Проклятый горшечник в этот раз снова получит себе материал для глины из сырых человеческих душ.

Щуплая, трогательно-невыразительная фигурка появилась на арене с деликатностью приблуды в глухой деревне.

Традиционный черный плащ странника, капюшон накинут так глубоко, что на обозрение остаются только узкие, плотно сжатые губы, худые руки неуверенно тискают странный посох — возмутительно дешевый вид без нанесенных глифов, украшений или хотя бы личных девизов диссонирует с несомненно качественной обработкой: дерево настолько гладкое, что почти сливается с кожей маленьких узких ладоней мо шен рен, и от этого почему-то становится не по себе.

Опять загадки, странности, совпадения. Только и разницы, что теперь видна точка отсчета — девка для битья на арене.

Он сам не заметил, как пристальный взгляд перетек в транс. Сознание щелкнуло рабочим кнутом коменданта, образ странницы в черном плаще вырос в его глазах, оказался совсем рядом. Темные фалды объяли его сухие, исчерченные венозными нитями предплечья.

Запах чужой Ци — плотный, угрожающий, словно каменная змея из леса подле Форта, миазмы гнилой старой крови из-под плаща, тлеющий уголь глаз в глубине капюшона.

Внезапный ветер обошелся без завываний и ледяной крошки. Задумчивый порыв не дал заглянуть слишком глубоко, оставил лишь парочку противоречивых эмоций, нервную дрожь, предвкушение. Весь этот клубок ощущался наносным, почти наигранным. Только неясная тоска панибратски свернулась кошачьим клубком между ребер, пустила острые коготки в легкие…

«Я не доживу… скорее всего не доживу до конца дня», — Вдруг понимает Сяхоу и некий влажный, тяжелый узел в груди блаженно распрямляется, убирает обратно на полку темных эмоций клубок страхов, противоречий, чужих и собственных чаяний.

Единственный посыл, распознать который удается чуть ли не сразу. Впрочем, это не приговор, просто возможный путь, спасибо духам предков и за такое видение. В любом случае, он в выигрыше.

Его мучения так или иначе подойдут к концу, это ли не считать хорошей новостью?

Может и нет, если он снова избежит напророченой смерти, как в ту проклятую ночь падения Насыпи. У них, бойцов обсидиана, лучше остальных получается читать знаки судьбы, чувствовать угрозу и морось чужих намерений. Поэтому и гибнет их вдвое меньше, чем пурпурных выскочек.

В аду нужно доверять своей интуиции. Фальшивые улыбки плывут, как плохие иллюзии, треск огня в жаровне может перейти в хруст костей самого невезучего из часовых, старый, казалось бы изученный, вид демонов всегда выдает новую подлянку, а товарищ рядом может в самый ответственный момент бросить тебя и твою спину, лишь бы максимально отдалить от стены свою.

Разумеется, в итоге трусы всегда умирают. Вторыми.

Первыми — те, кого они бросили.

Вряд ли это утешит храбреца, когда мерзкое, уродливое существо обглодает тело до костей, а потом выдавит из своей задницы где-то на холодной обочине плотный до черноты результат десятков лет твоей жизни. Пустой и никому не нужной, разумеется, как и сама борьба за человечество и Империю.

Империю, в которой никто из жителей других областей не знает даже о самом факте существования Форта.

Поэтому смотри, слушай, чувствуй других людей вокруг себя. Демонов невозможно понять, в отличие от собственных товарищей по оружию.

Цзе всегда пытался узнать о проблеме конкретного человека прежде, чем она ударит наотмашь по всему отряду. Он был хорош в этом, еще с самого детства, когда по одной лишь походке отца мог предсказать очередной приступ ярости или темное желание отыграться за плохой день.

Эта мо шен рен выглядела, ощущалась и даже пахла, как опытный культиватор, которым она не могла быть ни в каком виде. Смертные не имеют ауры, лишь высокомудрые практики, начиная со Сборщика Ци, испускают вовне свое уникальное энергетическое давление.

Не специально — просто присутствие возвышенного существа продавливает реальность, оставляет след, как солнце высвечивает тень человеческой фигуры.

И теперь все его чувства, ощущения, смутные догадки, интуиция вопили: о подставе, о серьезных переменах, о чем-то остро-сладком, о благостном, мученическом страдании пополам с возможностью вознестись.

Эти шансы витали в воздухе, вились вокруг черного плаща субтильной заклинательницы, словно духи ветра или морозные призраки на отрогах гор, сновали между ней и ложей аристократов.

Чжэнь Ксин, который наверняка и вытащил свою «живую куклу» из коробки с театральным реквизитом, позволил забраться перспективному ребенку себе на плечи;

Фэнг, что давно уже бросил попытки решить все миром, все сильнее увязал в долгоиграющих интригах, пытался растить сад на пепелище;

Ба Мяо, гениальная и гениально-послушная дочь коменданта, которая, по неизвестной причине, никогда не принимала участия в обороне Форта, но всегда сама зачищала руины от оставшихся отродий, ходила с исследователями вглубь территории бывшего Аркада, договаривалась со знатью провинции.