И после безвременной кончины того брата госпожа Эдмонда заявила права на оставшееся после него наследство — на том основании, что её сын наполовину де ла Шуэтт, и он мужчина, и следовательно — должен получить всё.

Правда, я сначала не понимала — раз этот самый Симон сын барона, то у него ж должно быть баронство и замок и что там ещё? Но после очередного скандала где-то там, снаружи, куда я пока не могла выбраться, и где решали, кто будет командовать домом и всем прочим, Мари быстро просветила меня. То есть, сообщила Жанне, которая была при мне и не могла выйти и послушать, хоть ей и хотелось.

— Баронесса-то наша совсем в раж вошла. Орёт, ничего не стесняется и швыряется подносами в господина Фабиана.

Я уже знала, что господин Фабиан — это управляющий, правая рука покойного господина Гаспара.

— И что ей снова не так? Кормят, поят, из дома не гонят, ни её, ни господина Симона.

— Вот и жаль, что не гонят, эх, некому. Уж господин Симон-то мог бы куда-нибудь податься. Другие вон кто при дворе, кто в армии! Но не наш этот…

— Вот и шёл бы служить.

— Ну что ты, не пойдёт он в армию. Он воевать не хочет. А на придворную жизнь кто ему деньги-то даст? Сказали, завещание огласят, когда госпожа Викторьенн на ноги встанет, спаси её господи, поскорее бы. Она, конечно, не сможет урезонить госпожу баронессу и господина Симона, но господин Фабиан-то тогда поборется! А господин Симон же решил, что он здесь хозяин, вот и требует то редкостной дичи, то заморских сладостей, то дорогих вин! И всех служанок перелапал уже, хорошо хоть сюда носа не кажет!

— Ехал бы в своё имение и там сидел!

— Куда там в имение, в нём, говорят, крыша течёт и мыши пол прогрызли, — фыркнула Мари. — Баронесса-то отчего здесь? Да оттого, что у господина Гаспара в делах всегда был порядок, все сыты и присмотрены, и все при деле. А она ж любимая сестра, вот он ей и не отказывал. Хотя и говорил, что господину Симону нужно на службу. А она просила составить ему протекцию при дворе, но он не соглашался. Говорил — жить нужно по средствам, а раз все средства промотаны — так и не надеяться, что кто-то позаботится.

Оказалось, что помянутый барон, покойный супруг госпожи Эдмонды, был богат главным образом древностью рода, но никак не деньгами, и долго фыркал, что госпожа Эдмонда ему не ровня. Но взял её в жёны, потому что господин Гаспар свято выполнил волю своего покойного отца и не пожалел приданого. Правда, это приданое быстро истаяло — придворная жизнь стоит дорого. Владения оказались заложены, и господин Гаспар отказался их выкупать — мол, вырастет Симон, пойдёт служить, и поправит свои дела. Но Симон служить не желал, а желал, чтобы кто-то оплачивал его хотелки, так я поняла.

И матушка Симона, госпожа Эдмонда, уже настроилась, что получит всё для сына, а тут — неожиданно я. То есть для неё-то Викторьенн, но — судя по всему, за серьёзного противника она Викторьенн не держала.

Она даже пришла ко мне — я уже садилась на постели и пару раз встала, но пока ещё не могла долго находиться на ногах — голова кружилась. Глянула злобно и сказала:

— Ты не думай, что разбогатела! Как была нищей сиротой, так ею и останешься!

— Положим, не нищей, — приданое у Викторьенн было, иначе Гаспар бы на неё и не поглядел, как я думаю. — А остаться сиротой — дело недолгое. Смотрите, как бы вашему Симону сиротой не остаться, от такой злости недолго концы отдать, — проговорила я негромко — сил пока не было, но уверенно. — Тогда ему придётся немедленно покинуть этот дом и жить у себя.

— Выдумала тоже, у себя! Не бывать этому! — прошипела Эдмонда, и ушла, метя пол юбками и громко хлопнув дверью.

— Не огорчайтесь, госпожа Викторьенн, — Мари поправила мне подушку. — Господин Фабиан будет за того, кто назван в завещании, а это будете вы, вот увидите. И поверенный господин Тиссо — он тоже проследит за исполнением воли господина Гаспара.

— А когда… огласят завещание?

— Как только вы встанете и сможете выйти и послушать, господин Тиссо так сказал. А пока госпожа баронесса бегает по городу и ищет, кто бы за них с господином Симоном заступился в случае разбирательства. Обещает деньги из наследства, если дело выгорит.

Значит, нужно поскорее подниматься на ноги, так?

2. Я поднимаюсь на ноги

Что же, на ноги я рано или поздно поднялась.

Когда целитель господин Валеран дозволил мне одеться и выйти к обеду, я обрадовалась, как давно уже не радовалась ничему в жизни. Слабость никак не хотела уходить, ведь черепно-мозговая травма не шутки, голова ещё кружилась, но — я несомненно выздоравливала.

— Господин Фабиан сказал, что если ты сегодня сможешь просидеть обед и ужин, и сможешь поесть, и тебе не станет хуже, то завтра утром господин Тиссо зачитает нам завещание, — тихо и горячо говорила Тереза.

Тереза частенько приходила ко мне в комнату посидеть и поговорить, но говорить долго мне пока ещё было трудновато. И она отлично справлялась сама — вспоминала моменты общего с Викторьенн прошлого.

— Помнишь, как мы с тобой выбрались из нашей монастырской спальни через окно и сидели на дереве? И лазали туда до тех пор, пока матушка Онорина не поймала нас за этим делом? А как уговаривали сестру повариху дать нам лишний кусочек? И мечтали о том, как будем жить за монастырскими стенами?