– А как насчёт так называемого языка дельфинов, как мы оцениваем его с точки зрения зоологов?
– – спросили Конькова.

– Язык, – ответил он, – это, пожалуй, преувеличение. Учтите, что у дельфина нет развитого органа речи; он издаёт звуки, тоны и шумы через дыхальце – отверстие в самой высокой точке черепа. На самом деле, это его ноздря, через которую он втягивает воздух и которую он может сжимать, расширять и закрывать. Он - говорит - носом; даже известные фонтанчики воды образуются благодаря выдуванию воды из носовой полости.

Он вспомнил, что не только дельфинов учили русским словам в Одессе, но и доктор Лилли из США обучал своих животных английским словам на острове Святого Фомы. Учитывая стремление дельфинов к обучению, это было относительно легко. Однако дельфины использовали изученные слова без какой-либо логической связи, словно попугай или волнистый попугайчик, повторяющий - Где Петер?
– как в подходящее, так и в неподходящее время.

Доктор Шварц предложил воспроизвести дельфинам комментарии астронавтов, чтобы понаблюдать за их реакцией.

Коньков с энтузиазмом воспринял эту идею и почти благоговейно принял магнитофонную запись внеземных звуков и небесной музыки.

Кто-то смело поднял вопрос, могли ли астронавты обучить дельфинов словам своего языка во время своего визита. Коньков возразил, что только постоянное взаимодействие с животными может привести к повторению; если слово не практиковать в течение нескольких недель, оно уже забудется. Поэтому такая возможность была исключена. Или, предположил другой, это говорит о том, что у астронавтов есть речевой орган, подобный дельфиньему, и что они издают звуки не ртом, а ноздрями? Это тоже нельзя было ни доказать, ни просто отвергнуть. Единственное, что было несомненно, – это работа, будущее сотрудничество с Одессой.

Уилер вернулся в - Маринленд - в ноябре. Там он провёл новые эксперименты со своей самкой дельфина Симо и также смог получить К-искру. Письма циркулировали между ними, и исследование К-искры у дельфинов было опубликовано в совместной статье Сахарова и Уиллера одновременно в США и СССР. В докладе ЮНЕСКО о Международном годе бионики, представленном Генеральной Ассамблее ООН, совместное исследование Уиллера и Сахарова было названо самым значительным результатом года.

Тем же летом они договорились снова поработать вместе в Одессе. Когда Уилер отправлялся в путь, транслировался первый репортаж пресс-конференции в Кремлёвском зале. В аэропорту Майами он слышал лишь обрывки, отрывки и не был уверен, правильно ли понял.

Итак, в московском аэропорту он засыпал Конькова вопросами, и услышанное поначалу лишило его дара речи. Благодаря своим длинным ногам он шагал так быстро, что Коньков с трудом за ним поспевал. Внезапно американец остановился. Он хлопнул своего спутника по плечу и воскликнул: - Вот это да, Семён, просто фантастика! Я бы с удовольствием переключился с зоологии на астронавтов!
–

– Не нужно, профессор; с сегодняшнего дня зоологи входят в комиссию Амбрасяна Он говорил об этом не без тайной гордости, и Уилер с удовольствием послушал бы запись, которую Конькову дали в институте во время перелёта Москва-Одесса.

В Океанариуме за несколько месяцев многое изменилось. Был установлен новый, более мощный компьютер, и озвучивание фильмов теперь было полностью автоматизировано. По общей просьбе Уилер в первый же вечер доложил Сахарову и его сотрудникам о своих недавних экспериментах во Флориде и показал новые фильмы. Он подхватил идею того радостного вечера; он позволил мальчику покататься на своём дельфине, как тот мальчик на монете Тирса. Оба получили огромное удовольствие от катания, однако искра К не увеличилась и не уменьшилась. Было чудесно наблюдать, как маленький Джон катается, плавает или плывёт на спине Симо по кристально чистым водам - Маринленда - – не было слова, чтобы точно описать эту игру.

В Океанариуме начались монтажные работы, необходимые для реализации московского проекта. Были привлечены сотрудники Одесской радиостанции, имевшие больший опыт работы со звукорежиссёрским оборудованием. Был сооружен пульт управления акустикой, соединённый с телефонными станциями Хойтыс и Тойтис. Каждый - разговор - можно было прослушать через громкоговорители и магнитофоны. Оба дельфина были видны непосредственно через большие прозрачные подводные окна и стеклянные стены бассейнов; они не могли видеть друг друга и слышать друг друга без телефона.

День начался как любой другой. Хойти и Тойти скользили по воде. Самке дельфина было скучно; она толкалась и пихала перегородку, словно говоря: - Отпусти меня к Хойти!
– Плавать в одиночку – невесело; парами – да, можно гоняться и выслеживать друг друга, можно поднырнуть под другого или покусать за спинной плавник…

Она давно усвоила, что после такого толчка о твёрдую стену та обычно очень быстро исчезала. Коньков боялся, что Тойти может пораниться, и почти всегда сдавался. Однако сегодня Тойти тщетно сопротивлялась, и ей хватило ума понять, что на этот раз ей это не удастся. Поэтому она повернулась к берегу и стала просить рыбу, высоко выпрыгивая из ярко-зелёной воды, плеская хвостом и кружась, как фигуристка. Пируэт всегда доставлял ей особое удовольствие. Награда всегда была в изобилии: отборная, жирная рыба. Гнадин бросил ей её, и она поймала в воздухе. Затем она радостно заквакала и защебетала, словно подбадривая своего смотрителя: - Вперёд, повтори всё сначала, давай.