Со временем, были проведены опыты, демонстрирующие выделение тепла при трении тел. Результаты этих опытов не могли быть объяснены на основе теории теплорода, но хорошо объяснялись с помощью молекулярно-кинетической теории, основанной на том, что все тела состоят из атомов и молекул, накапливающих или отдающих энергию. Говоря конкретно, один такой случай произошёл, можно сказать, у меня на глазах: В 1798 г. английский учёный Бенджамин Томсон наблюдал за сверлением каналов в оружейных стволах и был поражён выделением большого количества тепловой энергии во время этой работы. Усомнившись в существовании теплорода, Румфорд решил поставить ряд специальных опытов. В одном из них в металлической болванке, помещённой под воду, высверливалось отверстие с помощью тупого сверла, приводимого в движение силой двух лошадей. Спустя два с половиной часа вода закипела. Это категорически противоречило теории теплорода. Из своих опытов он сделал вывод, что никакого теплорода не существует, а причиной выделения энергии стало движение.

И тем не менее, несмотря на столь очевидный пример, множество ученых и дальше отстаивали положения теории теплорода. Доводы противников теории теплорода долгое время попросту игнорировались! Бюрократия и консерватизм в науке оказались сильнее новаторства.

Но доклад Василия Севергина должен был нанести ей смертельный удар.

— Мы провели новый эксперимент, который в корне опровергает теорию теплорода! — пояснил он собравшимся. — Опыт наш состоял в следующем: под колокол воздушного насоса, откуда предварительно был выкачан воздух, помещались два куска льда при температуре 0 °С. Оба куска терлись друг о друга при помощи специального часового механизма. При трении лед таял, причем температура получившейся воды оказывалась на несколько градусов выше 0 °С. С точки зрения теории теплорода этот опыт необъясним, ведь удельная теплоёмкость льда меньше, чем у воды. Невозможно сделать иного вывода, кроме как признать, что такое количество энергии могло появиться только в результате движения!

Тут же поднялся шум и крики.

— Теория теплорода прекрасно работает! Все наши формулы выполнены на её основе! И они постоянно подтверждаются экспериментально! — возмущённо кричали учёные.

Среди этого бардака с места поднялся английских физик Хэмфри Деви и во всеуслышание объявил, что проводил точно такие же опыты и пришёл к совершенно идентичному результату.

— Как ни удивительно, если рассматривать явление вне его связи с окружающим миром, то можно прийти к самому неверному выводу, — хладнокровно пояснил Лепёхин. — скажем, сердце свиньи очень похоже на человеческое, и рассматривая его отдельно, легко ошибиться и признать его за орган нашего соплеменника. Но если вы посмотрите не на одни сердца, а в грудные клетки, то тотчас же отличите человеческие ребра от свиных. С «теплородом» та же проблема: когда мы рассматриваем котелок, кипящий на костре, эта теория и ея формулы кажутся нам применимыми, а вот если мы рассмотрим поршень в цилиндре парового механизма, где к нагреву добавляется ещё и трение, то результат совершенно переменится!

Затем я поставил вопрос на голосование, и незначительным большинством голосов теория флогистона была признана научным сообществом «недостоверной». Новые машина требовали развития теории термодинамики, а «теплород» тянул нас назад, и покончить с ним было крайне важным делом.

* * *

Следующий доклад был посвящен теории эволюции. Произносил его господин Лепёхин, используя, в том числе, результаты опытов и исследований Палласа, предпринятых им на островах Тихого Океана. И она произвела впечатление!

Мосье Сент-Илер с бледным от волнения лицом вслушивался в речь пожилого русского учёного, произносимую на не самом лучшем французском языке. Чёрт, да это же его мысли! Русские продвинулись много дальше там, где сам он остановился на полпути! «Изменчивость», «Наследственность», «Приспособление к природным условиям», «Случайные мутации», «Выживание наиболее приспособленных» — вот оно, законченное учение, разрозненные элементы которого он, Сент-Илер, только лишь начинал продумывать!

Как и ожидалось, доклад вызвал массу возмущений. Кто-то был недоволен «забвением божественных законов», другие приводили вполне научные возражения и доводы.

— Но как же доказать, что изменчивость организмов и вариативность их развития имеют место быть? — ехидно спросил мосье Арно. — Пока этого не сделано, все ваши рассуждения — лишь пустое сотрясание воздуха, бесплодные умствования…

Сент-Илер знал, что доказать то невозможно. Нельзя же устроить наблюдение за жизнью длиной в тысячи, десятки тысяч лет!

— Мы уже занимаемся этим! — спокойно ответил Иван Иванович Лепёхин.

— И каким же, позвольте спросить, способом вы это намерены сделать? — не отставал Арно.

— Очень просто. Вы, должно быть, знаете, что один и тот же сорт горошка приносит и жёлтые, и зелёные горошины, в, казалось бы, хаотичном беспорядке. Но на самом деле это не так: появление плодов разного цвета подчиняется некой закономерности. Изучив её, мы познаем тайны изменчивости, — одного из ведущих, важнейших элементов природной эволюции!

— Но это противоречит христианскому учению! — возмущался протестант Гаугвиц.

— Это не так. Ещё Августин Блаженный говорил, что Господь создал Землю, благословил ее жизнью. А уже все прочее свершилось само, хотя и в рамках его воли. Вы, христианин, будете спорить со святым отцом церкви?

— Это противоречит Библии! Там сказано про творение, что оно состоялось за шесть дней…

— Вы при этом присутствовали? Нет? Тогда как вы можете быть в том уверены, если данные науки говорят о другом? Разве вы не ученый?

А допотопные животные? Ведь это — некие монстры, не попавшие в Ковчег; их существование доказано вашими же находками. Но про них ничего не сказано в Библии — значит ли, что их никогда не существовало?

Гаугвиц на это лишь молчал и яростно вращал глазами.