Я медленно обвел их взглядом и сухо произнес.

— Докладывайте.

Забава первая нарушила тяжелую тишину:

— Они начали атаку на рассвете второго дня после твоего ухода. Атакуют волнами по четыре-пять часов, потом дают передохнуть, а затем снова навязывают бой. Методично изматывают.

— Лучники у них отличные, — добавила Лара, не отрывая взгляда от карты. Потеряли пятерых от стрел в первый же день.

В комнату вошел Варг, придерживая раненую правую руку. Левая была перевязана грязными бинтами, всё лицо исцарапано.

— Князь. О потерях доложить надо, — сказал он, и голос его дрогнул на последнем слове.

Я закрыл глаза и приготовился к худшему:

— Слушаю.

— Убито восемнадцать, — он сглотнул, борясь с эмоциями. — Трое пали с тобой в подземельях — Рокот, Верес, Зоркий. Пятнадцать погибли при обороне поселения.

Пятнадцать. Пятнадцать человек мертвы потому, что я оставил их ради собственных амбиций…

— Храбр пал в самой первой атаке, — продолжил Варг. — Прикрывал отход раненых от ворот к казармам. Стрела в спину.

— Завр — стрела в горло во второй день. Пытался добраться до раненого лешака под южной стеной.

Из солнцепоклонников…

К нам присоединилась Равенна, хромая на левую ногу.

— Двое молодых дварфов — Крепыш и Старый Ржав — сражались до конца, — сказала она, и голос окреп: — Но мы не сдались. И не сдадимся. Князь мы с тобой.

Я опустился в кресло, внезапно почувствовав, как тяжела голова. Восемнадцать.

— Соберите всех у дерева, мне есть что им сказать…

Через полчаса перед главным деревом стояло все мое поселение. Воины, ремесленники, женщины с детьми, дварфы, лешаки, тигролюды — все, кого я поклялся защитить. И кого подвел.

Я медленно обвел взглядом собравшихся, и каждое лицо рассказывало свою историю страдания. В руках у некоторых были личные вещи погибших.

Кто-то плакал тихо, кто-то стоял с каменными лицами. Дети испуганно жались к матерям.

Я поднял меч, и синее сияние озарило округу:

— Я добыл то, за чем ходил. Вот он, — Крушитель Оков. Система даровала титул Великого Князя. Моя сила возросла многократно. Как видели, я способен противостоять целым армиям и лечить смертельные раны.

Несколько человек одобрительно загудели. Но большинство молчали, ждали продолжения.

— И эта сила стоила нам восемнадцати жизней, — продолжил я говорить, слова тяжело. — Она стоила ваших ран, ваших слез, бессонных ночей. Стоила боли, которую вы пережили в мое отсутствие.

Я опустил меч и посмотрел в глаза каждому, кого мог разглядеть в толпе:

— Я прошу у вас прощения. Я ваш князь, и ваша защита — моя главная обязанность. Я подвел вас. Оставил одних перед лицом врага, который пришел из-за меня.

У дерева повисла гнетущая тишина. Долгая, тяжелая, в ней было слышно только дыхание людей.

Варг резко подался вперед:

— Не виним тебя, Князь! Ты сделал то, что должен был сделать. Добыл оружие для нашей окончательной победы. А мы твои воины. Мы устояли и продолжим сражаться под твоим начало.

— Варг прав! — подала голос Лиза, — Мы показали этим выродкам, что из себя представляют свободные люди!

Равенна оттолкнулась от стены:

— Федун лежит и не может встать, но передал через меня: «Дварфы не сдались перед этой нечистью. И никогда не сдадимся!»

Постепенно крики поддержки прокатились по всей поляне:

— За Князя!

— За павших братьев!

— Смерть работорговцам!

Я поднял руку, прося у них тишины:

— Ваша преданность, ваша вера в меня… это больше, чем я заслуживаю. И я клянусь, сделаю всё что бы защитить Вас. Что бы ни случилось.

Радость и облегчение на лицах людей были искренними, но длились недолго. С дозорной вышки раздался свист Алоклюва — сигнал тревоги.

Кузьма прибежал к дереву:

— Князь! К главным воротам приближается одинокий всадник! Сумеречник, без оружия, с белым флагом!

Парламентер. Гаврила решил поговорить. Что ж, интересно, что скажет этот работорговец после разгрома его людей. Я взял Крушитель и направился к воротам. Жены молча пошли следом — в такие моменты каждый лишний клинок был кстати.

У главных ворот стоял сумеречник в дорогом церемониальном плаще темно-синего цвета с золотой вышивкой. Длинное древко с белым шелковым флагом он держал в поднятой правой руке. Остановился ровно в ста метрах от частокола, на традиционном расстоянии для переговоров.