И действительно все было нормально. Через два дня отёк спал. Остался небольшой продольный надрез, который спокойно обрабатывался. Но все равно ощущение было не из приятных. Очень не из приятных. Я из-за этого даже задержался и Устинья по нескольку раз в день звонила мне, уточняла, когда я вернусь.

Я был бы рад вернуться прям сейчас, но не выходило. В конце концов, если Устинья что-то хотела, она это всегда получала, пусть даже и ценой моего самообладания.

Адам.

Домой прилетел меньше чем через две недели, но все равно чувствовал какую-то опаску, подставленную прямо к сонной артерии.

Я не хотел, чтобы Устинья была в курсе моих мужицких проблем. Это как-то было похожим на проявление слабости, что ли. Вот реально мне было не так дерьмово, когда она меня зашивала на кухне, потому что это боевая рана. Мне было не так дерьмово, когда я, катаясь с Назаром с горки, чтобы оттолкнуть сына в моменте, когда за нами покатился какой-то дебил двухметровый саданулся об лёд и вывихнул плечо. Это было тоже нормально, но ненормально, когда у мужика писькины проблемы.

Приехав домой, я понял, что Устинья не просто меня ждала, она безумно соскучилась, повисла у меня на шее, стала обцеловывать, обнюхивать.

— Ты больше так надолго не уезжай, пожалуйста, а если уезжаешь, то давай договоримся, что вот мой потолок это семь дней. Семь дней я готова ждать тебя с командировки, но на большее давай улетать вместе, пожалуйста, я тебя прошу. Я очень сильно переживала.

Она гладила меня по лицу, и я понимал, что она и скучала, и волновалась, но сказать ей ничего не мог.

— Извини, извини, моё солнце, я не очень понимал, что доставляю тебе столько хлопот.

— Глупости, — она даже не дала мне раздеться. Висела на мне и не хотела отпускать ни на мгновение.

Это её своеобразная прелюдия.

И вот так интересно выходило, что когда нужен был мне секс, она со своими банками развлекалась, когда нужен был ей секс, ей было абсолютно наплевать из душа, я не из душа. Помытый, побритый…

Но сейчас я не мог.

Да, понимал, что времени с операции прошло достаточно, и у меня там даже никакой ранки не осталось, ничего, но все равно при эрекции безумно тянуло вниз. Так что ничего уже не хотелось.

Я не знал, как это объяснить, Устинье, и поэтому, когда она все-таки дотащила меня до спальни, я только вздохнул.

— Родная, я так заморочился. Давай, не сегодня.

Она надула губки.

Я же говорил, что она получает всегда все, даже ценой моего самообладания, и отказывать ей в чем-то я не привык. Для меня отказ Устинье расценивался как выстрел самому себе в ногу. Во- первых, я опять-таки чувствовал себя не мужиком, ну, в смысле, я не могу достать ей звезду с неба, ну, в смысле, я не могу притащить ей какой-то аленький цветочек?

Я все могу!

И Устиния это прекрасно знала, и отказ мне ощущался тем, что я опять был беспомощным.

Ну, в смысле, не могу с ней заняться любовью?

Ещё несколько дней проходил в состоянии, близком к нервному срыву, рычал на все на работе, срывался, ещё Родион со своей лахудрой под ногами путался. Я-то как надеялся, что если я уезжаю, то на сыновей могу положиться.

Нифига!

Я не мог на сыновей положиться. Сделки, которые должны были быть запущены, валялись в отложке, а это значит просадка по деньгам.

Назар разводил руками, говоря, что он не имеет права ничего подписывать без меня, Родион вообще хлопал глазками и считал, будто бы ещё не совсем вправе прыгать через мою голову, а мне вот реально нужно было, чтобы они могли меня сменить. И глядя на вот этих двух оленей, я понимал, что мало лупил, наверное, их в детстве. Хотя нет, вру, я вообще не лупил своих детей, потому что если лупить мальчика, вырастет трус. Вот я не лупил, но у меня все равно какие-то, они недостаточно мужественные, что ли.

Из-за этого тоже психовал.

А приходя домой, разворачивал календарик Устиньи, высчитывая, когда у неё там овуляция начнётся, понимал, что с овуляцией она с меня не слезет, и не хотелось мне рисковать таким образом, потому что я помнил слова уролога о том, что надо сдать генетику, мы с годами не молодели. Но Устинья, такое чувство, как будто бы успела где-то сохраниться. Честное слово, я понимал, что, возможно, перед беременностью она сама обследовалась, она сама сдавала какие-то анализы и все в этом духе. Но это не было гарантом того, что у нас не возникнет какой-нибудь дебильной дурацкой хромосомной запинки. А сказать ей об этом это значит расписаться в собственной беспомощности, а как сдать генетику без неё, я не представлял. И поэтому, когда через какое-то время циферки в календарике оказались обведены, я понял, что надо как-то выкручиваться.