— Да не жалко мне, — сразу сник Насоныч, — просто с таким настроением на серьезное дело идти…

— Настроение у меня бодрое, не сомневайтесь. — Валя выпрямилась, скрестив руки на груди. — Если хотите, я могу этот пистолет купить.

— Купить! — хмыкнул Насоныч. — Еще чего. Вадим!

— Да?

— Принеси пистолет. Жив он еще?

— Был где-то в подвале, — пожал плечами инструктор. — Можно поискать.

— Так ищи.

Вадим ушел.

— Ну, повторим все еще раз. — Насоныч склонился над столом.

— Сколько у нас времени до выезда осталось? — перебила его Валя.

— Минут пятнадцать.

— Тогда не будем ничего повторять. Я все поняла. Мне нужно еще попрощаться с подругой и сходить по одному делу.

— По какому еще делу? — простонал Насоныч.

— По маленькому, — усмехнулась Валя, вставая из-за стола.

Ноги отказывались служить, и Макс тяжело облокотился о крышу машины. Все тело охватила непонятная слабость, к горлу подступила тошнота. Это от страха или это уже симптомы болезни?

Макс открыл дверцу машины и, бросив сумку на правое сиденье, сел за руль. Его трясло. Хотелось завыть, разбить что-нибудь, сломать, взорвать. Но кого? Кого винить? Кого выдернуть из вереницы смазливых мордашек, чтобы стереть в порошок, смешать с пылью? Некого.

Макс взял сумку и вытащил оттуда ворох бумажек. Больше половины того, что ему понадавали в этом центре, были всякие буклеты и листовки, призывающие вести здоровый образ жизни, отказаться от наркотиков и обратиться к разным богам от Христа до Бугушатты. Вот на этих буклетах Макс и начал отрываться, методично изничтожая их и выбрасывая за окно. Многие из них были отпечатаны на хорошей бумаге, и требовалось приложить изрядные усилия, чтобы разодрать их, так что Макс имел возможность хоть немного отвести душу.

Но и тут его ждала неудача. Макс успел порвать всего три или четыре буклетика, как был прерван легким постукиванием в стекло задней дверцы.

Он повернулся и увидел двух сотрудников ОМОНа.

— Чего?! — огрызнулся Макс. Он готов был сделать с ними то же самое, что и с листовками, проповедующими правильный образ жизни, но выработанный годами рефлекс отступать перед мундиром удержал его. Да и начавший брать свое здравый смысл настойчиво напоминал, что жизнь еще не кончена, и тем более грустно было бы провести ее остаток в зоне все равно какого режима. — Что случилось? — переспросил Макс более вежливо, прежде чем стражи порядка успели принять заданный тон.

— Нехорошо. — Один из омоновцев указал концом дубинки на кучку рваной бумаги, которую уже начал рассеивать по асфальту легкий осенний ветерок.

Макс высунул голову из окна и с досадой посмотрел на устроенный им беспорядок. Не хватало еще, чтоб менты потребовали от него собрать мусор.

— Беда у меня, мужики, — сказал Макс убитым голосом, то ли оправдываясь, то ли пытаясь найти сочувствие.

— Понимаю, — кивнул омоновец, посмотрев на фасад здания, где находилась клиника. — Но с нас тоже спрашивают. Ехать-то можешь?

— Могу. — Макс с готовностью положил руки на руль.

— Да ты не спеши, посиди, если что, — спохватился омоновец. — А то один тут с разбегу в столб… Кровищи!.. На «ровере», кстати…

Макс посмотрел на столб. Глубокая вмятина красноречиво подтверждала рассказ.

«А что, — мелькнуло в голове, — это выход. Разогнался — и все».

— Сразу не умер, — словно прочитав его мысли, продолжал мент. — Вырезали его из машины. Одну ногу так в салоне и оставили. Кровищи было…

— Да уж, — встрял в разговор второй. — Прикинь, участковый пришел с бригадой отмывать. А бригада — три путанки! И вот они на шпильках, размалеванные такие…

— Ладно, — оборвал его первый, — пошли.

Они двинулись вдоль здания. Первый омоновец что-то объяснял второму, красноречиво постукивая концом дубинки по голове.

Макс посидел еще немного и завел двигатель. Он не представлял, куда ехать теперь, но тронул машину и покатил в центр.

«Вот такая подлая штука жизнь, — думал он, то еле волочась в правом ряду, то вдруг топя педаль и принимаясь обгонять всех подряд. — Живешь себе так хорошо, и вдруг… Вдруг все проблемы с наездами, деньгами, бабами и необеспеченной старостью становятся сущими пустяками».

Как-то незаметно для себя Макс выехал на Садовое, промчался по нему и уверенно свернул, все еще не очень понимая, куда едет, словно кто-то вел машину за него. Остановился он только тогда, когда впереди заблестели на солнце купола Елоховской церкви.

Макс заглушил двигатель и сел, навалившись грудью на руль и подложив под подбородок кулак.

Почему именно он? Не наркоман, не педик. И баб он, как-никак, выбирал. Со всякой падалью не шлялся. И вот — на тебе! За что, Господи? Ответь, если ты есть! Почему эту гниль бандитскую, бомжей, изъеденных вшами и заразой, мусоров поганых ничего не берет? Чем он, Максим Андросов, так провинился? Никого не убивал… Какие там еще грехи есть? Не воровал. Не потому, правда, что сильно идейный, а потому, что боялся попасться. Но какая разница? Попы, положим, тоже водяру жрут по-черному, и ничего — попы. Так где же справедливость?