обозвал?

— Дядя твой, кому же больше... Сашке Чекалину помог до срока трактор наладить, вот Сашка ему и преподнёс подарочек.

Понятно! Это, уж конечно, Сашка придумал имечко. Он на флоте мотористом служил, в кругосветное ходил... Где он только раскопал такую невидаль?

А «невидаль» уже крутилась возле моих ног и ласково повизгивала.