— Да мне таких сказок на дню по дюжине рассказывают, — отвечал Юрий Алексеевич, поглядывая то на слугу, то на такой же большой и жутко дорогой, но пустой свой бокал.

С чего это было ему самому себе наливать вино? Нерасторопный подавальщик не сразу понял, в чём причина пристального внимания к нему со стороны боярина Долгорукова. Но сообразил, и не суетясь, как учили, налил в бокал Юрия Алексеевича венгерского вина.

— Я вот токмо давеча и прибыл в Москву, но уже разумею, что не всё тут ладно, — сказал на это Матвеев и строго посмотрел на Долгорукова. — Что, коли правду выкрикивал вьюноша? А мы с тобой, Юрий Аляксеевич, бражничаем да ничего и не делаем. Хованский?.. Он может решиться на лихое и дурное. Знаю я его… Возгордился он еще тогда, как под пол Литвы взял под цареву руку. Царевна Софья, опять жа… С чего нынче она уехала на молебен?

Матвеев продолжал пристально смотреть на главу Стрелецкого приказа. Но Долгоруков взгляд выдержал. Пусть Артамона Сергеевича и встречали с почетом даже в присутствии царя, но статус его так и не определён. Так чего же тогда смущаться под взглядом некогда всесильного боярина? Чай Долгоруковы нынче в силе.

Юрий Алексеевич искренне считал, что если бы не поддержка его рода Долгоруковых, то поставить царём Петра Алексеевича, в обход его брата Ивана Алексеевича, Нарышкиным было бы куда как сложнее. Так что нет, Матвеев ему не указ, но и проявлять неуважение к Артамону Сергеевичу Долгоруков не собирался.

— Сам жа ведать должен, что при любой смене царя на троне, людишки волнуются, — успокаивал и себя, и Матвеева заодно, Юрий Алексеевич Долгоруков.

— Так-то оно так… Но вот Пыжова, что привел того отрока, стрельцы, видел ли, разорвать готовыя. А еще… Послал бы ты за полковниками да за сотниками — да поговорил бы со старшими из стрельцов. Кто его знает, что может быть… — задумчиво говорил Матвеев.

— Вот завтра и спрошу и с Пыжова, и с того отрока. И… челобитную от стрельцов прочитаю. Чего уж нынче. Воно и ночь наступила, — нехотя отвечал Долгоруков.

— Челобитная? — Матвеев несказанно оживился и весь подался вперёд. — Бери ее и пошли до государя. Совет держать нужно. Я тому отроку верю. Он говорил о том, что я уже слышал. А еще о каких-то списках. Смертей дождаться желаешь?

Артамон Сергеевич глянул на собеседника и полным воли жестом огладил свою бороду.

— Ты когда, боярин, начнешь порядок наводить серед стрельцов? Бунта ждешь? — тон Матвеева был уже жестким.

— А ты мне не указ! — ответил Долгоруков.

— А жизнь государя — указ? Пошли на Совет, — сказал Матвеев, не допив вино, ставя бокал на стол. — И накажи, кабы каты не забили того отрока. Я с ним поговорю. Опосля и посмотрим.

— То мое дело! Он полковника зарубил, — пытался противиться Долгоруков, но Матвеев его уже не слушал.

Артамон Сергеевич знал, когда люди лгут, а когда они говорят правду. Глаза того отрока не лгали. А двигался он столь уверенно и лихо, что уже за это посмотреть на молодого стрельца можно.

Ну и золото… Что ж. А вдруг?..

От автора:

? Боксёр из 90-х очнулся на конференции поп-ММА. Спонсоры, камеры, хайп.

— Мага, тормози! — орет кто-то.

Бородатый в капюшоне душит парня, вися на нём клещом.

? На 1 и 2 том СКИДКА https://author.today/reader/459611/4276150

11 мая 1682 года

— Развяжи! — сказал я, когда понял, что мы добрались до пункта назначения.

Десятник Никифор с недоверием посмотрел на меня. Что-то изменилось в нем. Свой в доску парень казался теперь недружелюбным.

Стрельцы обступили меня, когда Никифор все же развязал узлы на веревках. Можно было и самому освободиться при желании, не так и плотно связали руки. Но зачем?

Я был готов ударить. Да хоть и в лучших традициях мирового бокса — откусить ухо какому-нибудь из своих обидчиков. Даже если действовали по приказу. Зачем меня обходить — и сбоку, и прямо зажимать в полукольцо? Загнали, как зверя. Я же смотрел на стрельцов в свете горящего огня в железной чаше на стене.

Прямо смотрел, гордо, может, и насмехаясь.

В прошлой жизни я полностью утратил веру в любых людей в погонах — год за годом, а особенно в последние месяцы. Лишь только оставалась вера в Первого, доверие первому лицу в нашем богоспасаемом Отечестве. Идеализирую? Как знать.

Вот только если не верить, что хоть где-то есть правда, не убеждать себя, что на белом свете ещё ходит и своё законное место занимает носитель справедливости, то можно сойти с ума. Так что я готов подчиниться, покориться, но… только государю.

Да, знаю, порой и перед другими нужно сделать вид, что искренне кланяешься, проявить покорность, чтобы выиграть время — и уж после проявить себя истинного. Об этом, в том числе, я думал, пока меня вели к помещению без окон, без хоть бы какого-нибудь лучика света. Вот сейчас закроют дверь, и окажусь я в полной темноте.