— Кикимора… Знавал я как-то приёмную дочурку моей старой подруги. Выходит, знакомцы у нас общие есть. Что правда, старуха и с императором мёртвых знавалась, да и Змей ей не враг.

— Меня это не касается, старик. Говори прямо, что тебе нужно? — я начал немного злиться. У меня не так много времени, чтобы ходить вокруг да около.

— Пойдём, монарх. Дело есть у меня к тебе.

— Куда? У меня нет вре…

— Да помню я, что ты спешишь. Куда, к слову? Глядишь, подсоблю чем?

— А что взамен?

— Схватываешь на лету, — оскалился желтыми зубами старик.

Мы шли мимо поваленных деревьев по мягком настилу из гнилья и трухи. Старик уверенно прокладывал дорогу по змеившимся тропам, часто меняя направление. Сам бы я едва ли смог найти в этом хаосе дорогу.

Но она была.

Тем временем, леший решил начать свой рассказ. Не оборачиваясь, он спросил:

— Ты ведь всерьёз назвал себя королём Подземья? Или в тебе говорит цвет последнего кошачьего короля? Я чувствую его силу. Одну из его двух прежних сил, коли верней.

Как же мне надоело, что меня попрекают этим!

— Паучиха тоже так думала. И где она теперь? — я презрительно сплюнул.

— Отправилась с последним тари в Доминион, готовить нам конец света, — хохотнул Леший.

— Чего? — удивился я.

— Что слышал, милок. Таких, как оракул той, кого не след поминать всуе, надобно добивать на месте. Что ж ты так, последний цвет упустил?

— Я дал слово, — снова скривился я.

— Тяжко поди быть волком, пусть даже в тебе той крови и всего капля, — с неожиданным сочувствием ответил леший. — Но зубы-то ты ей таки вырвал. Новыми телами оракул-то не скоро сможет разжиться под присмотром у последнего тари.

— Зачем он вообще ей помог? Её бог и проклятая стихия ведь истребили его народ?

— Проклятие тари, — пожал плечами дед. — Волки не могуть порушить данное слово, а коты не в силах сопротивляться подлинным чуйствам.

— Погоди, кот что, влюблён в паучиху? — опешил я.

— Мог бы и сам догадаться, почему главный убийца пустотников сюсюкается с одним из источников сей заразы, — с насмешкой ответил леший. — Да только она никогда ему не ответит взаимностью, сколько б он по ней не сох. Пустотники не могут любить, как и их паршивое божество, не будем поминать его всуе.

Мы шли уже минут десять, но вокруг ничего не менялось — чернеющие стволы, бессветные грибы, лишённый магии мох, улитки и черви. Глазу было совершенно не за что зацепиться.

Я уже сомневался, что смогу сам найти путь обратно, если потребуется.

— Долго ещё, старик?

— Пошти пришли, — бросил он. — Ты бы лучше спросил чего, покуда возможность есть. Я знаешь ли много о чём поведать тебе могу.

— Поведай, как из твоего логова выбраться, — фыркнул я.

— Всему своё время, юный монарх. Всему своё время… о, вот и пришли. Не присветишь своим странным… — старик подозрительно посмотрел на мой артефакт, — фонариком?

Я поднял Ловец повыше и приказал Цветам разгореться ярче.

Мы выходили к небольшому затянутому тиной болотцу. Запах гниющих растений и грибных зарослей стал почти нестерпимым. Вокруг по-прежнему было множество трухлявой древесины, но под ногами теперь была грязь. Ноги неприятно вязли и каждый шаг сопровождался противным чваканьем. Кошачья обувь надёжно спасала от влаги, но один неверный шаг — и зловонная жижа просто зальётся внутрь через верх.

Но вместе с тем здесь было намного приятней для глаз. Здесь обитало множество светлячков-маноедов, да и среди щепок то и дело попадались фосфорисцирующие гнилушки. К тому же в отдалении показалась, и финальная точка нашего короткого путешествия.

Покосившаяся хижина из чернеющего дерева, рядом с которой на тёмной сучковатой палке висел светильник с самым обыкновенным пламенем.

— Ты говорил, что знаешь всех сильнейших цветомантов. Может, расскажешь о них, раз уж начал? — спросил я.

Во многом чтобы просто прервать тишину, но вместе с тем такая информация и впрямь будет полезна. Если Андрей так и не найдёт для меня способ обмануть проклятие химерности, возможно я найду ответ у других коллег?

— Верный вопрос, — одобрил старик. — Сильные цветомаги суть воры, так что рано иль поздно всяко повстречаешь многих из них.

— Воры? — переспросил я.

— А кто ж вы, если не воры? — удивился вопросу старик. — Больше двух цветов на себе носить не позволено. Породить же на свет каждый может только один из них. Так что те, у кого больше двух сил — только хищением их и могли добыть. Скажешь не так?

Я никогда так вопрос не ставил, но по сути он прав. Тёмная бирюза — это цвет всех сиин. А кровавый кармин, выходит, зародился во мне. Но остальные цвета я собирал. Васильковый в разорванном домене, Камею с тела психопата Алькора, Вереск у птицы в долине Кларифны, Кобальт в гробнице павшего тари. А остальные — лут с паучихи.