Мареку хочется одиночества, но вместе с Дивишем дорога не кажется такой долгой. Дивиш весел, остроумен и как-то по-особому дерзок. Явления, которые Марек преуменьшает или преувеличивает, в его устах приобретают свою естественную величину. Ко всему он прибавляет ироническое словечко, так что задумчивость Марека рассеивается и он обретает чувство, что не так уж беспомощен, что, пожалуй, справится с любой жизненной трудностью. Дивиш в конце концов устает болтать, так что хватает времени на то, чтобы и помолчать.

Въезжают в подебрадский замок. Первый отряд еще не прибыл, и Марек может пока наслаждаться весной, которая тем временем расположилась на обоих берегах реки. Все напоминает картины прошлогоднего августа и сентября: вольно несущая свои воды река, тени от облаков на ее глади, сочная листва на деревьях, возвратившиеся домой перелетные птицы с новым чистым оперением, зеленая трава, острые листья камыша, гнезда, где лежат яйца, тишина, полная ожидания, и солнце, колдовское солнце.

Марека будоражат, переполняют воспоминания, и теперь они просятся на волю. Пролетают по двору, входят в часовню, карабкаются на замковую галерею, сбегают вниз к клену, дышащему весенней прелестью. Быстрый бег крови, сердце, раскаленное добела, в голове калейдоскоп мыслей. Он ищет Анделу всеми чувствами, которыми его одарил бог, и всюду ее находит. Стоит только закрыть глаза — и он видит ее, стоит напрячь слух — и он слышит ее. Он мог бы проглядеть одну за другой все капли воды, и в каждой нашел бы блеск ее глаз, мог бы перебрать листочек за листочком на дереве, в в шуршанье каждого слышал бы ее дыхание. Клен позволил бы ему это, потому что знает их от начала и будет знать до конца. Именно он был виновником счастливых случайностей. Он отмечен сызмальства: его первая стрелка, едва пробившаяся из семечка, определенно вобрала божье дыхание.

Марек разговаривает вслух, но ему не хватает слов: река, ты знаешь форму ее тела; клен, ты помнишь ее волосы; небо, напомни мне ее глаза; солнце, сотвори ее тень; мои губы, повторите ее губы.

С этими свидетелями их любви Марек счастлив. Он знает, что Андела здесь снова появится. Не как тень, но живая, телесная...

Приглашение на обед к пани Алене. Что за этим скрывается? Вежливость или деликатное напоминание? Марек не знает, но принимает приглашение. В доме пани Алены его поражают изменения. Словно в театре, когда одно действие сменилось другим. Прежнюю строгость и суровость жизненного уклада, наверное, взял с собой в могилу покойник. В комнате, где пан Иероним принимал посетителей, неудобные стулья стоят в новом порядке, розовые изразцы печки пышут жаром, хотя с улицы проникает внутрь тепло, шелковые обои сияют красками, подушки обнимает легкий бархат, своды блещут золотом. Служанка проворна, как ящерица. Усаживает Марека и зовет пани Алену.

Пани, шурша платьем, легко и воздушно вплывает в комнату. Как бабочка. Одета в синий атлас, узкие бедра, почти детские. Ей не дано потолстеть. Срезанный подбородок создает впечатление моложавости. Даже чепец на темных волосах не кажется сидящим прочно. Он из тонкого шелка, похож на сетку. Словно вдова превратилась в девушку.

— Пани Алена. — Марек встает и кланяется.

— Вы были в Праге, — отвечает пани. — Я соскучилась.

— Мы рады, что снова дома, — улыбается Марек. Он видит ее изменившуюся внешность и чувствует, что ее беспокоит какая-то мысль. Но какая? Марек вспоминает о своем долге папу Иерониму и тут же говорит о нем пани. Он любит, чтобы все было ясно.

— Я пригласила тебя на обед, — отвлекает его пани Алена.

Однако кушанья еще не готовы, и она зовет Марека посмотреть двор и дом. Ее муж никогда ничего не показывал чужим людям. Почему бы пани Алене не похвастать? Есть чем. Амбары во дворе полны-полнехоньки зерном, мукой, крупами, вяленой рыбой, воском, медом, кореньями, черными и цветными кожами, мехами, сукнами, полотнами, деревом, оловом, свинцом, серебром. Остается отгрузить и продать этот товар. Пани Алена отворяет дубовые двери, обитые железом, и зовет Марека в помещение с двумя узенькими оконцами. Вдоль одной из стен — деревянные полки с перинами, подушками и думками на семнадцать постелей (не в суровых наволочках, а в батистовых, как бы между прочим поясняет пани Алена), около другой стены тяжелые сундуки, которые еле закрываются. Что в них? Парча, атлас, бархат, шелк, вуаль, покрывала и шлейфы. Женские пояса с красивыми застежками, браслеты, медальоны с изображением агнца божьего, ожерелья, перстни, нитки жемчуга, украшения с рубинами и бирюзой. Серебряные столовые приборы, солонки, чашки с зубцами, с плоскими крышками, кубки с чеканкой. Богатство, блеск. Мука для алчного сердца. Капкан для расчетливого ума.

Марек восхищается, расхваливает, обращает внимание на разные мелочи, но в душе остается спокойным и равнодушным. Пани Алена чувствует его холодность и поджимает губы. Ногти ее длинных пальцев впились в ладони. В первом туре она потерпела поражение. Признается себе в этом откровенно, ибо по отношению к себе она беспристрастна и сурова. Хотела получить преимущество над Мареком. Не удалось.

С терпеливостью опытной женщины, знающей свою цель, она приглашает Марека к столу. Рыба, приготовленная разными способами, птица, дичь, пирожки, ароматные сладости, белое вино из Австрии, красное из Италии. Марек с удовольствием ест и пьет, у пани Алены аппетит не столь хорош. Ее расчетливая уверенность несколько поколеблена. Теперь она пытается разжалобить Марека. Ей, одинокой, слабой женщине, трудно вести обширные торговые дела. Купцы так и норовят провести ее и одурачить. Ей нужен управляющий. Само собой — мужчина. Лучше молодой, образованный и способный к торговле. Не заинтересует ли Марека такая сложная работа?

— Благодарю вас, пани. — Марек почтительно кланяется, глядя в глаза пани Алене. Он видит, как они вдруг потемнели. — Я не могу принять ваше предложение. Я вернулся бы к тому, от чего я уже однажды отказался.

— Даже как компаньон? — спрашивает напряженно пани Алена, и в глазах ее вспыхивают враждебные огоньки.

— Даже как компаньон, — решительно отказывается Марек. — Купец из меня никогда не получится.

— Молодой человек должен уметь приказать себе, — холодно говорит пани Алена. Таким же тоном она уже выговаривала однажды Мареку по поводу Анделы.