— Элиза! — крикнула маменька, и тут же: — Марго!

Ворон ударил меня по рукам, но я обхватила его шею и повисла на женихе. Давай, ну, давай же! Что сделать ещё, чтобы отвращение победило в тебе корыстолюбие?

Маргарет вцепилась в мою талию, потянула на себя, и мы все втроём под смех гостей рухнули на пол. Я прижимала жениха к себе, словно любимый пряник, пыхтя голодной барсучихой.

— Кар, — засмеялся где-то вдали (так казалось) Эйдэн, — подожди до свадьбы. Ты не совсем понял традиции…

Седьмой ворон наконец вырвался из моих ручонок, отпрыгнул, покраснев и тяжело дыша. Глаза его метали молнии. Ну хоть перестали быть бутылочным стеклом. Маргарет незаметно двинула кулаком мне в бок. Я захныкала. Протянула ручки к жениху:

— Хочу!

И по глазам поняла: победа! С большим омерзением на меня вроде даже маменька не смотрела.

— Заканцивайте с этим, — процедил Кариолан, судорожно отворачиваясь и не в силах, очевидно, придать лицу былую невозмутимость. — Жду в церкви.

И стремительно вышел. Крылья плаща взлетели и исчезли в дверях.

Чёрт. Не победила. Корысть оказалась сильнее. Но, надеюсь, хотя бы в первую брачную ночь он не рискнёт появиться в моей опочивальне? А потом я сбегу, я обещаю.

— Какая экспрессия! — тихий смех Эйдэна вырвал меня из смятённых мыслей. — Браво. Я восхищён.

— Мэ-э, — проблеяла я и зло посмотрела на него.

У подлеца были серые, как камень, глаза. И одежда его перьями походила на моего жениха. Тоже ворон? Только восьмой? Одиннадцатый? Или наоборот, шестой, например?

— Маргарет, уведи госпожу Элизу, — зло выдохнула маменька. — Господин Эйдэн, я надеюсь, этот маленький инцидент…

— … ницего не изменит.

Последняя фраза донеслась до меня, когда великанша уже утаскивала мою дёргающуюся тушку вон.

* * *

Гарма закрыли в соседней комнате: пёсик лаял и пытался укусить Марго за толстый зад. После избавления от моего храброго защитника дела сатрапов пошли лучше. На мне затянули корсет, безжалостно пережав грудь, нацепили на бёдра металлическую сетку фижм, напялили одну за другой шесть юбок. Булавками прикололи трапециевидный кусок кремового бархата, расшитого золотой нитью и жемчугом, затем водрузили верхнюю юбку из серой парчи. Чёрный корсаж, серые рукава с прорезями, перехваченные серебряными шнурками, — гусеницы, да и только. Ненавижу серый цвет!

«Я сбегу», — думала я в тоске, мрачно наблюдая в зеркало, как мои волосы скручивают жестокие руки девушек, и даже не пытаясь удержать слёз, вызванных их грубостью. Не всё ли теперь равно?

Куда бежать было непонятно. Моя подруга Ноэми боготворила своего мужа, а Офет слова поперёк воли короля не скажет. Кинуться Его величеству в ноги? Говорят, король Гильом справедлив и… если не добр, то хотя бы не зол. Но… Если я уже буду замужем, то даже король не властен будет освободить меня от данных клятв.

— То жиреют, то худеют, — проворчала Рози, — а ты утягивай и перешивай!

— Ничё. Пусть топорщится. Вечером сдуру нажрётся выпечки и снова разжиреет, — отмахнулась Маргарита.

За стеной истошно выл и лаял Гарм.

На мои волосы напялили свадебный чепец с вуалью, пришпилив его едва ли не к черепу.

— Эх, — вздохнула Маргарет, — а этот… Карилан… или как его… Так хорош собой! А достанется уродине и идиотке.

— Судьба, — печально отозвалась Рози. — Может, меня пошлют с этой? Ну должна же у неё быть служанка. Я бы потискала такого приятного мальчика в брачную ночь вместо идиотки.

«Дуры! — хотелось крикнуть мне. — Вы не знаете этого мужика. И я не знаю. А со мной вы с моего детства! Но жалеете его, а не меня!». Может, стоит открыться? Может, стоит сказать… Вот прямо сейчас? Интересно, они хотя бы покраснеют, если будут знать, что всё это время я понимала, что они говорят обо мне? Но я, конечно, промолчала.

Служанки схватили меня под руки и потащили вон. Гарм взвыл сильнее. Я дёрнулась к запертой двери. Что станет с пёсиком, когда меня увезут?! Для всех этих людей он такой же нежеланный субъект, как и я.

Рози ткнула в меня острый кулачок:

— А ну не противсь! По шее получишь.

Ну всё! Моё терпение иссякло. Я обернулась, открыла рот и услышала за спиной:

— А это тоцно родная доц коменданта фон Бувэ?

Густой, мужской голос. Бархат на льду. Мы разом обернулись (я даже не собиралась, но девицы описали полукруг вместе со мной). Обе служанки тотчас присели. К нам подходил ворон Эйдэн. Он ухмылялся и весело смотрел на меня. «Ну давай, — говорил этот нахальный взгляд, — раскройся».