— Вино почти как сок, — заверил Пётр Фёдорович. — Это чтоб жизнь здесь заладилась.

— Ну, если чтоб заладилась…

Чокнулись. Маша понюхала содержимое фужера. Пахло вкусно. Пригубила. Немного сладкое и терпкое. Облизала губы.

— Ну же! — подбодрил Пётр Фёдорович.

Она зажмурилась и выпила. Ничего не произошло. Маша подхватила вилкой кусочек балыка. Отправила в рот. Прислушалась. Тепло медленно разливалось по телу.

Пётр Фёдорович налил ещё. Потом вытащил из пакета огромное махровое полотенце и протянул его хозяйке квартиры.

— Это тебе, скажем так, на новоселье.

Маша взяла его в руки, потёрлась щекой, прижала к лицу. Полотенце было мягким и душистым. Пахло новым материалом, теплом и уютом.

— Спасибо, — вдыхая дурманящую свежесть, сказала она.

— Выпьем! — предложил Пётр Фёдорович.

— Выпьем, — одурманенная уже принятым, с готовностью кивнула девушка.

— За тебя! — поднял бокал он.

— За вас! — кивнула Маша.

Они чокнулись и выпили.

Ты почти ничего не ешь, — заметил благодетель.

— Чего-то не хочется…

Он вновь наполнил фужеры.

— Третий тост за тех, кого с нами нет…

— За тех, — покорно кивнула девушка.

Щёки её покрылись румянцем. Глаза заблестели. Сейчас она была даже красива и уже не казалась прежней серой мышкой. Пётр Фёдорович едва сдерживал себя, чтобы прямо здесь, сейчас. … не забыть о своём статусе, возрасте… обо всём на свете.

— Что-то у меня голова закружилась, — с трудом выговаривая слова, сказал Маша. — Мне, наверное, плохо.

«Надо же, — подумал Пётр Фёдорович, — она и вправду совсем глупышка. Как могла до сих пор сохраниться вот такой беспомощной?»

От этих мыслей в груди вновь поднималось то самое объёмное чувство, которое возникло у него при их первой встрече. Так захотелось пожалеть её, приласкать…

— Иди в ванну, — распорядился он.

— Зачем? — искренне удивилась она.

— Иди-иди, — он легонько подтолкнул её к двери. — Прими душ. Станет легче. Только дверь не запирай, мало ли что…

Как можно ослушаться человека, который так заботится о ней? К тому же он такой милый… хотя и немолодой.

Подхватив только что подаренное полотенце и перекинув его через плечо, она покорно и безропотно подчинилась. Прошла в ванную комнату. Разделась. Открыла воду в душе и встала под прохладный дождик. Думать ни о чём не хотелось. От удовольствия она зажмурилась, ловя ртом мелкие капельки. Было так приятно…

Момента, когда он зашёл к ней, не заметила. Только вдруг, открыв глаза, увидела, что он наблюдает за ней. Она не попыталась прикрыться или зажаться. Просто смотрела на него и ждала.

Он снял рубашку, оставшись лишь в брюках. Широкие плечи. Крепкие мускулы. Наверное, когда-то он был очень красив. Да и сейчас… Маша, не шевелясь, наблюдала за ним.

Он взял мыло и принялся осторожно и нежно её намыливать. Не пропуская ничего. Неспеша. Сначала руки, потом ноги, живот…

Было немного жутко, но одновременно приятно и сладко от этих осторожных и ненавязчивых прикосновений. Стыда не чувствовала. Было хорошо и тепло…

Сняв лейку с держателя, он смыл с неё мыло, выключил воду и принялся нежно обтирать тем самым махровым полотенцем. Вытер. Обернул его вокруг её спины… Она прижалась к нему и… не испугано, нет, выжидательно заглянула в его глаза. Он был так близок…

Маша, безотчётно подчиняясь какой-то неведомой силе, потянулась к нему губами, зажмурилась и неумело, словно ребёнка, чмокнула в щёку… И тут же отпрянула, словно совершила непростительную ошибку, и в испуге распахнула глаза.

— Какая ты у меня милая… — он улыбнулся.

Милая… У меня… Никто и никогда не говорил ей таких слов… Он притянул её к себе, и умело, по-взрослому поцеловал в губы… Долго. Как в кино. А потом на руках отнёс в комнату и положил на диван.

Прилёг рядом. Она чувствовала, как дрожит то ли от холода, то ли ещё от чего. А он не спешил. Просто лежал и молчал. Это было неправильно.

Тогда она повернулась к нему и вновь неумело чмокнула в щёку, потом в губы, потом…

Потом он ответил… И она очень быстро поняла, чего от неё хотят и ждут. Это ей даже понравилось. Она, словно голодный галчонок, приоткрывала рот, расслаблялась и позволяла с собой делать всё, о чём можно было только мечтать, и получала от этого немыслимое и неизведанное ранее удовольствие.

Как изголодавшийся зверь он покрывал её поцелуями. Она стонала, тяжело дышала и изо всех сил пыталась отвечать ему тем же, дабы доставить как можно больше удовольствия.