Шрифт:
– А ты и в математике шаришь? Ой, ну какой же ты замечательный!
– прижала я ручки к груди.
– Надо Велее рассказать. А то девка, может еще сомневается насчет тебя, но после математики точно втрескается по уши! Будешь дебет с кредитом сводить. Десять в доход, тридцать в расход...
Глядя, как он сначала изумился, а потом скис и ухмыльнулся, я была почти счастлива. Самую малость.
– Пап, ты же говорил, что хотел Ясмину к нам в охрану поставить. Я тебя неправильно поняла?
– Если в договоре будет сумма больше, то мне нечем будет перекрыть.
– вдохнул он.
Трофим Гордеевич встрепенулся.
– Ты тоже поедешь? Тогда надо будет тебя в список включить. Для отчетности!
– поднял он указательный палец вверх.
– А охрана распространяется на весь караван. Дешевле выйдет, уж поверь!
– Ты тоже поедешь?
– спросил меня соседский внучок, покосившись на мешок, который он оставил у порога.
– Тебе-то что?
– фыркнула я.
– Захочу и поеду!
Заседание за столом продолжилось без меня. И так было ясно, что девушка согласится на условия старосты. А сколько, кому и за что, я уже выяснила из разговора.
Пока я ходила кормить кур, все разошлись. Только Ясмина задержалась и радостно сообщила, что все в порядке и мы едем вместе.
Заходя в дом, меня притормозил папа.
– Там мешок тебе оставил сосед.
– он кивнул в угол у порога.
– Сказал, что это подарок. И если надумаешь ему вернуть, то он выбросит все в яму.
Мешок был легким. Развязывая шнурок, я и не предполагала, какое там сокровище - клубки разноцветных ниток покатились по полу. И это он хотел выкинуть? Да ни за что! Сокровище! Моя пре-е-ле-е-сть!
Имя дать - не чай попить! Тут подходящее надобно.
Время тянется, когда заняться нечем. Мое же летело только так. Нитки крутились, нитки вертелись, нитки сплетались и преображались.
Папа терпел долгую неделю, но не выдержал. Зашел резко в мою комнату, вытащил из рук очередную заготовку и навис надо мной.
– Четыре!
– Что четыре?
– тихонько просипела я.
– Четыре крючка! Четыре крючка ты извела за семь дней!
– возмутился он.
– И ведь не сломала, а сточила!
Я глянула на кучу вязаных вещичек на столе и тихонечко прикрыла подолом еще два крючка, собственно, уже без крючков. Не вышло.
Молча папочка поставил меня на ноги, укоризненно посмотрел в мои очень грустные глаза, повертел в руке очередные замученные инструменты, закинул меня к себе на плечо и вынес в сени. А там холодно!
– Пап, ну ты чего? Пап! Ну я же не специально!
– заканючила я.
– Тут холодно, между прочим. А ты тиран, папочка! Слышишь? Ты родную кровиночку почти с голым задом из дому выставил.
– На, прикрой свой голый зад.
– он натянул на меня тулуп и пихнул мои ноги в валенки.
Вытащив ошалевшего щенка из кухни, папа затянул петлю на шее у малыша и вручил мне конец веревки.
– Эт-то что?
– выпучилась я.
– Не буду я его вешать! Ты с ума сошел?
– Это ты с ума спрыгнула со своими нитками!
– стукнул ладошкой он меня по лбу.
– Выгуляй поди собаку свою. А то сама на моль похожа стала. Только руками как крыльями машешь да шерстью питаешься. И пока ты не дашь имя своему питомцу, домой можете не возвращаться!
– и выставил нас на улицу.
Пока мы шли к калитке, до меня еще доносился бубнеж о том, что папа еще разберется с соседом и его дорогим, но таким поганым подарком, который его дочурку в могилу скоро сведет.
– Ну и что ты уставился на меня?
– спросила я у подросшего щенка.
– Вот как я тебе имя дам, если даже не знаю какого ты пола?! Назову Кешей, а окажешься Ксюшей. И как тогда быть?
– Гр-раф! Р-раф-граф!
Мы вышли за калитку и двинулись вдоль дороги. Я оставляла на свежевыпавшем снегу следы от валенок, а щенок следы лапок и желтые пятнышки.
Проходя мимо дома вдовы Мартыны, меня кто-то схватил сзади, заткнул рот рукавицей и потащил за сугроб у забора. Резко пнув наугад ногой, я попала негодяю по лодыжке, но валенок смягчил удар. Жаль.
– Тихо, Олена! Это я.
– Пронька развернул меня к себе лицом и заставил пригнуться.
– Чего брыкаешься-то?
– А по-твоему я должна радоваться, что меня в кусты потащили?
– тихо возмутилась я.
– Я тебя за сугроб утащил.
– поправил он меня.
Я схватила Пронькину голову и повернула вбок, показывая, что мы сидим под рябиновым кустом, на котором еще алели ягодки.