Гринева улыбнулась, покачала головой и снова посмотрела на часы.

«А и правда, куда запропастился Егор?»

Девушка нахмурилась, кинула взгляд за окошко. До сумерек оставалось еще прилично времени, но чувствовалось, что за окном не лето. Осенний денек плавно перетекал в вечер, холодели краски на небе, тени становились глубже. Оксана невольно залюбовалась деревом, что росло под окнами фельдшерского пункта. Листь только-только окрасились в багрянец, отливали по краям золотом, в серединках еще посверкивали изумрудом остатки летней роскоши.

— У вас тут так всегда людно по воскресеньям?

Из мечтаний Оксану вывал капризный голос пациентки.

— Что? — переспросила Гринева, возвращаясь из собственных рассеянных мыслей обратно в медицинский кабинет.

— Что это за люди? Они что, слепые? — продолжала возмущаться Лизавета.

— Почему же? Все зрячие, — удивилась Гринева, разворачиваясь к Бариновой.

Лиза восседала на кровати, обложившись двумя подушками, вытянув ногу. Капризно надув губы и картинно выгнул бровь, пациентка тыкала наманикюренным пальчиком куда-то в сторону выхода.

— Я даже отсюда вижу, что написано в объявлении: воскресенье — выходной день. Они что, читать не умеют? Весь день идут и идут!

— Увидели, что работаю, вот и идут, обычное дело, — пожала плечами Гринева, возвращаясь к своей работе.

Бывшая невеста Егора девушке ой как не понравилась: нахальная, капризная, невоспитанная лгунья.

«Бывшая ли? — мелькнула мысль, но Оксана старательно закопала ее поглубже. — Красивая, как картинка или как актриса…» — вздохнула фельдшерица, украдкой достала из ящика стала маленькое кругленькое зеркальце и быстро в него посмотрелась. Поправила прядку, выбившуюся из прически, снова вздохнула, убрала безделушка обратно в стол, поднялась, хотела потянуться, но передумал. Столичная гостья за словом в карман не лезла, правил вежливости отродясь не знала, каждое действие Гриневой ехидно комментировала. Ну ее, и так все настроение испортила вместе с выходным.

Оксана старательно сдерживала желание, недостойное доктора. Последние три часа фельдшерице очень хотелось напоить пациентку волшебным коктейлем: смешать в равных пропорциях снотворное и слабительное. Но — нельзя. Врачи не должны опускаться до уровня заболевших людей. Пациенты — люди не в себе, они в стрессе, порой ведут себя неадекватно, не соображают, что делают. Потом им становится стыдно, они даже извиняются.

Так убеждала себя Оксана, стараясь отключиться от голоса столичной гостьи, пронзительного как циркулярная пила. Правда, Гринева очень сомневаясь, что Баринова, когда придет в себя, извинится за свое некрасивое поведение.

«Вот ведь и таких любят… Интересно, за что Егор полюбил Лизавету? Неужели за капризы? Наверное, за красоту… Лиза очень красивая девушка… А потом что же случилось? Понял, что за красотой одни капризы, так и сбежал?» — Гринева печально вздохнула, снова вернувшись мыслями к взаимоотношениям Егора и Лизаветы,.

— В конце концов, это просто хамство какое-то! — воскликнула Лизавета, начиная очередной заход возмущений в адрес Егора. Но тут уже Оксана не выдержала, поднялась, решительно захлопнула журнал, который заполняла, повернулась к Бариновой и сурово отчеканила:

— Посидишь одна. Я пойду насчет машины договорюсь. Здесь тебя на ночь оставлять нельзя, это не больница. Поедем ко мне. Как Егор объявится, так и заберет тебя. Двери я замкну, не бойся, никто не войдет.

— Что? Но…

— Я скоро, — отрезала Оксана, не став выслушивать возражения, развернулась и вышла в коридор.

Внеплановые воскресные пациенты уже разошлись. Санитарка, тетя Глаша, Глафира Антоновна, тоже домой ушла. Она, как узнала, что докторша на работе, так и прибежала, побросав все домашние дела. Гриневой так и не удалось убедить Глафиру вернуться домой. Тетя Глаша отработала, как положено до пяти часов, и ушла. Теперь Оксана тоскливо размышляла, как быть. Получалось, санитарка отработала сверхурочно, и что с этим делать?

Выйдя из фельдшерского пункта, Гринёва постояла, подумала, глубоко вздохнула терпкий осенний воздух, зябко поежилась и пошла за помощью к единственному человеку, которого она более-менее знала в этом селе.

К вящему счастью фельдшерицы председатель Звениконь оказался дома. Иван Лукич внимательно выслушал Оксану Игоревну, посетовал, поохал, но в скором времени выгнал со двора потрёпанный уазик, усадил к него девушку и повез к фельдшерскому пункту.

Вместе Оксана и Иван Лукич загрузили в машину недовольную Лизавету, которая то возмущалась, то причитала, то охала, то ругалась на Егора. Водитель и пассажир стоически молчали. Хотя на физиономии Ивана Лукича явственно вырисовывалась: «Что за дурная деваха? С таким характером никто и замуж не возьмет». Где-то в глубине души Гринева была совершенно согласна с тайными мыслями председателя Звениконь.

— Куда теперь? — широким клетчатым платком утирая со лба пот, уточнил Звениконь, косясь на возмущенную девицу, которая по слухам, являлась невестой или даже женой нового учителя.