Недолго посидели у Мурлыкиных, но действительно — недолго, в основном согласовывали планы на ближайшие дни. Екатерина Сергеевна предложила чрезвычайно, скажем так, странный план размещения моей, на секундочку, семьи. По её идее Маша с Ромкой должны остаться в её квартире, в Машиной, а потом Ириной комнате. В комнате девочек поселится няня со своими детьми. Василиса переедет к Ирине в мой дом в городе, Ульяна — или вместе с девочками (в таком случае им придётся ночевать вместе) или к родителям. Мне такой вариант, очень мягко выражаясь — категорически не понравился, по целому ряду причин. Всем остальным, кроме автора — тоже. Те же Неясытевы пребывали в прострации от такого отношения к своей дочке: как к дворняжке, что дети на даче подобрали, а как лето кончилось — так для неё в городе места нет, по соседям пристраивают. Василиса тоже пребывала в шоке. Она изначально е находила слов от возмущения из-за того, что «Мявунцию одну совсем бросили», а тут ещё новость, что дальше опять придётся жить в одной комнате с Ириской. Но тёща, что называется, закусила удила. Даже попытки тестя увести её из гостиной, чтобы кулуарно вправить вывих мысли ни к чему не привели, вплоть до того, что она уже готова была сорваться и перейти на озвучивание каких-то мурлыкинских прегрешений. Для неё же, похоже, значение имел только один критерий: чтобы дочка и внук были под рукой и под присмотром, читай — под контролем.

Мог бы случиться и скандал, но мои умницы о чём-то пошептались, потом Ульяна прокралась ко мне и тихонько изложила основу их плана.

— Так, на выходных разместимся так: я у себя дома в кабинете, мотаться в Буйничи и обратно — увольте. Уля с Василисой — в главной спальне, тем более, что там нам всем разве что ночевать придётся. Ира, как и прежде — в бывшей гостевой спальне. А с началом недели, когда обмен впечатлениями и новостями закончится — посмотрим.

— Да что там смотреть, всё же хорошо придумано!

— Знаешь, мама, у меня в имении дел столько, что боюсь к Новому году не успеть в новых крыльях порядок навести. А одно из них, между прочим — бальное! Так что в понедельник я беру Рому, Зину и фургон — и еду домой, в Дубовый лог!

— Меня с собой прихвати! — это уже Ульяна. — Что вы на меня смотрите? У меня в Шипуново по обустройству нового участка работы столько, что не знаю, с какого краю хвататься, а ещё в Смолевичах закусочный цех надо нормально организовать. А то переселились из сада в какой-то сарай — и всё на этом. Мы уже со Сребренниковым и Архипом Сергеевичем начали присматривать место. Кстати, Юра, нужна будет твоя помощь с оборудованием: подбор, проверка и прочее.

— Значит, в понедельник вы меня бросите?

— Не бросим, а перестанем отвлекать от учёбы!

Тоже вот тема. Пусть секретарь Императора и передал мне бумагу, согласно которой моё пребывание при дворе было объявлено государственной необходимостью (а что на выходной день бал пришёлся — так это дело житейское), и это освобождало от отработок — но от пропущенных вопросов на экзаменах не избавит, так что нужно нагонять.

В субботу с утра я съездил в ректорат, отвёз оправдательный документ и отчитался о выходе на учёбу с понедельника. Дома меня ждал курьер с документами комиссии, расписался в получении и уточнил порядок вызова того, кто отвезёт их после изучения обратно. Конечно, если результат работы уже заранее известен, то можно решить, что сама работа — просто видимость и подписать всё не глядя, но это будет, на мой и дедов взгляд, клиническим идиотизмом. Нет уж, если я что подписываю — то должен быть уверен, что там нет ничего, что может повредить моей семье, моему делу или мне самому. Ну, а ещё эти бумаги дают отличный повод отлынивать от «светских визитов» — пусть уж жёны мои со своими родителями сами беседы беседуют! Только попрощаться с Машей и Ромкой вечером воскресенья заехал, поскольку они планировали выезд позже, чем у меня начинались занятия.

Ну, а ночью ко мне пришла «прощаться» Ульяна, и пришлось прилагать отдельные и значительные усилия, чтобы «странные» звуки не вышли за пределы кабинета и тем более не достигли ушей Ириски, а пуще того — Васьки. Хорошо, что я звукоизоляцию сделал усиленную! Правда, рассчитывал на то, чтобы меня внутри не беспокоили наружные звуки, но пригодилось и сейчас тоже.

Дальше пошла рутина — те же семинары, те же лабораторные, те же поездки на службу… Добавились только приезжающие раз в неделю фельдъегеря, у которых я забирал на входе на изнанку один опечатанный пакет с бумагами и отдавал другой, уже с моей печатью. Никто у нас толком не знал, что именно я делаю, но ставшая достоянием общественности информация о работе «в Императорской комиссии по вооружениям» окружила меня и эту мою деятельность эдаким флёром значительности и загадочности. А просочилось, думаю, из секретариата или декана, или ректора — я никому не говорил, а других источников просто нет: фельдъегеря ребята такие, что проболтаться не могут физически, им при поступлении на службу что-то, видимо, подкручивают или ампутируют.

Рутину разбивали отдельные яркие эпизоды.

Через неделю после моего возвращения, из Минска с артиллерийских складов привезли остаток ружейных макров, а с ними — ещё мешок макров первого уровня, причём совершенно даром! А чуть позже пришла бумага с тремя гербовыми печатями о том, что мне разрешается приобретение ископаемых макров «для производственных и исследовательских нужд», причём без указания лимита, в соответствующей графе стояло слово «нет». Приятно, честно — вся эта суета с поисками и выкупом всеми правдами и неправдами надоела так, что просто не описать словами. Вот вроде мелочь, а спасибо Государю за неё просто огромное.

Ещё в мой очередной прилёт в имение — пока снег не выпал, и погода позволяет, буду летать, это здорово экономит время — мне внезапно позвонил граф Соснович и удивил новостью о том, что меня хочет видеть его шофёр с каким-то личным делом. Я, конечно, удивился, но согласился, даже съездил ради этого в Смолевичи, совместив встречу с тремя другими делами. Шофёр пришёл не один, а с сыном — таким же круглолицым и с такими же усами-кисточками. Сыну было уже тридцать лет, он имел два диплома механика (один из них — железнодорожного транспорта) и работал на станции Смолевичи. Звали сына Адам Казимирович и у него была мечта изобрести новый вид транспорта. Ну, а пока просто надоела однообразная работа на одном месте, и он хотел попробовать себя на должности моего главного механика, но — стеснялся подойти, считая, что у него ещё не хватает квалификации.

— Адам Казимирович! Вы бы видели, какие клоуны к нам приходили с полной уверенностью, что мы их возьмём и будем счастливы! Они же знают, за какой конец отвёртку держать! А вы скромничаете…

Надо сказать, соискатель смотрел на меня, как на гуру — я же не только придумал, как автомобили переделывать, но и осуществил его мечту, когда сделал дельталёт. Главное, чтобы не решил, что я его мечту украл и не стал ревновать. Но в этом, худшем, случае мы вернёмся к тому, с чего начинали — поискам технического специалиста. Так что взял младшего Козелевича с испытательным сроком со спокойной душой, хоть и попросил управляющих присматривать за ним повнимательнее. С другой стороны, на то и испытательный срок придуман. А буквально через пару дней и Старокомельский нашёл себе зампотеха — расходившиеся по сослуживцам круги наконец-таки наткнулись на искомый объект. Вот так вот — то не было никого, то сразу двое.