Игорь любовался ее ладной фигурой в костюме цвета абрикоса, ее светлой пушистой прической, трепетавшей от любого звука.

— Игорь, как диссертация?

— Некогда. Опять работенку лаборатории подкинули: определить процентное содержание поступившего осмия.

— Определили? — спросила Эльга, добавляя ему кофе.

— Десять стальных ампул, в которых по два кубических сантиметра порошка, тянет на полмиллиона долларов.

— Кто же его купит?

— За рубежом с руками оторвут.

— Ну, а как все-таки диссертация?

Игорь материал собирал уже три года.

— Эльга, вся наука с культурой — это новообразование, налет цивилизации. Хрупкая лестница прогресса. Индийские девочки Амала и Камала, вскормленные волчицей, мгновенно опустились до животного состояния.

— К чему говоришь?

— Нет во мне научной жилки. Смотрел кино про мафию… Меня как пронзило: вот жизнь! Мужское дело, опасность, деньги, оружие… А жизнь, которую влачу я, кажется пресной, как сушеная рыба. Компьютер, парамагнитный резонанс, масс-спектрометр… Короче, вяленая рыба.

— Иди в киллеры, Игорь.

В ее тоне, да и в словах, трепетала насмешка, поэтому он бросил ей мысль тоже занозистую:

— «Краб-хаус», устрицы, джин. Звучит. Но ты забыла про одно бетонное препятствие — жену Лузгина.

— А ты забыл про изумительную по глубине пословицу «Любовь зла».

— Ну и что?

— В какой-то песне поется: «Любовь не знает ни веры, ни закона…» А в другой — «Любовь всегда права». Значит, я права и буду поступать без веры и без закона.

— То есть как?

— А так, чтобы Лузгин стал моим.

— Несовременное выражение — «моим». — Игорь поморщился.

— Именно моим. Уничтожу того, кто помешает.

— Но законная жена…

— Ты не понял? Любовь не подчиняется ни законам, ни морали. Чувство свободы — как зверь в лесу.

Ее зеленые глаза блеснули заметной искрой. Откуда в светлом — ведь зеленые светлее карих и черных — берется металлический блеск? Или электрический? Игорь притих, не зная, как возразить. Да и что? В ответ она сошлется на классику — на Алеко, Ромео, Отелло; сошлется на ежедневную криминальную хронику убийств жен мужьями и мужей женами. Сглаживая сказанное, Эльга заметила почти беззаботно:

— Ах, махнем за границу.

— Для заграницы деньжат научного работника не хватит.

— Придумаем какой-нибудь ход.

Игорю почему-то вообразилась кровавая развязка, где жертвой окажется жена Лузгина. Его подсознание без ведома сознания поискало выход. Он вспомнил:

— Мою мамашу лечит одна крутая экстрасенсиха. Всякие сглазы, привороты, отвороты…

— Теперь таких навалом.

— Эта признана за рубежом. Кое-что поражает.

— Например?

— У женщины пропал ребенок. Милиция пожимает плечами. Ясновидящая сообщает матери: твой сын похищен снежным человеком. Участковый колдунью отматерил. А через час звонок: ее мальчишка в зоопарке полез на ограду и упал к белому медведю. Шланги, крючья, шесты… Медведя отогнали, и мальчишку спасли. Впечатляет?

— Еще бы.

— Другой случай. Девица родила, мужик ребенка не признает. А соблазнил он девицу в своем «мерседесе». Колдунья сделала так, что этот предприниматель не мог ездить в легковых автомобилях: ни в своем, ни в чужих. Как сядет— так с ним обморок. Хоть на велосипед лезь. Представляешь, прилетает в зарубежный аэропорт, его встречают, а он просит подогнать трамвай…

— Как звать колдунью?

— Простенько: Ираида.

— Дай адрес.

Теперь руку в почтовый ящик Ирина Владимировна просовывала с трусливым напряжением, как в осиное гнездо. Боялась второй повестки в кожно-венерологический диспансер. Странно устроены честные люди: напраслина их ранит сильнее правды. Или тут дело в том, что с правдой смиряешься, а с напраслиной — никогда?

Ирина Владимировна пошарила в почтовом ящике. Что-то лежало. Рука дрогнула преждевременно — не повестка, а конверт. Письмо, скорее всего, от дочери из Хабаровска. Эти дорогие для нее письма на ходу она не читала.

Поднявшись в квартиру и освободившись от сумки с овощами, Ирина Владимировна села в кресло и взяла конверт…

Странно: ни марок, ни штампелей, ни обратного адреса. Конверт из плотной белой бумаги без всякой маркировки. Да ей ли письмо? Ей. Лузгиной. На машинке печатано.

Она вынула небольшой листок такой же плотной бумаги и прочла первое слово, тоже машинописное и как бы укрепленное двумя восклицательными знаками:

«Корова!!»

Руки опустились на колени. Глупая слабость: ведь не ей письмо. «Корова». Еще раз глянула на конверт — Лузгиной Ирине Владимировне. Она с жадным отвращением, с каким иногда смотрела на экране сцены насилия, впилась в текст.

«Корова!!»

Делаешь мужу паровые котлетки, жаришь картофель фри, варишь суп с шампиньонами, пиво холодное подаешь… Нет, дорогуша, не удержалась за гриву, за хвост не удержишься. Неужели в свои сорок восемь лет ты не поняла, чем удерживают мужчину? Не котлетками с шампиньонами, а сексом, в котором ты разбираешься, как заяц в компьютере. Неужели не настораживает, что твой Виталий занимается с тобой сексом лишь раз в две недели?»