— Положитесь на меня, пан.

— Ты умеешь разговаривать или нет? — Пардус стреляет правым глазом в лекаря.

— Когда больному очень плохо.

— А ты не врешь?

— Бог свидетель.

На это нечего возразить. Ян Пардус краснеет от гнева и уходит. Он не любит полагаться на небеса.

К Мареку заглядывают и пани Кунгута с пани Поликсеной. Они со своими мужьями как раз возвращаются с приема, устроенного пражской общиной в честь кардинала Карвайала. Их тяжелые юбки, украшенные жемчугами и драгоценными камнями, едва помещаются в комнате.

— Ну как ты, Марек? — дружески спрашивает пани Кунгута.

— Спасибо, пани Кунгута, — отвечает Марек и краснеет до ушей. — Завтра встану.

— Я знаю, что произошло.

Тон, каким говорит пани Кунгута, выдает ее, значит, она берет Марека под свою защиту. Почему? За рыцарский поступок, за храбрость и, конечно, за любовь к Анделе. А ведь совсем недавно она хотела разлучить молодых людей. Пани Кунгута не может не заметить, что их чувство стало большим и сильным, что Марек за любовь не колеблясь принял бы смерть.

— Только не рискуй без нужды, — торопливо говорит пани Кунгута. На лице ее отпечаток грусти. То ли она предчувствует, что произойдет с ним, то ли это предчувствие относится к ней самой?

— На приеме мы разговаривали с паном Яном Смиржицким, — замечает пани Поликсена. На ее круглом лице появляются соблазнительные ямочки. Она хочет перевести разговор с печальной темы на радостную.

— Он обещал мне, что Андела будет в Подебрадах целое лето, — говорит пани Кунгута дружески и в то же время чуть покровительственно.

— Пани Кунгута, — с дрожью в голосе произносит Марек.

— Я думала, что потерплю неудачу, — улыбается пани Кунгута, — но пан Ян оказался милее и уступчивее, чем я ожидала.

Марек поднялся на ноги. И вовремя. Папский легат Карвайал изъявил желание видеть пана Иржи у себя в качестве личного гостя. В сопровождении только самых необходимых людей. Кого возьмет с собой пан Иржи? Он обдумывает. Он не возьмет ни священников-подобоев, ни университетских магистров. Пан Иржи не собирается это посещение делать всеобщим достоянием. Его выбор падает на пана из Валечова и на Марека из Тынца. Оба говорят на латыни и преданы ему. Марек принимает приглашение со смешанным чувством удивления, радости и тревоги. Выдержит ли он испытание перед знаменитым представителем папской курии?

Они входят в дом «У слона» на углу Староместского рынка в пятом часу пополудни. Кардинал принимает их в большом зале, украшенном гобеленами с изображенными на них благовещением, поклонением волхвов, страстями Христовыми. Но Марек замечает гобелены и со светскими сюжетами: группа грациозных женщин ловит удочками рыбу, охотники крадутся за зверем, храбрые моряки плывут с поднятым парусом по морю. Мягкий ковер приглушает тяжелые шаги. Мебели в зале немного: позолоченное кресло и несколько банкеток, обитых бархатом.

Кардинал идет навстречу пану Иржи и здоровается с ним как с родственником. Пана из Валечова и Марека он не замечает. Смотрит на пана Иржи, словно понимает его чешскую речь, и в то же время внимательно вслушивается в перевод, который приглушенно раздается со стороны пана из Валечова. Марек помогает лишь тогда, когда пан Ванек не может быстро найти подходящее выражение.

Кардинал садится на золоченое кресло, и по обе стороны его становятся только что вошедшие двое молодых священников-католиков. Пан Иржи садится на высокую банкетку напротив кардинала, сзади на банкетки пониже садятся Марек и пан Ванек. У Марека сердце стучит как колокол. Эта сцена запечатлевается у него в сердце и памяти.

Легат в красном кардинальском одеянии склоняет голову и тихо молится, Марек смотрит на его продолговатое выразительное лицо. Он уже заметил, как быстро меняется выражение лица у кардинала. Так сменяются только маски. Одна снимается, другая надевается.

— Молиться — значит покориться, — поднимает голову кардинал и благосклонно улыбается. Его улыбка предназначена пану Иржи.

— Мы в Чехии тоже молимся, — отвечает пан Иржи.

— Я знаю, — кивает кардинал, и лицо его вдруг становится серьезным. — Несмотря на это, его святейшество считает, что ваше спасение в большой опасности.

— Мы верные сыны церкви, — возражает пан Иржи.

— Его святейшество полагает, что в Чехии угас дух христианской любви, — произносит кардинал, нахмурив лоб и сверкая глазами.

Мареку кажется, что он мог бы быть апостолом. Он словно создан для того, чтобы изгонять дьявола и предвещать людям царствие небесное.

— Конечно, мы люди грешные, — допускает пан Иржи. — Но, пожалуй, грешим не тем, что думаем.

Марек улыбается этим словам. Он вспоминает еретика Кржижковского. Не говорил ли он нечто подобное? Почему пан Иржи велел заключить его в башню, если он придерживается такого же мнения?