— Не смей закрывать глаза. Не смей закрывать глаза, Адам. Только попробуй. Надо было ехать в больницу.

— Я не мог. — Хрипло выдыхал он, упираясь затылком в стену.

Звенели инструменты. После одной из драк я поняла, что дома обязательно надо иметь почти полный комплект для перевязок и для зашивания.

— Не смей терять сознание. Не смей.

У меня из антисептика был только спирт и рана больно некрасивая. Да я бы сказала ужасная.

Сквозь стиснутые зубы, страх и боль, я зашивала стежок за стежком. Адам морщился, лупил кулаком по маленькому узкому столику, на котором лежали тогда у меня везде расписные цветные клеёнки. На них ещё по-дурацки налипал то сахар, то хлебные крошки. А я шила. Тряслась от страха и повторяла:

— Не смей, не смей закрывать глаза.

Почти как сейчас…

— Ты меня слышишь, Адам? Адам! — захлёбываясь, плакала я у него на груди и долбила по плечам.

Он не потерял сознание. Он отключился. Это не было обмороком, это не было приступом.

— Ну же смотри на меня. Ну пожалуйста. — Я пыталась просто дозваться его и он даже в какой-то момент открыл глаза. Невидяще, слепо глядел в сумрачное небо, стянувшееся стёганым одеялом над городом.

Но уже даже небо усмехалось и казалось, как будто бы сам Бог сетует на нас.

— Пожалуйста, я тебя прошу Адам.

— Я один во всем виноват. — Едва шевеля губами на выдохе, наконец произнёс Адам.

— Не смей! Не смей так поступать со мной! — Разозлилась я, разворачивая его к себе.

Холодный дождь. Его капли нагреваясь, стекали по моей коже.

— Не смей так поступать со мной! Это будет хуже, чем предательство! Это будет хуже, чем твоя измена! Не смей так поступать со мной! Я за тебя не из-за этого вышла замуж, не из-за того, что ты красивый, умный, сильный, а из-за того, что ты свою принцессу никому не дашь никогда в обиду. И любого убьёшь за неё. Не смей, поэтому не смей!

Слова бабушки звучали в голове.

— Слышишь меня? Не смей, я всю жизнь прожила за тобой, как за каменной стеной, — злым шёпотом на ухо ему. — Так будь дальше стеной, не смей сейчас никуда от меня деваться, не смей со своими наказаниями здесь носиться, не смей. Я тебя умоляю, не смей.

Мне казалось, что Рубикон пройдён.

Мне казалось, что точку невозврата мы с Адамом перепрыгнули.

Дальше пустота и неизвестность, позади горы развороченных жизней.

— Не смей, я тебя заклинаю, не смей, если ты только попробуешь, если ты захочешь вдруг исчезнуть, я возненавижу тебя, Адам, возненавижу, — захлёбываясь болью и отчаянием, шептала я, стараясь привести его в себя. — Ну же, пожалуйста, встань, встань, не сдавайся. Нет, у тебя мать, у тебя дети, у тебя, твою мать, я! Не сдавайся.

Глупое дурацкое осознание.

Все в этом мире происходит не так, как бы нам хотелось, не так, как мы предполагали, а так, как Бог располагал.

Если Адам не придёт в себя, это будет не его наказанием, а моим.

— Я тебя умоляю, посмотри на меня, посмотри, — выбившись из сил, продолжала шептать я и коснулась своими губами его похолодевших губ.

Адам.

Я не понял, как мы поднялись домой и что было дальше. Такое чувство, как будто меня ударили по голове и я напрочь забыл остатки вечера, а проснулся я ещё до восхода солнца.

В комнате был полумрак и пахло терпко духами Устиньи: сладковатый аромат земляники, садовые цветы, что-то такое.

Я боялся открывать глаза, потому что чувствовал горячее дыхание у себя на шее и тяжесть на груди. Но все же совладав с собой, я разомкнул веки и посмотрел на Устинью, которая прижавшись ко мне, тихо сопела.

— Привет. — Произнёс я хрипловатым, низким голосом. Такое чувство, как будто бы наждаком прошлись по горлу.

— Доброе утро. — Медленно придя в себя, произнесла Устинья и привстала на локте. Отстранилась тут же, как будто от прокаженного.

— Что вчера было?

— Ты в обморок упал, но у меня ни охрана, ни водитель не успели никуда уехать. Помогли тебя поднять. Я думала скорую вызвать. Родион сказал, что так придёшь в себя. Ты приходил в себя несколько раз, а потом я поняла, что это не обморок, а ты просто спишь.

— Я что-то натворил? — С опаской, словно по колотому стеклу, уточнил я.

— Нет. — Устинья покачала головой и села на кровати, сложив ноги по-турецки. Упёрла локти в колени и посмотрела перед собой. — Все плохо? Поэтому тебе было вчера так дерьмово? Родион сразу стал звонить Назару, но там все было без изменений, за исключением того, что сегодня рано утром они улетели.

Я выдохнул.

— Потом позвонили в больницу мамы. Нам сказали о кратковременной остановке сердца.

— Я все понял. Мы улетаем. — Честно сказал я, зажал ладонями глаза и покачал головой.

Устинья дотронулась кончиками пальцев до моей груди и потрясла, дёргая за пуговицу.

— Ты же боец. — Произнесла она, хватанув воздух губами. — Ты же сильный. Я знаю ты сможешь. Ты же вытащишь её. Точно вытащить. Всех вытащить. Я знаю.

Так уверенно говорила Устенья, как будто бы я действительно мог что-то сделать.