Очнулся Дархан от дикой боли в горле. Он попытался было дышать носом, но ничего не получилось. И тут же глубоко, со свистом вдохнул воздух через горло. Что-то там мешало ему дышать, что-то торчало и свистело. Дархан не мог поднять руку, но понял, что все это время дышал именно так. ИВЛ? Нет, он катит по трассе. Он в люльке. А Алмаз ведет мотоцикл.

— А-а-грх-грх-г, — Дархан понял, что не может сказать ни слова. Что-то мешало в горле. Изображать Сашу Грей было нелепо и больно. Алмаз, заметив движение, сказал:

— Тихо сиди, не разговаривай. У тебя шприц в горле, вылетит или проглотишь, задохнешься. Кислорода катастрофически не хватало. Дархан все время проваливался в сон, но Алмаз запрещал ему спать. Смутно запомнились темные, безжизненные переулки городишки, куда Алмаз закатил его на своем моцике.

Дархан пришел в себя на операционном столе. Алмаз возился с веной, толстой иглой вкалывая систему. Пожилая женщина копошилась у столика справа. Все было загажено и неимоверно запущено. И в этой антисанитарии ему собираются делать операцию? Дархан понял, что шприца в горле больше нет. Трубка ИВЛ.

— Шара, ему точно от этого ничего не будет?

Женщина, продолжая быстро и методично протирать, и складывать в лоток какие-то инструменты, даже не повернулась.

— Не об этом сейчас думай. Его бы вытащить, вот задача. Вводи скорее, нам давно пора начинать.

— А если Арты? явится. Я хлорки прихватил, но…

— Не явится. Закир ей только вчера…

Это были последние слова, которые Дархан услышал. Через пару секунд он парил над нежно-розовым ароматным вишневым садом и кристальным прудиком с оранжевыми карпами где-то в Японии, в которой никогда не был.

Дархан оглядел комнату, в которой лежал. В грязные, давно не мытые окна, пытался пробиться свет тусклого осеннего солнца. Книжный шкаф. В углу — телевизор. Телевизор почему-то стоял на полу, экраном к батарее. Запахло жареным углем. Если бы не укутанные туманом серые высотки за окном, Дархан непременно бы подумал, что он сейчас в деревне. Прислушался к гулу. Да, ошибки быть не могло. Топилась самая настоящая печь.

— Э-э-э, — говорить он мог и больше не было никаких трубок в горле. Но горло саднило и болело, словно во время острой ангины. На звук пришел Алмаз с копченым казанком, который он держал сквозь полотенце. Поставив казанок на стол, осторожно налил бульон в стакан, развел его чем-то белым. Развернувшись, посмотрел на брата.

— Пить хочешь?

Дархан покачал головой.

— Погоди, сорпа остынет, я тебя накормлю.

Дархан отвернулся к стене. Алмаз не уходил. Робко спросил:

— Как Гуля?

Дархан, так и не повернувшись, бросил небрежно:

— Нормально.

Алмаз все не уходил. Он чувствовал, как братец ждет услышать хоть какую-то весточку о бывшей семье. Воздух словно наэлектризовался в комнате. Выдержав паузу, Дархан, для которого каждое слово давалось с пыткой, выпалил целую фразу.

— Хорошо твоя Гуля. В Штатах живет. Муж — американец. Твой совсем по-казахски не говорит. Еще двое — от нового мужа родилось. Я их ни разу не видел. Вот, летом приехать собиралась.

Брат ничего не ответил лишь подошел к серванту и зазвенел там чем-то. Дархан повернулся. Дрожащей рукой брат налил себе полстакана водки и выпил залпом. Закусывать не стал лишь сидел и тупо смотрел перед собой. Очки его — нелепые и несуразные были замотаны синей изолентой. Видать неплохо прилетели в бордюр. Когда он так успел зарасти? Только вчера Дархан съездил ему по морде. А сегодня уже по ежу на щеках. Дархан слегка завидовал брату. У самого не росло даже пушка.

— Честно сказать, я рад, что у Гули так все сложилось. У пацана нормальный отец появился.

Дархан закашлялся. Алмаз пытался подать тому тряпку, но Дархан лишь вяло отмахнулся.

— Давай, выпей еще. Может поплачешь, легче станет, — Дархан ухмыльнулся.

Алмаз решительно закрутил крышку, поставив водку обратно в сервант.

— Больше пить не буду. Мама этого не любит.

— Ее больше нет.

Алмаз осторожно потрогал бульон. Накрыл крышкой казанок и лишь после этого круто развернулся к Дархану.

— Что? Что ты такое говоришь?

— Матери больше нет. Мы звали тебя на похороны.

Воспоминания о матери больно задели и самого Дархана. Как бы не хотелось позлорадствовать над братцем, но Дархан лишь отвернулся к стене и ни на какие вопросы брата больше не отвечал. А тот ушел в другую комнату и выл там, как зверь.

Когда Дархан проснулся, было уже совсем темно. Алмаз сидел со стаканом бульона и большой столовой ложкой.

— На, поешь. Тебе силы нужны.