Тем не менее в отношении ритуала, осуществляемого Иоанном, активно применяется термин «крещение». Ну, в общем-то, никакого обмана тут нет, если обратиться к русскому языку. Происхождение и применение слова «крес» в славянском языке в древности было очень интересным: известны значения «оживать» наряду с сербохорв. криjес – «огонь, разводимый накануне Иванова дня», мн. кресови – «летний солнцеворот», словен. kres – «солнцеворот, Иванов день» и в значении «воскрешение». Важно и то, что слово непосредственно связано с Ивановым днем, и то, что в русском языке слово «крещение» является производной от этого слова «крес».

Соответственно, Иоанн был не крестителем, а «кресителем», и, даже если применялась буква «Т», то этот термин подразумевал не «наложение креста» – от «крестить», а освящение живой водой – «кресение».

Строго говоря, слово «крест» также связано с понятием «крес», но только в одном из аспектов – описания свойств некоего мистического креста в плане «свечения» и «воскрешения», но, разумеется, не как геометрической фигуры.

Функция освящения священным огнем в день Ивана Купалы, практикуемая у славян, не упоминается как часть ритуала Иоанна Крестителя. Эта функция отводится Иисусу, когда Иоанн указывает, что именно тот будет «крестить» святым огнем.

Традиция освящения водой восходит к этрускам. Первый ритуал проводился в феврале и именовался Febrna, он назван в честь этрусского бога подземного царства, бога очищения Фебрууса, и связанного с ним обрядами очищения водой. До нас он дошел как праздник Крещения, опять же, Иоанном Крестителем Иисуса. Второй связан с днем рождения Иоанна Крестителя и известен нам как славянский праздник Ивана Купалы, и также происходит с ритуалом очищения водой.

Вот что пишет Наговицын: «В космогонических представлениях этрусков о нисхождении души в Загробный мир, путешествие представлялось не только как выезд на колеснице в сопровождении различных провожатых; существовал еще один важный мотив, который был связан с прямым переходом в хтоническую стихию Загробного мира. Такой стихией, как уже неоднократно упоминалось, являлось море, поэтому переход в Загробный мир представлялся как прыжок (ныряние) в море.

Сохранились множественные фрагментарные свидетельства о наличии в воззрениях италийцев и этрусков мысли о том, что в новую жизнь после смерти можно вернуться, совершив «ритуальный прыжок». Этрускам был хорошо знаком «купальский» ритуал, выражающийся в прыжке в воду.

Вода, выступавшая как символ Протоматерии и Протоматери всего сущего, рассматривалась как символ смерти-возрождения и обновления. Сам прыжок понимался как некий волевой акт, направленный к обновлению души и тела, но он же олицетворял момент умирания и перехода в Загробный мир». [170]

Этруски верили в реинкарнацию, и, судя по всему, уделяли большое внимание духовным практикам, позволяющим контролировать процесс реинкарнации. На это указывает соединение со стихией воды при жизни, что демонстрирует праздник Ивана Купалы. Ведь и применение термина «крещение, кресение» при жизни человека в формулировке «оживление» представляется довольно бессмысленным, если не предполагать некий вид тренировки. При этом, учитывая, что крест как символ был связан у этрусков со смертью, все же Иоанн Креститель мог крестить – т. е. применять символ креста при освящении водой. Соответственно, крещение как ритуал действительно могло существовать до распятия Христа на кресте.

Таким образом, сам образ Иоанна, называемого в православной традиции «креститель», восходит к этрусской мифологии. Мы не знаем точно имени этрусского прототипа, хотя налицо связь с богом Фебруусом. И предположение, сделанное Немировским, также интересно, и имеет одно весьма любопытное подтверждение. Немировский отождествлял вождя Купавона со славянским Купалой, в частности, на основании образа отца вождя, Кикна. Кикн фигурирует в различных мифах с разной родословной, но объединяет все эти мифы то, что он превратился в лебедя.

В переводе Вергилия, который приводится Немировским, лебедь вознесся к звездам: «У вождя укреплены лебединые перья в память о преступной любви, о Кикне, который, узнав о гибели Фаэтона, среди его сестер, в тополя превращенных, изливал свою скорбь в песне предсмертной. За плечами его выросли крылья, и все тело мягким пухом покрылось. От земли оторвавшись, петь продолжая, он ринулся к звездам», – лебединая песня, как мы сегодня и применяем значение такой (последней) песни в русском языке.

Известно, что падение Фаэтона связывается с рекой Эридан, отождествляемой с рекой По (Пад). Его падение произошло в глубокой древности, и соотносится с Всемирным потопом. Однако «возлюбленным» Фаэтона был этруск Кикн. Стало быть этот миф и этруска Кикна следует относить ко временам более древним, нежели гипотетическое переселение троянцев. Матерью Кикна была Пирена, жена Ареса, и, хотя преподносится, что она и Пирена – эпоним Пиренеев, – относимая к племени бебриков, не одно и то же лицо, – есть основания считать, что одно и то же. Кикн, таким образом, связывается и с Пиренеями. А если вспомнить также о том, что Кикн был убит Гераклом, а Геракл воевал с бебриками в Пиренеях, то связь эта становится довольно очевидной.

Кикн стал созвездием Лебедя. Это созвездие образует т. н. «астеризм» – хорошо видимый на небе Северный Крест. Отметим, что эта связь Купавона-лебедя и креста появилась еще до христианства, что подтверждает наличие и ритуальной взаимосвязи ранее. Хотя символизм лебедя отсутствует в Новом Завете, но позднее лебедь был символом Девы Марии.

Персонаж Кикн, относимый к италийской мифологии, является ключом к пониманию мифа о Фаэтоне, если рассмотреть его с точки зрения этрусских мифов. Во-первых, описано прохождение Фаэтоном зодиакальных созвездий – что совпадает с прохождением душой пути в загробном мире, так же как и в лабиринте. Затем Фаэтон падает в священную реку – а у этрусков, как мы помним, ритуальный прыжок в воды предвечной матери осуществлялся для соединения с ней и очищения. И последним этапом представляется именно превращение Кикна в лебедя, олицетворяющего очищенную душу Фаэтона. Отцом Фаэтона был бог солнца Гелиос, в этрусском звучании это и Елий, Елиус, и Усил, и в данном случае несложно понять, что известное нам как семитское слово «Эль» – бог – имело и европейское прочтение в более конкретном значении.