Правда, я не из тех овец, которые безропотно шагают на убой.

Краем глаза я видел, как подрагивали после недавних ночных возлияний руки палача, поправляющего чужие петли. От него до сих пор несло кислым перегаром, словно он только что вылез из винного погреба.

Лишь теперь я осознал, что всё это время на помосте звучал чей-то голос. Поначалу чужая речь сливалась в монотонный гул, похожий на жужжание осенних мух. Но вот из этого шума стали проступать отдельные знакомые слова, будто всплывающие со дна мутного пруда кувшинки.

Говорил человек в длинном тёмном одеянии, стоявший чуть поодаль. Его резкий, неприятный голос разносился над площадью, заставляя вздрагивать моих юных товарищей по несчастью. С каждым мгновением я понимал всё больше, пока внезапно поток чужих слов не превратился в совершенно ясную речь.

— Сограждане! — вещал он, воздевая руки к небу. — Мы собрались здесь, дабы свершить правосудие над теми, кто дерзнул преступить закон и древние традиции! Эти отщепенцы, эти недостойные отпрыски благородных семейств, забыли о долге крови, что течёт в их жилах! В своей гордыне и заносчивости они подняли руку на законную власть, расшатывали устои и сеяли смуту! Прикрываясь лживыми лозунгами, они хотели ввергнуть наш город в пучину хаоса, уничтожить священный порядок, завещанный нам предками! Но неумолимая длань правосудия настигла их! Справедливый суд его светлости князя Веретинского признал этих бесчестных смутьянов виновными в измене, и сегодня они понесут заслуженное наказание!

Толпа отозвалась одобрительным гулом. Многие в руках держали странные плоские предметы, похожие на отполированные пластины чёрного стекла. Они вытягивали руки, направляя эти диковины на эшафот, словно стражники, прицеливающиеся из арбалетов. Впрочем, ни стрел, ни даже тетивы у этих приспособлений не было.

Возможно, какие-то местные магические артефакты?

Эта мысль заставила меня окинуть внутренним взором собственное тело. Могучий магический дар, прежде верно служивший мне на протяжении многих лет, отсутствовал. Нет. Был в глубокой спячке, так и не пройдя инициацию. Такой крошечный огонёк, запрятанный в самых глубинах души, что его сложно было разглядеть даже опытному магу. Неудивительно — прежний хозяин этого тела, должно быть, и не подозревал о своём скрытом даре.

— Согласно древнему обычаю, — прервал мои размышления равнодушный голос распорядителя казни, — каждому из осуждённых даётся право на последнее слово. Начнём!

Первым оказался худощавый и бледный юноша, чьи впалые щёки покрывала редкая светлая щетина. Он сделал дрожащий шаг вперёд, насколько позволяла верёвка, и заговорил сбивчивым от волнения голосом:

— Мы всего лишь разговаривали! — в его голосе звенело отчаяние вперемешку с возмущением. — Собирались, пили вино и обсуждали, как сделать жизнь в княжестве лучше. Чтобы власть князя была ограничена законом, а не его прихотью! Чтобы древние права благородных родов значили больше, чем желания одного человека. Мы никого не подстрекали к бунту, не строили заговоров. Просто говорили! Но теперь я вижу — князь Веретинский боится даже разговоров, раз карает за них смертью!

По толпе пронёсся ропот, кто-то крикнул: «Предатель!». Однако человек в чёрном, стоящий на эшафоте, и бровью не повёл. Палач небрежным жестом оттолкнул парня обратно, и тот споткнулся, едва не упав.

Следующий бедолага зачастил:

— Я… Я не хотел ничего дурного. Умоляю, пощадите! Я всё осознал, я раскаиваюсь! Дайте мне ещё один шанс, и я докажу свою верность князю!

Собравшиеся отреагировали закономерно. «Трус» — это самое мягкое, что услышал в свой адрес смертник, и я был склонен с ними согласиться. Никогда нельзя умолять врага о милосердии. Даже если проиграл, честь — это последнее, что остаётся с тобой. Не позволяй противнику отнять и её.

Следом шаг вперёд сделал коренастый и плечистый юноша с копной спутанных тёмных волос. В отличие от предыдущего оратора, он не просил о пощаде. Напротив, вскинув подбородок, смельчак обвёл площадь полным презрения взглядом и выплюнул:

— Будьте вы прокляты! И ты, князь, и вы все, кто прислуживает этому ничтожеству! Настанет день, когда ваши черепа будут украшать пики на городских стенах, а ваших жён и дочерей поимеют свинопасы! Вы…

Договорить ему не дали. Тяжёлый кулак палача обрушился на скулу юноши, заставив того пошатнуться. Голова безвольно мотнулась, из рассечённой губы брызнула кровь. Бунтаря грубо схватили за шиворот и оттащили назад. Толпа недовольно загалдела, требуя продолжения экзекуции.

Я стиснул зубы. Эти горожане жаждали хлеба и зрелищ, упиваясь видом чужих страданий. Ни сострадания, ни милосердия. Истинно звери, а не люди!

Вот почему, находясь у власти, я запретил проводить публичные казни. Они вызывали в подданных самые низменные эмоции. А это совсем не та участь, которой жаждет для своих жителей правитель.

По одному приговорённые произносили то, что считали нужным сказать напоследок. Кто-то рыдал, моля о пощаде, кто-то тщетно пытался разжалобить палачей историями о престарелых родителях. Нашлись и такие, кто, подобно давешнему смельчаку, выкрикивал проклятья. Толпа реагировала по-разному — то одобрительно шумела, то освистывала.

Я не слишком вслушивался в их слова. Речи, не подкреплённые силой, не значат ничего. Все свои усилия я тратил на то, чтобы достучаться до магического очага внутри. Если что-то и могло спасти меня, то только он. Однако неведомый яд путал мысли, и дремлющая искра магии никак не разгоралась.

Наконец подошёл и мой черёд. Переборов дурман отравы и слабость, я ступил вперёд, расправив плечи и высоко подняв голову. Верёвка натянулась, неприятно царапнув кожу, но я не обратил на это внимания, всецело сосредоточившись на главном.