— Не двигайся, — я усадил его, прислонив спиной к стене. — Дай посмотрю.

Рана была скверной. Штырь прошел глубоко, возможно, задев артерию. Кровь пульсировала, вытекая толчками — плохой знак. Без помощи Петрович истечет кровью в считанные минуты.

— Надо вытащить эту хрень, — пробормотал я, осматривая рану.

— Н-не надо, — запинаясь проговорил Петрович. — Т-только хуже будет. Кровотечение…

— Я Лекарь, помнишь? — я обхватил штырь рукой. — Будет больно, но потерпи.

Одним быстрым движением я выдернул металлический обломок из его ноги. Петрович захрипел, его лицо побелело от боли. Кровь хлынула сильнее, заливая асфальт.

Я положил ладони на рану и закрыл глаза. Раньше исцеление приходило легко — энергия текла через меня плавно, как вода через открытый шлюз. Теперь каждая попытка призвать целительскую силу была похожа на попытку протолкнуть ржавый гвоздь сквозь бетон.

Тьма внутри сопротивлялась, извиваясь и шипя.

«Используй Поглощение!» — зашептал знакомый голос, чуть громче обычного. — «Зачем эти мучения, когда можно просто взять энергию из окружающих существ? Видишь этих тварей в машине? Они бесполезны, но их энергия может спасти жизнь старику».

— Ой, да завали ты хлебало! — раздраженно процедил сквозь зубы.

— Ч-что…? — Петрович вскинул на меня испуганный взгляд.

— Не обращай внимания. Это я так настраиваюсь.

Стиснув зубы, отогнал назойливый шепот. Нет. Клятва не прикасаться к Поглощению оставалась нерушимой. Две недели без этой способности, две недели борьбы с темной стороной, две недели возвращения к человечности. Все эти усилия не могли пойти прахом из-за минутной слабости.

Глубоко вдохнув, сосредоточился на обычном исцелении. Ладони засветились голубоватым светом — но не тем ярким и чистым, как раньше. Теперь свечение казалось мутным, с фиолетовыми прожилками, словно два вида энергии боролись за превосходство.

Боль пронзила руки тысячами раскаленных игл. Из горла вырвался глухой стон, но ладони остались прижатыми к ране. Под пальцами ощущалось, как ткани медленно срастаются, разорванные сосуды восстанавливаются, кровотечение останавливается.

Ткани под ладонями медленно срастались, но каждая секунда этого процесса давалась тяжелее предыдущей. Чем ближе к завершению, тем сильнее темнело в глазах. Кровь стучала в висках, а в ушах нарастал низкий гул, похожий на далекий рокот водопада.

Внезапно перед внутренним взором пронеслись образы — выжженные поля, иссохшие русла рек, мертвые леса. А над ними — фигура с желтыми глазами, вытягивающая последние капли жизни из умирающей земли.

— Нет… — вырвалось сквозь стиснутые зубы.

— Ты что-то сказал? — Петрович напряженно вглядывался в мое лицо.

— Ничего, — мотнул головой, не прерывая исцеления. — Почти закончил. Потерпи.

Когда последние волокна ткани срослись, отпрянул от раны, хватая ртом воздух. Руки тряслись, на лбу выступил холодный пот. В горле пересохло, будто после многодневной жажды, а все тело гудело от истощения, словно только что пробежал целый марафон.

Петрович осторожно ощупал ногу. Рана полностью затянулась, оставив лишь розоватый шрам и прореху в джинсах.

— Не знаю, как благодарить, — пробормотал он, с изумлением рассматривая исцеленную плоть.

— Благодарить будешь потом, — поднялся на ноги, подавив гримасу боли. — Нужно сваливать отсюда.

Вдали уже отчетливо слышалось характерное рычание и шарканье — мертвецы, привлеченные визгом ребенка-зомби, стягивались к нашему местоположению. Пришлось бросить намеченные точки сбора и двинуться обратно к фитнес-центру с тем, что успели собрать. На двоих у нас было четыре канистры — три нес я, одну Петрович, заметно прихрамывая, несмотря на исцеление.

Солнце клонилось к горизонту, окрашивая пустынные улицы в оранжевые тона. Это была странная, необычная красота постапокалиптического мира — зловещая и одновременно умиротворяющая.

— Знаешь, — нарушил молчание Петрович, когда мы остановились перевести дух, — я всю жизнь мечтал о тишине и покое. Жил в квартире рядом с кольцевой, шум машин круглосуточно. Думал, вот бы все исчезли, и наступила тишина.

Он горько усмехнулся.

— Будь осторожен со своими желаниями, да?

Я молча кивнул, так как понимал инженера лучше, чем он мог предположить. До всего этого апокалипсиса тоже иногда мечтал о радикальных переменах. О чем-то, что вырвет из рутины учебы и подпольных боев. И вот, вселенная ответила — по-своему, с извращенным чувством юмора.

— У меня была дочь, — продолжил Петрович, глядя куда-то вдаль. — Ксюша. Двадцать шесть лет, работала в банке. Умница. Жила в Москве. — Его голос дрогнул. — Когда все это началось, она звонила. Говорила, что все хорошо, что у них там блокпосты, военные… А потом связь оборвалась.

Я не знал, что сказать. Слова утешения казались пустыми. Петрович, очевидно, не ждал ответа.

— Я все думаю… — он сглотнул. — Может, она там, как эта девочка в машине. Может, ходит где-то и… и не знает, что мертва.