– Эй, я вправду учу детей в школе! – возмутился я. – Я педагог высшей квалификационной категории, а там – еще и учитель-методист, и кандидат исторических наук!

– Так и я шаурму капитально замутить могу, – пожал он плечами. – И кофе на песке лучше меня никто не варит. Идем, идем, занесем твой саквояж, заодно кофе бахнем! Искать паразита без кофе – это дурацкая затея. Все эти великосветские приемы – такая махровая дичь… Ни пожрать, ни поспать, ни… чего. Пошли.

И мы пошли. Наверное, сложно было придумать более странную пару. Он – в джинсах и репейнике, огромный и звероватый, с бицепсами, которые распирали рукава косухи, уверенный в себе и заполоняющий собой сразу все пространство, сколько бы его ни было. И я – в пальто, с тросточкой, худощавый, бородатый и вообще – вида самого что ни на есть декадентствующего. И уж совершенно точно – никто из нас не походил на аристократа. Разумеется, если мы говорим об аристократии, как ее представляли себе местные.

Все эти шляхтичи в желтых сапогах и панночки с диадемами – они шарахались от нас, как от прокаженных! И вряд ли дело тут было в моей бороде. Скорее всего – главная проблема заключалась в том, что мой новый знакомый пер вперед весьма решительно, напевая себе под нос нечто угрожающее. Прислушавшись, я с некоторым внутренним удовлетворением стал различать сначала мотив, потом – отдельные слова, а потом – узнал и всю песню.

Черный урук в такт тяжким своим шагам мурлыкал себе под нос, иногда переходя на гроул, известный революционный гимн!

– …vihri vrazhdebnye veyut nad nami

temnye sily nas zlobno gnetut…

Это была «Варшавянка», чтоб меня! И ничего более неуместного, кажется, я в своей жизни не слышал!

Здесь, в парке, температура воздуха составляла градусов двадцать, не меньше. Аристократы любили комфорт! Благодаря таким тепличным условиям, панночки могли позволить себе довольно откровенные платья – с разрезами и декольте. Нет, что и говорить – зрелище было привлекательное, аристократки справедливо считали, что главной целью техномагического прогресса всегда было и остается сохранение и приумножение женской красоты – и пользовались этим, чтобы добиться шикарного внешнего вида.

Шляхтичи тоже не отставали от своих спутниц – микроклимат позволял им сменить жупаны на кунтуши, расстегнуть пуговицы блуз, закатать рукава, демонстрируя жилистые предплечья и мужественную волосатость груди. Они ходили гоголями, стараясь произвести максимальное впечатление на прекрасный пол своей брутальностью. Кое у кого получалось.

Я уже на ходу снял пальто, а подойдя к фудтраку с яркой белой надписью «ORDA» и легко узнаваемой белой дланью, скинул и пиджак. Вид у меня был ни разу не мужественный. С саквояжем, кучей вещей в руках и торчащей из всего этого изобилия тростью я напоминал того, кем и являлся: путешествующего интеллигента.

Из окошка фудтрака, откуда шибало жаром и мясными запахами, высунулась страшная клыкастая рожа:

– Гарн, гарн! – обрадовался мне знакомый урук в дрэдах и протянул свою татуированную лапищу для приветствия. – Пепел! Добрейшего вечерочка, чтоб я сдох, это ж надо – гора с горой не сходится, а вот мы с тобой, как видишь…

– Вы что – знакомы? – удивился Бабай.

– Это тот рыжий хладнокровный черт, с которым мы добывали драконьи кости в Мнемозино! – тут же сдал меня Бахар. – Сотрудник Риковича.

– Внештатный! – тут же вставил свои пять копеек я. – Я – педагог!

– Как оно все переплетено-то… – задумчивое выражение лица пану-атаману явно не шло, он становился похож на кретина. – Ладно, что высмотрел-то, Бахарушко?

Бабай Сархан полез в фудтрак и принялся там хозяйничать, спустя несколько мгновений сильно запахло крепким кофе. Бахар же наоборот – выбрался наружу, явив миру свою гигантскую наружность, и вещал:

– Того-этого… Три подозрительных высмотрел. Один – мужик в белом пальто, явно неместный. У него рожа такая… Переменчивая, я бы даже сказал – ненадежная! Будет мимо проходить – пальцем ткну. Второй – местный, шлюхтич. То есть – шляхтич! Высокий, такой на морду симпатичный, но бледный. Волосы светлые, плечи – широкие, лапсердак – с золочеными петухами, расписной. Тип этот то щурится, то шатается, будто нехорошо ему. Ходит, пялится на всех так, вроде как сожрать хочет. И третья – баба!

Тут он замолчал, а Бабай высунулся в окошечко, мигом разлил по трем крохотным чашечкам кофе из турки, и спросил:

– И что, интересная баба?

– О-о-о-о! – Бахар закатил глаза. – Не женщина, а взбитые сливки!

– Липкая и приторная? – уточнил я.

– Не! Белая и сладкая! И пышная! – урук с дрэдами принялся пояснять, показывая руками невероятных размеров достоинства незнакомки. – Ща Кузя фотки сбросит. Ну, бахнем?

– Бахнем… – уруки взялись за чашечки. В их мощных лапищах они смотрелись как кукольные посудки.

Я тоже взял кофе и принюхался. С кардамоном! Эти орки – настоящие гурманы! Но я – человек чайный, мне кофе так – на разок побаловаться, или – в качестве стимулятора-лекарства. При этом стоило отдать должное – пан-атаман не врал, получилось у него знатно! Зборовский бы одобрил.

– Пилинь! Пилинь! – завибрировал карман у Бахара, он достал смартфон и показал экран нам обоим. – Вот! Баба.

Панночка на самом деле оказалась что надо, стоило признать. Не толстая – фигуристая. Но глаза у нее были странные – чуть раскосые и явно с придурью.