Посадка происходила тоже весьма необычным путём — с парохода на набережную был перекинут трап с перилами! Дамы и господа с опаской и любопытством перебегали на палубу, оказавшуюся вполне обычной, деревянной; здесь любезный стюард провожал их на отведённые места под огромным тентом. Разноязыкая, многонациональная толпа, оживлёно болтая и ахая, постепенно распределилась по местам в предвкушении предстоящего путешествия.

— Ай! — вскричала какая-то дама, когда дроссель с визгом стравил пар, и пароход окутался белым облаком.

— Отдать концы! Малый назад! — крикнул капитан в импозантном флотском мундире, поднеся ко рту странную штуку с раструбом и механик, выглянувший на мгновение из своей рубки, устроенной прямо возле больших паровых труб, ответил «есть» и скрылся внутри. Могучее тело парохода сотрясла вибрация, и огромные лопасти гребных колёс вспенили воды Невы, вращаясь в противоположном направлении.

Отойдя от набережной, пароход дал «полный вперёд», постепенно разворачиваясь в сторону Малой Невки. Я специально приказал провести гостей мимо строящегося здания Биржи и нового чугунного моста. Впечатления от этого грандиозного сооружения оказались впечатляющими! Биржа возвышалась на своём постаменте на стрелке Малой и Большой Невы; окаймляющая её гранитная колоннада была уже полностью готова, как и отражавшийся в реке чугунный каркас основного здания, наполовину уже остеклённого. Несмотря на строительные леса, контуры Санкт-Петербургской Биржи вырисовались уже окончательно, так что весь масштаб и грациозность замысла полностью раскрывались для стороннего наблюдателя. Грандиозность зрелища вызвала бурю восторгов, особенно среди экспансивных французов.

Миновав биржу, всё ещё окружённую башенными кранами, пароход направился к Малой Невке, где уже возвышались величественные конструкции первого в Петербурге постоянного, не наплавного, моста. Лихтерная баржа как раз привезла очередные пролётные конструкции, и плавучий кран поднимал одну из секций. Это была ювелирная работа: сам кран был на плоту, закреплённый якорем, а рабочие тянули канаты с берега, дружно вращая огромные кабестаны. Главная тонкость заключалась в том. что надо было задать правильное направление тяги, а иначе усилия рабочих могли сдвинуть сам плот с краном в неправильном направлении.

Глава 12

Путешествие продлилось примерно 3 часа. Сначала некоторые пассажиры, особенно — дамы, несколько робели, пугаясь громких и необычных звуков, издаваемых паровою машиною. Но вскоре рассеялись все опасения; удивление и удовольствие заступили их место, и любезные посетительницы под важные разъяснения мужчин с особенным вниманием рассматривали удивительное устроениепарохода.

Наконец пароход подошёл к причалу в Пелле. Выгрузив пассажиров и багаж тем же порядком, участников конференции начали размещать по жилым помещениям. Большинство стоически приняло спартанские условия проживания, однако некоторые наотрез отказались поселиться в Пелле, даже в очень приличных помещениях. Поначалу это ставило в тупик размещающую сторону. Русские попытались приватными путями выяснить, в чём причина такого высокомерия; и что же? Оказалось, что множество учёных специально задирали нос и отказывались от комнат, чтобы их каждый день туда и обратно возили из Петербурга в Пеллу на пароходе! Им понравилось так кататься! Как дети, ей-Богу!

Первый день был посвящён заезду учёных в свои «квартиры», и лишь вечером должно было состояться торжественное открытие конференции.

Ещё на подходе к Конгресс-центру гостей встречало изумительное зрелище; всё здание было искусно подсвечено разноцветными, переливающимися всеми цветами радуги огнями, видимыми несмотря даже на «Белые ночи». В холле конференц-зала гостей встречала дивная музыка: под аккомпанемент небольшого оркестра солировал юный скрипач, чья музыка не могла не привлечь внимания. Что он вытворял со своею скрипкой — это просто необыкновенно! Стоило лишь на минуту прислушаться — и перед глазами вставали то бескрайние южные поля, то веселее дубравы, то заиндевелые пики горных сосен, то продуваемые промозглыми ветрами печальные осенние долины; Никколо Паганини играл «Four seasons» Вивальди. И это была прекраснейшая музыка из всех, что я когда-либо слышал.

В кулуарах учёные разных стран знакомились друг с другом, горячо обсуждая увиденное. Шумная делегация французов была, несомненно, самой представительной и крупной. Жоффруа Сент-Илер, Жан-Батист Ламарк, Жорж Кювье, Арно — и это всё не считая эмигрантов, покинувший Париж во время террора и проживающих теперь в Петербурге — Лавуазье, Лагранжа, Лапласа и Байи.

Из Австрии приехал Алессандро Вольта, уже работавший в Петербурге, но покинувший его из-за личной неприязни, случившейся между ним и нашим учёным Василием Петровым. Господа не поделили некоторые приоритеты в области исследования электрического магнетизма.

Приехали и англичане. Правда, их было сравнительно немного ведь — Россия и Великобритания стояли на пороге войны. И, тем не менее, они были, да ещё какие: Гершель, Волластон, Деви — очень толковые астроном, химик и физик.

Поначалу французы и англичане, как представители давно уже воюющих наций, сторонились друг друга. Однако, выяснив, что именно за джентльмены посетили Пеллу, Пьер-Симон Лаплас первым подошёл к мистеру Гершелю.

— Господа, хоть наши нации и являются сейчас врагами, разрешите засвидетельствовать вам своё глубочайшее почтение! Ведь вы — мистер Гершель, не так ли?

Уильям Гершель вежливо поднялся с места и поклонился, сняв свою круглую шляпу.

— Ваш новый телескоп просто восхитителен! Это настоящий прорыв в исследовании звёздного неба, что подтвердили ваши же блестящие открытия. Планета Уран — самая отдалённая от земли небесное тело, принадлежащее на шей солнечной системе! Спутники Юпитера, спутники Сатурна! — продолжал восхищаться Лаплас.

И постепенно лёд между делегатами разных стран стал таять.

Наконец гости конференции разместились в конференц-зале. Шум разговоров постепенно стихал, и тут вновь зазвучала музыка. Но теперь это был не приторный Вивальди, нет! Нечто дикое, варварское и волнующее донеслось до учёных, чьи нервы и так уже были на пределе. Сначала раздался звук трубы, далёкий и волнующий; затем загремел барабан, будто бы отбивая ритм сердца Всемирного существа, неведомой и загадочной Гайи. И наконец, доведя звук до высочайшего, всеочищающего крещендо, грянули литавры!