— Так вы занимаете тела?

— Не занимаем, происходит слияние. Тебе ведь прекрасно известно, что в понимании смертных, да и большинства богов, стремления неразумны. Хотя я бы поспорил с этим, но факт в том, что их высший разум сильно отличается от того, который способен вместить сосуд. Поэтому разумы сливаются. Процесс грубый, многое теряется, и новая личность может сильно отличаться характером от старой, но она является полноценной, со своими стремлениями и желаниями, хотя доминирующей чертой обычно является фрагмент силы стремления. Похоть будет искать плотских утех, Алчность — желать заполучить все на свете, Зависть — обладать тем, что есть у других. Это становится источником их сил и одновременно ключевой деталью нового характера. Впрочем, не всегда.

Архитектор жестом попросил меня следовать за ним, и вместе с этим стал меняться и зал вокруг. Кристаллы трансформировались и перестраивались, и я пока не понимал, зачем, и на всякий случай покрепче сжал рукоять меча.

— Но как ты смог занять тело одного из божественных владык?

— Это было… сложно. Архитектор был строителем в своем мире, зодчим, который построил города и множество других прекрасных вещей в сотнях миров, но его всегда печалило, как смертные относились к его дарам. Как роскошные дворцы превращались в тюрьмы, как города стирались с лица земли магией. Из всех божественных владык он был ближе всего к простым смертным, и когда пришло искажение, от которого вы страдали, он единственный желал это исправить. Но… думаю, мы ушли от главного — почему ты здесь сейчас. Ты знаешь, откуда появилось искажение?

— Его создал ты, поэтому я здесь.

— Нет, даже с моими силами создать нечто подобное… Я в лучшем случае обуздал поток, не более, хотя я не удивлен, что они сказали тебе именно это. Искажение породил Вайлор, один из богов Башни, и его можно было назвать местным Архитектором.

Пространство вокруг вновь стало меняться, и стеклянные конструкции вокруг превратились в изображение — бюст немолодого седовласого мужчины с тяжелым взглядом.

— Когда произошло столкновение богов Башни с Несущими свет, он посчитал, что должен создать оружие для борьбы с врагом, и для этого был создан стержень. Стержень прошел прямо через несколько миров, уничтожая континенты и привычный уклад вещей, и все для того, чтобы в итоге проткнуть границу этой вселенной словно гигантская игла, протыкающая кожу.

Изображение сменилось, и теперь передо мной предстала исполинская конструкция, проходящая сквозь парящие земли.

— Я… бывал в этом месте, — с удивлением отметил я, — но очень давно.

Архитектор улыбнулся.

— Стержень существовал для одной цели: пройти через Пустоту и добраться до эфира — первородной энергии Вечности, которую она использует для создания вселенных. Но Вайлор переборщил, и стержень прошел глубже, проделав проход в совершенно другую вселенную. Ту, из которой родом мой сосуд и твои покровители.

А вот это для меня откровением не стало, доводилось слышать прежде, пусть и вскользь, что божественные владыки пришли из другого места. Они подчинили своей власти семьдесят четыре мира на окраине этой вселенной и разделили их между собой. Фактически это была интервенция, и если бы не недавняя война со Светом, которую пережила эта вселенная, то, скорее всего, новым богам-захватчикам дали бы отпор.

Впрочем, именно на это мне было глубоко плевать. С богами Башни, о которой так любят вспоминать, мне лично встречаться не доводилось. После войны, говорят, они строят себе новый дом, и мало кто знает, где именно.

— Божественные владыки бежали сюда в поисках лучшей жизни, так как то место, откуда они пришли, и так было слишком «тесным». Но вместе с ними в эту вселенную стали попадать и отголоски их родины. Искажение можно назвать чем-то вроде химической реакции при взаимодействии двух непохожих вселенных, катализатором которой становится эфир.

— Получается, если уничтожить этот стержень и восстановить барьер между вселенными, то всё закончится?

— Если бы всё было так просто, — покачал головой Архитектор. — Вселенные уже в какой-то мере срослись. Как две гноящиеся раны, что были соединены друг с другом. Даже если убрать стержень, эта брешь не исчезнет. Пройдут тысячи лет, прежде чем вселенные смогут разделиться.

— Но это возможно?

— Да.

— И сейчас ты попросишь оставить себе жизнь, чтобы ты смог это сделать?

— Нет, мы с тобой уже обсудили это. Сегодня день моей смерти, ты ведь должен выполнить контракт.

— Тогда почему? Почему ты затеял этот разговор?

— Чтобы ты понял, зачем я всё это делал. Искажение — это не я. Искажение — это нечто большее, я лишь заставляю его обретать нужную мне форму.

— Но почему такую? Почему гребаные подземелья и монстры?! — вот теперь во мне заговорила злость. Вначале разговора я думал, что достиг предела, что у меня уже нет сил злиться или ненавидеть, но теперь всё стало возвращаться. Я вспомнил, с кем именно говорю. С тварью, из-за которой погибло столько моих родных.

— Потому что лишь в цикле созидания и разрушения искажение можно сдерживать. Каждый убиваемый вами монстр, каждое закрываемое подземелье сдерживает распространение инфекции. Искажение — это как болезнь, по крайней мере на взгляд разумных, это неконтролируемое изменение, бесконечная мутация одного в другого. Я просто заставляю её принять ту форму, которую считаю верной. Вы, одаренные, что-то вроде лейкоцитов, противостоящих болезни. Твои покровители уверили всех, что я чудовище, от которого нужно избавиться, но я делал все для блага этого мира. Не будь меня, искажение пришло бы в миры в форме, с которой вы бы не смогли бороться. Но… я слукавлю, если скажу, что у меня самого не было иных целей. Архитектор, настоящий Архитектор, желал остановить распространение искажения, и я это сделал. Насколько было возможно. Таково было условие нашего договора. Но у меня, как Познания, была другая цель.