– И всё же у этого крошечного человечка поразительно маленькая голова — вмешался доктор Шварц.
– Иначе мы бы не смогли сидеть здесь, проносясь над всем этим, и, смотрите, там внизу, словно спичка, положенная на узкую голубую ленту, видите? Это новая плотина, новая гидроэлектростанция, настолько новая, что я даже не знаю её названия. Её крошечный размер вот-вот сделает вашу

– бесконечность - окончательной.

– Почему такая принципиальная?
– — возразила Ева Мюллер.
– Оставьте мне немного романтизма. Боже мой, несмотря на физику и всё такое, я, помимо прочего, женщина, а мы, женщины, не склонны смотреть на всё так трезво, как некоторые мужчины, и вы, возможно, даже гордитесь тем, что вы - существа разума.

Вот, подумала Хельга, вот какой она может быть! Она была в восторге, когда объявили, что к группе присоединится вторая женщина, к тому же немка. В отличие от Хельги, которая любила наводить красоту, была неравнодушна к моде и украшениям, дрезденка держалась подчеркнуто строго и деловито: без макияжа, в основном в обтягивающих брюках и длинных свитерах, пусть и разноцветных. Первые дни она была заметно сдержанна, почти замкнута; Хельге удалось обменяться с ней лишь парой пустяковых фраз. В присутствии Амбрасяна она оживилась, задавала вопросы, пусть и лаконичные и точные. Разница темпераментов, заключила Хельга; к сожалению, я не скрываю своих чувств! Эта Ева, казалось, была полной противоположностью.

Со временем она оттаяла, - прекрасная мельничиха как Шварц тайно прозвал её среди коллег; характер Амбрасяна, безусловно, этому способствовал. Хельга находила очаровательным и внимательным то, что Ева избегала говорить по-русски в присутствии Хуберов, вместо этого поощряя Амбрасяна освежить свой немецкий. Примерно через две недели она освоилась; она всё ещё была немногословной и немногословной, возможно, это было её характерной чертой, но однажды она показала Хельге фотографию своего трёхлетнего сына, и Хельга нашла его - милым - На фотографии он почти такой же, — ответила Ева, — но, по правде говоря, он настоящая заноза, мой дорогой сын. Надеюсь, бабушка с ним справится О мужчинах не упоминалось, пока Хельга не перевела разговор на мужчин вообще и не узнала о раннем разводе Евы.
– Женщина стоит ровно столько, сколько она из себя представляет, и тот, кто этого не признаёт...
– Больше ничего не узнали.

Эта черта разумных существ была неплохой, она хорошо передала её Шварцу; неважно, имела ли она что-то против мужчин вообще... Будь осторожна, не делай слишком много предположений, всё получится — или нет; в такой экспедиции узнаёшь друг друга лучше, чем за три года брака, — заметилa Амбрасян на прощальной вечеринке.

***

Их ждал обед в ресторане аэропорта Иркутска; затем им предстояло продолжить путь в страну монголов. Официантки принесли курицу, зелёный горошек и картофель фри.
– Курицы выглядят аппетитными и хрустящими!
– — рассмеялся Амбрасян.

– Что вас так радует?
– — спросил Шварц.

– Курицы, что ещё — ответил Амбрасян, вытирая глаза.
– Эта курица – последняя капля для меня. Обязательная курица АЭРОФЛОТА! Знаете, в молодости я летал этим маршрутом много раз. Но не одним сверхзвуковым рейсом, а, так сказать, перелётами: три часа Москва – Омск, ещё три часа Омск – Новосибирск, ещё три часа Новосибирск – Иркутск. На обратном рейсе из-за разницы во времени я везде успевал к обеду. И в каждом аэропорту подавали одно и то же меню: курица, зелёный горошек и картофель фри. Мне очень понравилось, когда его подали в третий раз в Омске! А сегодня, на сверхзвуке, – радость новой встречи! Позвольте мне немного растрогаться И он во второй раз вытер глаза.

***

Они шли из отеля в Ламаиский монастырь пешком. Их переводчик, Бьямба, учившийся в Лейпциге и говоривший по-русски как русский, провёл их по интересному пути, интересному тем, что старое и новое, высотки и юрты, современный, быстро растущий город и кочевое поселение – всё это очаровательно и противоречиво переплеталось.

Ещё во время полёта они заметили яркие войлочные юрты, напоминающие разрезанных пополам теннисных мячей; здесь, на окраине города, их было много. Некоторые служили жилищами для приезжих, которые разбивали лагерь традиционным способом, пока в соседней высотке не была готова трёхкомнатная квартира с дистанционным отоплением, кондиционером и ванной комнатой. Другие же, из старомодной привязанности, использовались как дача, юрта выходного дня с переносным телевизором и холодильником, где они весело проводили свободное время и очень гордились тем, что сохранили верность обычаям древних джигитов – воинов доисторических времён.

Позолоченный шпиль Чорчена, пирамидальной гробницы чудотворца-ламы, охранявшего ворота последнего монгольского монастыря, ярко сиял в лучах послеполуденного солнца. За ним приземлялись здания; впечатление усиливали их высокие двускатные крыши. Глазурованная зеленая черепица украшала фронтоны, перемежаемые небольшими позолоченными группами фигур, тушами животных, ланями – символами мира.

Они были гостями настоятеля, невысокого, сгорбленного, величественного старика с ухоженной белой бородкой, который тремя днями ранее на приеме, устроенном Монгольской Академией наук, сердечно пригласил их посетить свой монастырь и, прежде всего, его знаменитую библиотеку. Бертель тут же согласился, пообещав себе заглянуть в странный мир, существовавший лишь в отрывках, увидеть страну, с которой он прежде встречался лишь в её современном виде, в лице врачей и профессоров, учившихся в Ленинграде или Москве, Улан-Баторе или Лейпциге. Только настоятель в жёлтом шёлке имел хоть какое-то отношение к истории, но никто не знал, насколько глубоко.

Молодой монах с круглой, гладко выбритой головой, в традиционном одеянии жёлтой секты, чрезвычайно вежливо приветствовал их и проводил в монастырь.

Настоятель жил в непомерно большой юрте; можно ли её ещё назвать юртой? Пол был бетонным. Будучи приёмным залом, он, вероятно, служил скорее символом. Хельга робко шагнула на мягкие, яркие ковры, которыми была устлана круглая площадка; всё казалось ей экспонатом этнологического музея, включая низкие скамьи с мягкой обивкой, обитые выцветшей парчой. Перед ними стояли изящные темно-красные лакированные столы, на которых, строго соблюдая церемонию, были расставлены, даже сложены друг на друга, блюда: головки сыра, чаши с кумысом, круглые пирожные и, разительно контрастируя, стаканы в современных подставках из анодированного металла, как в гостинице - Россия - в Москве. Даже приветливый настоятель в плотном желтом шелке, который так весело беседовал с Амбрасяном и, конечно же, прекрасно говорил по-русски, – безусловно, часть истории, но в то же время и современности, двойной доктор, профессор средневековой истории, настоящий анахронизм.