Шрифт:
Теперь я была в избе — в той самой, в которой не так давно познакомилась с Гостемилом Искрычем — и сверху-из угла смотрела, как поднимается по лесенке седая старуха со строгим лицом, как выкатывается из-за печи ей навстречу домовой, но она останавливает его одним жестом. И только кот, чернющий, щурил желтые глаза с лавки.
Меня потянуло за ней наверх, как воздушный шарик на веревочке.
Старуха двигалась по комнатке (в памяти назойливо вертелось слово “горница”) как-то рывками. Перебирала вещи в сундуках — серьезных, окованных металлом, с замочными скважинами и даже на вид неподъемных. Перекладывала вещи, явно одежду, только незнакомого вида, что-то убирала поглубже, другое поднимала повыше — а кое-что и вовсе бросала себе за плечо — и это, брошенное, исчезало, словно пересекало какую-то невидимую черту. В другом сундуке обнаружились мешочки, да сверточки, да скляночки, да… да чего там только не было. Вот только я не понимала что это всё такое.
Сундуков было много, они выстроились вдоль стен, оставив место лавке только у окошка. А в центре комнаты царил стол. И на нем лежала книга. Когда старуха взяла ее в руки… выражение лица у нее сделалось такое, с каким глядит на родного ребенка любящая мать.
Она погладила толстый переплет и сделала шаг — а меня рывком выдернуло вслед за ней на улицу. И я все еще пыталась понять, как же так, как могла я оказаться возле собачьей конуры, если только что еще была в избе под крышей — а наружу, гремя цепью, уже выбирался песочной масти пес.
Ох, и здоровенная же оказалась зверюга!
Хорошо, что при мне он не пытался покинуть своей будки — иначе обморок со мной приключился бы куда раньше!
Старуха же раскрыла перед его мордой книгу (она что, думает. что собака умеет читать?), и приказала:
— Служи! Верой и правдой служи, храни вперед себя самого, защищай, не щадя живот своего! А как войдет новая Премудрая в силу — твоей службе срок и выйдет. Если же не убережешь… Тут-то тебе и живу не быть!
Голос у старухи оказался хриплый, каркающий, шипящий, и коса ее, что стелилась по земле, показалась вдруг похожей на змею.
Она договорила, и захлопнула книгу, и та исчезла, будто не было. Но я почему-то знала точно, что она там, где и должно ей быть — в горнице, на столе. И что она будет верная моя советчиц и подсказчица, а как минет время,придет срок — и тогда уже я сама стану делиться с ней знаниями, бережно, тщательно записывая их для тех, что будут после меня…
Старуха же тем временем обошла двор вокруг, останавливаясь возле каждого черепа, заглядывая каждому в глаза. Дольше всего глядела на те, что украшали конек ее странной избы.
А затем… затем она вышла в середину двора, крутнулась вокруг себя, всплеснула руками, и… и рассыпалась прахом.
* * *
Гостемил Искрыч, домовой солидный и в изрядных годах, был собой премного недоволен.
Не бывало за все эти годы с ним такого позору, как нынче приключился.
Сперва избу неприбранную хозяйке явил, а после и вовсе... Стыд-то какой! Ни кусочка, ни крошки! Ни глотка не отведала!
Корить не стала, пожалела: с пониманием, знает, что коль у дома хозяина нет, так приличный домовой и пальцем к хозяйскому припасу притронуться не могу. Да только Гостемил Искрыч не из таковских, кто сам не поймёт...
Строга новая хозяйка. Строга. Как бы и не из бояр: пусть и не здешнего воспитания, а выучка видна. Взглянула только - а Гостемилу сразу стало ясно, что у такой не забалуешь.
А силой-то, силой как давит! Ажно в избе стены дрожат, до того сильна!
А ежели не из бояр, то уж верно, из воинского сословия вышла: одета уж больно не по-бабски — Гостемилу Искрычу поперву и смотреть было соромно, а ей ничего, будто бы и привычно.
Да и то верно. Небось, скажи кто Марье Моревне, что не след бабе в мужское рядиться — тут бы ему смертушка лютая и пришла...
Всё-таки, сильна была старая Премудрая. И преемницу по себе отыскала, недаром аж из чужих краев призвала!
Глава 2
Я раскрыла глаза. Кажется, мой обморок перешел в сон — а сон оставил после себя гадостное чувство, будто он вовсе и не сон. Послание, переданное мне через пространство и время тем, кто жил в этом доме до меня.
Вернее, той.
А еще пробуждение принесло с собой острое, кристально прозрачное понимание: это не глюки.
Все, Ленка, оставь надежду: не приедут к тебе санитары на белой карете из дурдома, наперевес со шприцами, заряженными галоперидолом, не спасут тебя из неприятностей боевой фармацевтикой психиатров. Сама выбирайся.
Ощущение, ничем не обоснованное, было, тем не менее, удивительно стойким.
Откинула толстое, теплое одеяло. Села.
Меня устроили в горнице — в которой я, вроде бы никогда не бывала, но которую видела во сне и узнала сразу же.
Всей разницы — сундук, на который уложил меня Гостемил Искрыч, сейчас был застелен толстой пуховой периной, и подушек мне домовой тоже не пожалел.