С этой мыслью он позволил потоку новой реальности увлечь его за собой, к неизвестному будущему, полному опасностей.

***

Боль пришла первой, острая, пульсирующая, она затопила сознание Феликса ещё до того, как он открыл глаза. Каждый вдох отдавался огнём в рёбрах, каждое движение словно прошивало тело раскалёнными иглами.

Фортуна. Авария. Предложение стать её чемпионом.

Обрывки воспоминаний проносились сквозь туман боли. Последнее, что он помнил, как Фортуна протянула ему руку, как он ощутил странное смещение реальности, а затем… пустота.

Феликс попытался сфокусировать взгляд, его тело ощущалось непривычно, чуть выше, крепче, с иной мышечной памятью, словно он примерил чужую кожу, не зная, как в ней двигаться.

– Где этот ублюдок прячет печать?
– голос, грубый и резкий, ворвался в его мозг. Последовал удар - тяжёлый ботинок врезался в рёбра, выбивая остатки воздуха из лёгких.

Печать?

При этом слове что-то отозвалось в центре груди лёгким теплом, пульсацией, словно защитная реакция тела на присутствие этих людей.

Его тело лежало на чём-то холодном и твёрдом. Камень? Бетон? В воздухе висел странный запах, смесь сырости, металлического привкуса крови и чего-то ещё, чего-то гнилостного, от этого к горлу подкатывала тошнота.

– Проверь его карманы ещё раз, - второй голос, более спокойный, но от этого не менее опасный. Грубые руки вывернули карманы одежды, которую Феликс не помнил, чтобы надевал.

Тело, в котором он находился, казалось чужим, словно он провёл в нём всего несколько часов, не успев освоиться.

Новая волна боли накрыла, когда кто-то схватил его за волосы, заставляя поднять голову. Феликс с трудом разлепил опухшие веки, перед глазами заплясали чёрные точки, но сквозь них он различил размытые силуэты. Четверо мужчин в тёмной одежде окружили его.

Теперь, когда зрение прояснилось, он заметил детали, от которых по спине пробежал холодок. Главарь со странно пульсирующими венами на висках, словно чернила растекались под кожей. Громила в ботинках, чьи зрачки время от времени расширялись до неестественных размеров, почти поглощая радужку. Худощавый, с руками, покрытыми мелкой сеткой тёмных линий, напоминающих трещины на фарфоре. Четвёртый, державшийся в тени, с неестественно бледной кожей, под которой проступали тёмные прожилки.

И тогда среди хаоса мыслей и боли он внезапно увидел странное свечение. Нити? Линии? Они проявились ярче, когда один из нападающих, тот, с пульсирующими венами, приблизился к нему, словно новая способность активировалась в ответ на опасность, исходящую от этих людей.

Странное чувство отторжения поднималось откуда-то из глубины тела, на клеточном уровне оно распознавало угрозу. Мышцы непроизвольно напряглись, готовые к какому-то движению, которого Феликс не знал, но его новое тело, казалось, помнило.

– Может, он поглотил её?
– предположил худощавый, и Феликс почувствовал, как холодная сталь лезвия прижалась к горлу.
– Давай проверим.

Внезапное жжение в груди, в месте, где, судя по всему, находилась та самая печать, о которой они говорили, стало сильнее, когда лезвие коснулось кожи. Странно, когда он сосредоточился на светящихся нитях, физическая боль словно отступила на второй план, как будто его сознание нашло убежище в новом восприятии реальности.

Время замедлилось. Нити. Повсюду. Яркие и тусклые. Движутся. Связывают людей. Показывают варианты?

Он видел их все - десятки, сотни возможных исходов, в большинстве из них он умирал: от ножа, от удара в голову, от внутреннего кровотечения. Смерть плела свой узор, закрывая все пути к спасению.

Золотые нити чистых вероятностей резко контрастировали с темными извилистыми линиями, которые окружали его мучителей и, казалось, искажали пространство вокруг них. Чем больше он фокусировался на светлых, ясных линиях вероятностей, тем сильнее чувствовал отвращение к темным паттернам, которые окружали нападающих, словно его новый дар был естественным антагонистом этой странной тьмы.

Среди переплетения нитей мелькнула золотая искра, крошечная вероятность, почти невидимая среди более ярких линий. Не разум, а какое-то новое чувство, заложенное глубоко в сознании, потянулось к золотой нити. Это был отчаянный инстинкт самосохранения.

– Мастер Ю, - слова сорвались с его разбитых губ прежде, чем он осознал их смысл.

Имя возникло само собой, словно тело помнило то, что было недоступно его собственному сознанию.

– Мастер Ю, - произнесли губы, подчиняясь какой-то глубинной памяти. И что-то странное произошло: на мгновение темные прожилки на коже нападающих словно отступили, а их глаза расширились от страха.