— Василий Дмитриевич, мы хоть правильно идем? — с сомнением в голосе поинтересовался у соседа.

— Так огородами… огородами веду, Егорушка, — засуетился дядь Вася. — Так-то оно надежней… ежели увидит кто. Стыда не оберемся… засмеют… — забормотал тихонько Митрич. — А так огородами пройдем… никто и не увидит… туда за околицу можно и бережком, и за дворами… Тропиночка там протоптанная… никто и не приметит…

— Понял, огородами так огородами, — покладисто согласился я. — В колодце Степан Григорьевич как оказался? На спор или правда поскользнулся? — закинул удочку.

Митрич оглянулся через плечо, захлопал глазами, покачал головой.

— От ведь упрямый ты человек, Ляксандрыч… Никак Гришка проболтался? — фыркнул себе под нос. — Ну… случайно вышло-то… поспорили маненько… с кем не бывает…

— А на что спорили? — поинтересовался я.

— Так это… на конфеты, — окончательно смутился Василий Дмитриевич, покосившись на меня, проверяя, издеваюсь, или нет.

Честно говоря, я настолько опешил от предмета спора, что не знал: смеяться или плакать? Или от души выругаться.

— На… какие? — только и смог выдохнуть я, чтобы не заржать.

— Так это… — расплылся в улыбке Митрич. — На «Птичье молоко»… — мечтательно выдал дядь Вася.

— На «Птичье молоко»? — еще больше опешил я. — Это шутка такая? — осторожно уточнил я.

— Много ты понимаешь, — нахохлился дядь Вася, продолжая шагать в направлении колодца. — Это тебе не хухры-мухры… Это… — Митрич завертел головой, зажмурившись то ли от собственных фантазий, то ли от предвкушения выигрыша, я так и не опередил. — Тут, Ляксандрыч, понимаешь, какое дело… молоко-то жуть какое вкусное, птичье-то… Вопрос, конечно, отдельный, птицу доят или другое чего… — задумчиво пробормотал сосед. — Но ведь не достать, зараза… — плечи дядь Васи огорченно поникли. — Их же, понимаешь, только наладили на производство… В Москве, говорят, и то не достать.

— Ничего особенного, конфеты как конфеты, — брякнул я, не подумав, и тут же торопливо добавил. — Вы где успели попробовать? — осторожно поинтересовался, стараясь не выдать своего непонимания.

Ну, конфеты и конфеты. Этих конфет как того гуталина Или я чего-то не понимаю? Мне вот в детстве «Птичье молоко» тоже казалось чем-то особенным. Все мы с пацанами нянечку нашу в детдоме пытали: каких птиц доят, чтобы молоко-то на конфеты получить. Вовка Минюков уверял, что вывели новую породу. Скрестили, значит, козлодоя с коровой, вот и получили короводойку, она-то и даёт птичье молоко. Вовке мы верили, он был умный, много книжек читал. Каждый раз мы с пацанами слушали очередную версию, раскрыв рты от удивления. Еще и нянька придумывала невероятности. И каждый раз мы с пацанами потом спорили, врет или не врет. И кто правду говорит: Вовка или Митофановна?

— Много ты понимаешь, — обиженно буркнул Митрич. — Конфеты как конфеты! — ехидно передразнил меня сосед. — Это ж достижение! — дядь Вася задрал кверху указательный палец.

— Чего? — обалдел я.

— Достижение, говорю, народного хозяйства! — подтвердил Беспалов, пробираясь через кусты.

Я полез вслед за ним.

— Долго еще?

— Почти пришли, — заверил дядь Вася. — Тут, понимаешь, гордость страны перед мировой общественностью. А он «конфе-е-еты».

Услышав слово «общественность» я аж плечами передернул.

— Угу… и что с ними не так?

— С кем? — не сообразил дядь Вася.

— С конфетами, — уточнил я.

— Все так, ты чего, Ляксандрыч? Газеты не читаешь? Это ты зря! — с укоризной выдал Митрич. — Это ж новые конфеты-то! Вкуснющие… Наши-то молодцы, министр вона с заграницы привез идею-то, говорит, догнать и, значитца, чтобы лучше всех.

— И как? — полюбопытствовал я.

— А так! — Митрич гордо задрал подбородок. — Наши взяли и наше придумали, советское, да получше, стало быть, чем ихнее, капиталистическое.

Митрич снова зажмурился, на это раз стало совершенно ясно, от восторга и предвкушения. — Маня как-то приносила конфетку одну, угостили ее… а она мне принесла… — доверительно сообщил дядь Вася. — Знает Манюня моя, сластена я… что твой медведь. Токма медведь он по меду больше… а я вот по конфетам… Ну и пряники сильно уважаю… Пришли…

Дядь Вася внезапно остановился.

— Да чтоб… — начал я, но вовремя замолчал, не выругался.

— Где колодец-то?

Оглядевшись по сторонам, поинтересовался я. Мы вышли к околице, на другой конец села. К дороге, что уходила в сторону того самого колхоза, которому мы все дружно помогали не так давно.

— Так вот жеж, — с готовностью махнул дядь Вася куда-то себе под ноги и отодвинулся.

— Григорич, что ты там, как оно? Живой? — с неприкрытой тревогой в голосе крикнул Митрич куда-то себе под ноги.

— Не дождёшься, старый хрыч, — откуда-то из-под земли раздался знакомый голос.

— Степан Григорьевич, с вами все в порядке? — задал я наиглупейший киношный вопрос. Оно конечно, человек в яме, какой уж тут порядок.

— Переломов, ушибов нет? — уточнил я. Этот вопрос более актуальный.