— Прошу вас, — вдруг влез в разговор Меркулов, чем, честно говоря, сильно меня удивил. — Я всего лишь хотел помочь. Я не знал, что всё может выйти так.

И ведь говорил он это не мне. Говорил он это сидящей на диванчике девушке, которая с побледневшим лицом смотрела на него таким взглядом, будто была напуганным крольчонком, что замер перед скалящим зубы волком.

Я даже дал ей несколько секунд. Ждал, что она скажет. Слишком уж сильная буря противоречивых эмоций кружилась у неё в голове.

— Лиза, — негромко произнёс я, и девушка вздрогнула. — Хочешь что-то сказать?

Она нервно сглотнула, а затем покачала головой.

— Видишь, — произнёс я, повернувшись обратно к Лаврентьеву. — Похоже, что моя клиентка не хочет разговаривать и…

Дверь перед нами открылась, и наружу выглянул одетый в обычный деловой костюм мужчина. Явно судейский секретарь. Уж слишком молод он был для такой должности.

— Господа, — несколько нетерпеливо поприветствовал он нас. — Если вы готовы, то судья готов рассмотреть ваше ходатайство о встрече.

— Ну что? — спросил я Лаврентьева. — Пошли поговорим?

Дальнейший разговор в присутствии судьи прошёл как по нотам. Как я того и ожидал, Лаврентьев кидался на нас, словно бык на красную тряпку. Приводил один аргумент за другим. Даже, что, признаюсь, стало для меня большим удивлением, прошёлся по Эри. Как оказалось, она имела довольно дурную репутацию в паре стран за пределами Империи, но сейчас это не важно. Её альфарское происхождение делало её, по сути, неприкосновенной с точки зрения человеческого права. А значит, все его старания ушли в пустоту.

Самое главное, что сейчас у них не осталось козырей. По той простой причине, что, как только мы начали переводить дело в уголовный суд, это подняло его достаточно высоко, чтобы Лаврентьев даже с учётом имеющихся у него связей не мог поставить себе «доброжелательного» судью.

И шестидесятитрёхлетний мужчина, который слушал нашу перепалку на протяжении почти сорока минут, в конце концов устал.

За неимением каких-либо достаточно веских аргументов в запрете Лаврентьеву было отказано. Всё. После подачи с нашей стороны соответствующих документов дело будет переведено в раздел уголовных и будет рассмотрено судом присяжных. Точка.

Сказать, что Лаврентьев был недоволен, — означало крайне сильно преуменьшить. Внутри он явно был в бешенстве, хотя внешне хорошо себя при этом контролировал.

— Что будет дальше? — спросила Лиза, когда мы сели в такси.

— Дальше мы подаём оставшиеся бумаги, подписываем ходатайство о прекращении гражданского иска и ждём когда это дело назначат прокурора и коллегию присяжных. Затем дату предварительного слушания. После этого — основное. Скорее всего, с учётом наших доказательств, оно и станет последним.

— Но вы больше не будете моим адвокатом?

— Нет, — покачал я головой. — Теперь мою роль займёт государственный обвинитель.

Заметив, что она выглядит несколько подавленной, я решил немного её приободрить.

— Не переживай. Больше в этом деле проблем не будет. Я тебе обещаю. Не пройдёт и двух месяцев, как Меркулов окажется там, где и должен. За решёткой.

Слова особо не помогли. Она по-прежнему находилась в странном и непонятном мне состоянии. Вроде бы должна радоваться, но что-то было не так.

— Лиза, в чём дело?

— Ничего…

— Я же вижу, что это не так.

Девушка замялась и отвернулась в сторону окна, явно не желая встречаться со мной взглядом.

— Я всё думала о его словах.

— Ты про его предложение? Или о том, что это повредит приюту?

— Да…

Ясно. Так и знал. Нет, я, конечно, пытался сделать так, чтобы тот разговор не сильно на неё повлиял, но не особо получилось, раз она задаётся такими вопросами.

— Лиза, послушай меня. То, что он там рассказывал, — не более чем манипуляция. Он хотел надавить. И в первую очередь именно на тебя. Все его рассказы просто, что с приютом что-то случится…

— Он соврал? — спросила она меня в лоб.

— Нет, — пришлось признать мне. — У них действительно будут проблемы, но далеко не такие страшные, как он их выдумывал. Да. Некоторое время репутационный урон действительно принесёт им неприятности.

— Просто… теперь я… я теперь не могу не думать о том, что он сказал, — призналась она и закусила губу, вновь отвернувшись в сторону окна такси. — Они ведь действительно пытались мне помочь…

— В том-то и дело, Лиза. Они действительно пытались тебе помочь, — не стал я оспаривать эти слова. — Только вот благодаря Меркулову всё, что ты запомнила за время своего пребывания в приюте, — это страх. Место, которое должно было дать тебе заботу и спокойствие, место, которое ты могла бы, находясь там, назвать домом, превратилось в кошмар. И всё из-за того, что кто-то решил, что он настолько гениален, что может творить всё, что взбредёт ему в голову. Вот и всё.