— Молцишь? Вай, какой несговорцивый, — зацокал каган.

— Видите ли, я не могу согласиться просто потому, что я — не колдун. Я не могу сделать фонтаны из ничего. Если у вас есть вино, я сделаю винные. Не то чтобы я в этом разбирался, но дело не такое уж хитрое, разберусь. Но с мёдом…

— У меня есть гнедой жеребец. Цетырёхлеток. Ноги — м-м-м! — словно у цапли белой. А как выступает! Ровно над землёй парит. Две принцессы и гнедой? Будешь жить и ни в цом себе не отказывать.

— Я не очень люблю лошадей, — честно признался Герман.

— Ты Дарраша просто не видел!

Архитектор обернулся, попытался найти взглядом Мари и действительно увидел её. Девушка, приподняв полупрозрачную накидку так, чтобы та не мешала ей наблюдать, внимательно следила за разговором и покусывала губу, стараясь не рассмеяться.

— Повелитель, дай мне время подумать, прошу тебя, — наконец выдавил Герман наиболее подходящий ответ.

Посмотрел на арену. Там шла схватка между Бертраном и незнакомым кочевником. Кот уходил, уклонялся, перекатывался, толпа ревела, недовольная.

— Вай, молодец твой слуга! Хороший слуга, — восхитился каган. — Да только Ташт сильнее. Опытный воин, разрубит твоего слугу от плеца до пояса.

— Что? Вы шутите?

Лицо Охраша лучилось удовольствием. Напряжение нарастало.

— Это же тренировочные сабли? — снова переспросил Герман.

— Зацэм тренировоцные? Тренеровоцные не интересно.

Иевлев похолодел. Вот лезвие прошло совсем рядом с шеей друга, тот едва успел отскочить. А вот зацепило рукав, разрезало его, но зрители были слишком далеко, чтобы увидеть — ранило или нет. Ташт явно теснил Кота, да и понятно: у кочевника преимущество: он получал опыт в бою. А Бертран… Ну ходил на какие-то реконструкторские поединки, но…

Клинок Ташта сверкнул на солнце и, будто повинуясь словам кагана, наискосок разрезал противника от плеча до… бы. Если бы неуловим, перетекающим движением Бертран не поднырнул врагу под мышку и не оказался у того за спиной, тотчас прижав клинок к кадыку побеждённого.

Позади раздался судорожный выдох. Не надо было оборачиваться, чтобы догадываться, что он принадлежал Майе.

— Ловок, — мурлыкнул каган. — Ай да слуга! Ташта одолел. Подари мне твоего слугу, друг. А я тебе дам доц в жёны.

— Не могу. Я обет дал, — брякнул Герман не подумав.

Повелитель вздохнул:

— Ну, позови его сюда. Награжу.

Когда Бертран подошёл и, улыбающийся, вспотевший и раскрасневшийся, преклонил колено, каган любезно предложил:

— Ты порадовал наши очи, раб. Проси, цто хоцешь.

— Повелитель, кем любуются звёзды и от зависти вздыхает луна, — бодро прохрипел Кот, — горы смущаются перед крепостью твоей, а ветер не дерзает обгонять твоего скакуга. Прошу тебя, исполни просьбу сестры моей.

Каган милостиво кивнул:

— Пусть говорит.

Женщины заволновались. Между ними появились две закутанных фигурки, прошли по рядам сидящих. Та, что повыше, подойдя и замерев шагах в четырёх перед каганом, упала на колени, сбросила накидку и взмолилась:

— Господин мой, жизни наши — в твоих руках. Хоцешь награждаешь, хоцешь милуешь. Прошу тебя о милости: прости и верни мне мужа моего, Третьего ворона Эйдэна. Пощади. Если гневаешься на меня, пощади ради невинного ребёнка.

Она поставила вперёд совсем маленькую девочку, должно быть лет пяти, не больше. Перепуганный ребёнок сморщил носик и заплакал, зажмурившись от страха. У неё было круглое личико и коротенькие, тоненькие, жиденькие тёмные косички. А в женщине, похудевшей, испуганной и постаревшей, Герман узнал Касьму. Его сердце сжалось от жалости.

— Женщина, — каган нахмурился. — Иди и не гневи меня. Твой муж полуцил то, цто заслужил.

— Ты обещал, повелитель, — намекнул Бертран тихо.

Охраш зло прищурился.

— Я обещал выполнить просьбу сестры твоей…

— Касьма — сестра моя. Мы ночью заключили кровное родство.

«Вот же… бесстрашный», — восхитился Герман.

Что-то было не так с Касьмой. На её щеках алели пятна. Круги под глазами, темнели, как глаза совы. И вот этот тик на левом веке, и уголки губ дёргаются. «Она в предъистеричном состоянии, — холодея, понял Иевлев. — Это опасно».

— Повелитель, присоединяюсь к просьбам, — озвучил он вслух. — Вам ведь ничего не стоит пощадить одного мужчину. Давайте его жизнь поменяем на фонтаны?

Каган задумался. Поиграл пальцами в перстнях. Затем закрыл глаза и снова подумал. Усмехнулся.

— Нет, — а потом всплеснул руками. — Моё решение твёрдо и неизменно. Уйди, женщина. Состязания продолжаются.

— Ты просто ненавидишь меня! — вдруг закричала Касьма вскочив. Глаза его загорелись злобой. — Ты мстишь мне за дитя, в смерти которого я не виновата! Эйдэну, за то, цто меня спас. Ты убил моего отца, захватил его престол, взял меня в рабство и решил убить. Потому цто я — последняя из династии. Это низко! Это подло, это…