— Не удивлюсь, — сказал я, — если в дальнейшем Маша, та, из рассказа, отомстит своему благодетелю. И неважно за что. Хотя бы за то, что он появился в её жизни очень поздно, не с детства… Мне кажется, свою обиду эти дети непременно переносят на любого, кто попадается в сложный момент под руку. Даже на того, кто к ним был добр и внимателен…

— Но одновременно, согласитесь, Арсений, нельзя всех стричь под одну гребёнку, — сказал Аркадий. — Многие выходцы из детдомов добились значительных результатов и стали достойными и известными людьми.

— Безусловно, — кивнул я, — это не касается всех. Но трудно получить от яблони грушу. Разве что какой-нибудь Мичурин возьмётся. Только не всем подросткам с непростой судьбой на пути встречается такой человек.

— Будем надеяться, что Пётр Фёдорович станет для Маши таким Мичуриным, — видно, не оставила Аркадия равнодушным судьба девушки.

— Дай-то Бог… Мне тоже этого очень бы хотелось.

— Припоминается ещё один случай, — сказал Аркадий, — полярный тому, что мы только что прочитали. Интересно?

— Почему бы не послушать? — сказал я.

— Понятное дело, — протянул Афанасий. — Кому, как не писателю, слушать?

Нет, это уж точно прокол. Я не представлялся писателем. Откуда они знают? Да и Аркадий бросил на приятеля такой недвусмысленный взгляд, что громила моментально скукожился, опустил голову и заткнулся. Но я даже и ухом не повёл, сделал вид, что слов Афанасия не услышал.

— Так вот, — глянув на меня и, видно, успокоившись, продолжил, как ни в чём не бывало, Аркадий. — Жил я тогда в небольшом районном городе и воспитывался, как уже говорил, в детдоме. Была в этом городе местная достопримечательность и знаменитость, точнее, был, поскольку пол у него мужской — Женька-комиссар…

Жить надо так,

чтобы твое присутствие

было необходимо,

а отсутствие — заметно.

Почему именно комиссар, теперь, вероятно, уже не вспомнит никто. Может, потому что старался казаться сильным и крутым. А может, потому что всегда ходил в полувоенной форме с заткнутым за пояс камуфляжных штанов неизменным браунингом (правда, не настоящим, а найденным в каком-то мусорном баке).

Было ему… лет тридцать, а может, и все сорок. Трёхдневная щетина на щеках умело маскировала его истинный возраст. Да и какое это имело значение? Он одинаково легко находил общий язык как со взрослыми, так и с детишками, на равных играя с последними.

Утро у него начиналось очень рано. Шесть раз в неделю чуть свет он спешил на рынок. Там его уже ждали торговцы. За мизерное, иногда чисто символическое, вознаграждение, можно сказать, из любви к процессу, он помогал им собирать и устанавливать торговые палатки, выносить из подсобок товар и раскладывать по местам.

За его помощь на рынке шла если и не борьба, то, по крайней мере, соперничество. Кому не понравится дармовая рабсила? Крепкий физически Женька-комиссар пусть и не блистал умом, но был по-детски наивным, безотказным и добросовестным. Торговцы наперебой приглашали его к себе, завлекая, кто нехитрыми подарками, кто просто добрым словом.

От добрых слов сердце Женьки таяло, как масло на горячей сковородке. При таком отношении к себе он готов был работать бесплатно, лишь бы его хвалили и привечали. Известное дело, доброе слово и кошке приятно. И многие, зная об этом, без зазрения совести пользовались этой его слабостью. Никто и никогда не видел его злым или хотя бы хмурым, только радостным и счастливо улыбающимся…

Летнее утро дышало прохладой и свежестью. Женька, как всегда, был облачён в старые военного образца брюки и камуфляжную футболку. За поясом торчал игрушечный браунинг. Китайские шлёпки из литой пластмассы при ходьбе покрылись обильной, выпавшей на траву возле железной дороги, росой. Каждый день Женька проделывал этот путь к рынку, не забывая нарвать незатейливых полевых цветов для очередной выбранной на сегодня пассии.

Не то чтобы он был заядлым ловеласом, нет. Просто это была для него такая игра в принцессу и рыцаря, беззаветно преданного и безнадёжно влюблённого. Надо сказать, вкус у него был. Он выбирал из всех самую привлекательную даму и сегодня только ей дарил цветы, любовь и верность.

Но это потом, позже, когда солнышко начнёт пригревать, и покупатели потянутся на рынок, как аквариумные рыбки к кормушке.

Рынок потихоньку оживал. Сонные торговцы заполняли прилавки свежими овощами. Несколько старушек, подстелив, кто газетку, кто тряпицу, прямо на земле раскладывали пучки свежей петрушки и укропа. Борис-хлебовоз, подогнав фургон к ларьку, крикнул Женьке:

— Алё, комиссар! Суши вёсла! Давай-ка шевели ластами к моему причалу!

Видимо, в прошлой, дорыночной, жизни он был моряком, потому что всегда вставлял морские словечки в свою речь.