На лужайках были не только цветы; были и дети. Как они кружились, гонялись друг за другом, кричали, наслаждаясь своими шалостями, самые юные из всех обитателей планеты, как они запускали в воздух маленькие игрушечные летающие диски или играли в мяч, просто в мяч. Ничем не отличаясь от всех детей от Сан-Франциско до Хайфона. Бертель был рад, осознав это. Он чувствовал настоящее тепло. Это была Земля, над которой он скользил, теперь медленно, чтобы наслаждаться ею спокойно; эти люди, эти дети – ничего чужого, ничего пугающего, просто другие, очень странные и волнующие. Конечно, они не были людьми; Бертель сейчас парил где-то в бесконечном пространстве; он мог быть где угодно в бесконечности; только одно было ясно: он не на Земле. Это было безумие; он выпал из пространства и времени, разрываясь между чувством присутствия, принадлежности и неудержимым знанием бесконечной дали. Пятьсот лет назад, во времена Лютера, Карла V, Дюрера и Рименшнейдера, пятьсот лет спустя, в мире совершенствующегося человеческого порядка, – расстояние во времени и пространстве сбивало его с толку, сплетаясь в ковёр, сотканный из ярких цветов, на котором он прилетел сюда, на котором сидел и с которого смотрел вниз.

Только смотреть, ничего не упустить! Теперь он словно парил примерно в двадцати метрах над городом. Близость и даль быстро сменялись. Поражало поразительное количество пешеходов. Люди шли так же естественно, как дети, играющие в мяч. Никаких улиц, забитых машинами, но и никаких движущихся тротуаров для будущего мира, ставшего комфортным, как в некоторых утопических книгах. Реальность – как выразился Амбрасян: она реальна. Жизнь на этих улицах, их реальность. Те из обитателей чужой планеты, кому не приходилось пользоваться глайдбусом или аэротакси, шли пешком; большинство шли пешком. Откуда у них было время?

Да, и транспорт тоже, не катящийся, а скользящий, проносящийся на огромной скорости. Движение в центре города было оживлённым, с завораживающей атмосферой; всё было так идеально организовано в пешеходные дорожки, подземные переходы, эскалаторы и надземные магистрали для скоростного транспорта, что оно органично перетекало одно в другое без какого-либо заметного направления. И у Бертеля не сложилось впечатления, что этим людям приходится спешить по своим повседневным делам. Были ли сердечные приступы и нервные срывы обычным явлением? Изображения говорили о спокойствии, безмятежности, достоинстве, гармонии, осмысленном течении жизненных процессов.

Это заворожило Бертеля: люди с чужой звезды во многом напоминали людей Земли, или ещё больше – то, что люди могли бы из себя создать. Где же были его гномы, явившиеся ему в скафандрах и с бородами, уводящие его обратно к сказкам и легендам? Остались лишь хрупкие, гибкие существа, чьи фигуры и лица он узнал по лунному отчёту, но знал он только одно; Здесь их было тысячи, тысячи индивидуальностей, тысячи разных лиц, десятки разных цветов волос – да, именно так. У них были волосы! До сих пор в этом и заключался пробел в знаниях: цвет их кожи и наличие или отсутствие волос. Они носили окрашенные волосы, естественно или искусственно, сказать было невозможно, и все носили их коротко, завивая, как наши африканцы. Бород нигде не было. А цвет кожи? Там тоже не было единообразия. Бронзовые, коричневатые или оливково-зеленые тона, казалось, были нормой, и тон кожи со вкусом вписывался в выбор цвета костюмов. Преобладали неброские цвета одежды; мужская одежда казалась Бертельу завидно практичной: свободные блузы, удобные брюки, нигде нет галстуков и воротничков, нигде нет складок. Женщины здесь предпочитали брюки, там платья; женская мода была разнообразнее мужской. Бертельу было забавно наблюдать, что молодые люди чужой звезды предпочитали более насыщенные цвета; На них были видны шарфы, которые буквально кричали и визжали, как цвета попугаев в джунглях – молодые люди всегда хотят немного отличаться от старших, думал он, закон космоса; почему мы так волнуемся?

Он не видел никого с оружием в руках – ни полицейских, ни солдат. Нигде не было никакой формы. Каждый выражал себя только своей одеждой, своим характером и темпераментом, цветом кожи и волос. Бертель не мог понять, что делает молодая пара прямо под ним, останавливаясь посреди пешеходного потока бульвара – один раз, другой и ещё раз, – так, что всё вокруг, должно быть, захлестнуло их – какое-то новое, неведомое космическое явление? Камера отвлеклась, пришла в себя, вернулась к ним и показала крупный план: пара крепко обнималась, девушка стояла на цыпочках – это было хорошо видно, и никто из прохожих не обращал на них внимания – и что ещё? Сцена изменилась в мгновение ока. Перед глазами Бертеля предстал парк, перемежаемый зданиями. Ему показалось, что его ноги едва касаются верхушек деревьев, когда его кресло, его самолёт, опустило его на луг. Его тут же окружили, словно приветствуя. Он обнаружил, что поднимает локти и руки, чтобы их не раздавило. Странно, но, несмотря на всё это, он был таким же маленьким, как обитатели другой планеты, таким же маленьким, как - карлики» – или они были такими же большими, как мы, дома?

У него не было времени думать, потому что, когда толпа рассеялась, он понял, где находится: он оказался не где-нибудь, а в Зоологическом саду. Теперь он расхаживал по нему взад-вперёд. Вольеры, скальные образования, аквариум под открытым небом, а на заднем плане виднелось что-то похожее на конюшни. Но животные! До сих пор он знал только стрекочущих мышей. Здесь же он встретил их в виде чрезвычайно крупных особей, похожих на летающих ящериц, восседающих на камне и смотрящих сверху вниз на посетителей, включая Бертеля, их презрительные взгляды, их прожорливые морды были очень жуткими. Просто убирайтесь отсюда! Это был носорог или слон, толстый, неуклюжий, колоссальных размеров, с виду добродушный, поскольку дети с нетерпением к нему стремились. Бесконечно медленно вращаясь, он превратился в коалу, в много раз больше своего земного собрата. Что же это было на самом деле? Сейчас он мало напоминал своего собрата, совершенно голый, без шерсти, с несколькими щетинками на спине; но дети его обожали.

В соседнем вольере обитали существа, как будто пришедшие из мифологии, особенно греческой: на ходулях, с волосатыми телами, длинными, проворными шеями, слишком маленькими головами, заканчивающимися мощными клювами, с когтями на кончиках перепончатых крыльев – как же их называли, этих гарпий или вампиров? Откуда древние знали этих вредителей? Неужели несколько из них когда-то были выпущены на Землю, но с тех пор они были истреблены, вымерли, погибли от собственной скуки? Такие мысли мелькали в голове Бертеля, когда он с ужасом столкнулся с мифами с плоти и крови.

Дети дергали родителей за руки, как и земные. Ты прав, вечно вперёд, твои родители слишком долго возятся с этими ужасными болотными птицами. И снова Бертель оказался так плотно окружён звёздными людьми, что едва мог дышать, когда, казалось, камера расчистила ему путь. Он отпрянул: он стоял на краю бассейна, перед сверкающей светло-зелёной водой.

А в бассейне – дельфины!

Он был невероятно изумлён, когда осознал это. Коньков вскочил перед ним, и Уилер с Сахаровым тоже вскочили со своих мест, словно ведомые невидимой силой.