Валко задержал на ней взгляд, затем кивнул.

— Милорды! — возгласил он. — Для вашего увеселения!

Двери зала распахнулись, и дюжина слуг внесли огромный глиняный котёл. Вслед за ними втащили юношу со связанными руками и ногами. Валко оскалился в ухмылке:

— Сей отрок пытался пробраться в замок своего отца, дабы оспорить место в его доме, но прошлой ночью угодил в силок для вадуна!

Это заявление вызвало взрыв хохота — глупых травоядных вадунов ловили без труда; их мех ценился, а привычка портить фруктовые деревья раздражала садоводов. Лишь полный невнимательный или отъявленный глупец мог угодить в такую западню.

— Отпустите меня! — закричал юноша, когда его поместили в котёл.

Он был готов драться голыми руками, если бы ему дали шанс, но слуги прижали его вниз, заставив поджать колени к подбородку. Как бы он ни сопротивлялся, из этой позиции невозможно было выбраться без посторонней помощи — помощи, которую никто не собирался ему предлагать.

Валко провозгласил:

— Ты — животное! Слишком тупое, чтобы сражаться за место среди людей. Ты умрёшь, как животное!

Юноша разразился потоком яростных ругательств и нечленораздельных воплей. Гости на пиру смеялись — его бессильная ярость выглядела комично. Валко подал знак, и слуги начали выливать на голову юноши вёдра воды. Он захлёбывался и ревел, что только усилило веселье в зале.

— В стародавние времена, — провозгласил Валко, — считалось забавным поместить слабака в холодную воду и медленно довести её до кипения. Но нам не нужен огонь, ибо есть вещества, производящие тот же эффект без нагрева.

Он сделал жест, и двое слуг высыпали содержимое двух мешков в воду, затем отступили. Реагенты вступили в реакцию, и вода начала пузыриться. Вызывающие крики юноши быстро сменились от ярости на агонию.

Часть смеси брызнула на слугу, стоявшего слишком близко, и он в муках стал когтями рвать свои глаза.

Гости разразились неудержимым хохотом. Чем громче кричал пленник, тем сильнее охватывал пирующих приступ безудержного веселья. Юноша плескался в жидкости, брызги попадали на его плечи, шею и лицо, оставляя после себя кроваво-оранжевые волдыри и язвы.

Его вопли длились почти четверть часа, и когда смерть уже была близка, Валко заметил, как гости поднимаются с мест, впиваясь в агонизирующего жадными взглядами. Женщины (он видел это ясно) были готовы: многие водили руками по своим телам, а мужчины демонстрировали явные признаки возбуждения.

Мать была права. Одна смерть, устроенная в нужный момент, действовала куда сильнее, чем обычные для таких событий бессистемные убийства. Смотреть, как полдюжины Ничтожных топчут животные или разрывают голодные зарки, было слишком отвлекающе. Но единственная, мастерски исполненная казнь обостряла внимание до предела.

Валко кивнул слуге:

— Пригласи дочь лорда Макары ко мне.

Слуга поспешил к указанной девушке и что-то шепнул ей. Та резко подняла голову: её глаза горели голодом, а пальцы впились в ткань платья. Валко знал: если он пожелает, она позволит ему взять её прямо сейчас, на глазах у всех.

Некоторые всадники Садхарина уже покинули главный стол и теперь стояли рядом с женщинами, которых возьмут этой ночью. Валко понимал, что к утру будет объявлено множество союзов, и через годы в замки явятся десятки сыновей, зачатых в эту ночь. Лишь он, его мать и горстка всадников знали правду: каждая пара была подобрана Ведьмами Крови, и каждый ребёнок, рождённый от этой ночи и переживший Сокрытие, станет слугой Белого.

Мысли о Белом трудно было удержать в голове, когда вокруг царили кровь и похоть. Валко усмехнулся, наблюдая, как из тела юноши выходит последний вздох, и провозгласил:

— Слабак.

— Он не пытался пересечь земли Камарина, сын мой, — прошептала мать. — Он направлялся сюда, в этот замок. Он был сыном Аруке. Твоим братом.

Леденящий холод пробежал по спине Валко. Он резко повернулся, встретился взглядом с матерью, и в этот момент в его душе бушевала такая буря, что он едва сдержался, чтобы не ударить её. Но её мягкое прикосновение вернуло ему ясность.

— Если бы ты поступил иначе, все сочли бы тебя слабым. Ты показал бы, что недостоин править Камарином. Просто помни цену своих поступков. Борьба только начинается, сын мой, и эта боль вернётся к тебе ещё не раз. — Она ласково коснулась его щеки, как в детстве. — А теперь иди. Оставь мысли о боли и страданиях, о крови и смерти. Иди и зачни сегодня могучего сына.

Валко отбросил смятение, поднялся из-за стола и увидел девушку, ожидавшую его у двери в его покои. Он грубо обхватил её за талию, впился в её губы — жадно, без тени нежности. Затем взял за руку и повёл в опочивальню.

Ужин был странным. Паг сидел во главе стола, напротив — Мартух. Ипилиаки в необычных одеяниях бесшумно двигались вокруг, молча расставляя блюда и унося пустую посуду, наполняя кубки и кувшины без единого слова.

Мартух настаивал, чтобы они ужинали так каждую ночь в течение недели перед отъездом, ибо это, по его словам, был лучший способ проникнуться духом дасати.