— Ты неправду говоришь, — взглянула в его глаза. — Как тебя может устраивать? Я же… Ничего для тебя…

— Глупая ты, — вздохнул Дар снова. — Не знаю, что там с тобой стряслось, может беременность так влияет, но раньше ты другая была. Одно только и не могу в голове уложить, как так вышло, что как понесла, не повзрослела, а наоборот?.. Что мне ещё от тебя может быть надо? Будто не женился, а под опеку тебя взял… — вздохнул опять и встал. — Давай. Утирай слёзы. Всё образуется. Это у тебя период такой — настроение, капризы, слёзы. Я слышал, что такое бывает. И ты, если хорошо подумаешь, то поймёшь, что причины нет нервничать. Да и ребёнку это совсем не на пользу. Помни об этом.

Я громко шмыгнула носом от обиды. Почему он говорит, что под опеку взял? Как это? Я же помогаю ему по дому, дело вон себе нашла и вообще… Он же ко мне в баню приходил тогда с вполне очевидными намерениями! Да, больше ничего такого не делал, но ведь…

И тут я и правда поняла, что с тех пор, как вернул меня домой и как с утра однажды я сама его спровоцировала, он больше ни разу не пытался ко мне как-то особенно прикоснуться или поцеловать там, а уж тем более — склонить к чему-то большему. Может, потому что теперь я стала совсем некрасивая?

Взглянув на высокого и подтянутого Дара, который, казалось, за это время наоборот стал ещё привлекательнее, только уверилась в последнем. Наверняка, он на меня смотрит и ужасается тому, какой я стала. То ли дело — прежняя Анка. Наверняка ведь она была соблазнительницей, уверенной в себе… И вопреки доводам разума, от этих мыслей мне стало ещё горше…

— Ну что опять? — обернулся ко мне Дар. — Не порть своё красивое личико слезами. Мне после целого дня работы так приятно полюбоваться, когда ты довольная, — протянул мне руку. — Идём ужинать, Аня. Хватит лить слёзы, а то весь дом затопишь, — и легонько мне улыбнулся.

Заворожённая его такой редкой улыбкой, я вложила ладошку в его большую руку и покорно пошла на кухню, хотя есть мне совсем не хотелось. Но было приятно то, что он сказал. Может, не такая я уж и страшная тогда? Раз ему любоваться нравится…

Я был растерян.

То, какой она стала теперь, казалось невозможным. Тихая, скромная, пугливая — будто бы и правда подменили. Прежде её огонь выжигал на моём сердце её имя. А теперь… Теперь я смотрел на неё и не узнавал. Но хуже всего было то, что мне безумно нравилась она такая. Нравилась её невинность, наивность даже в каком-то смысле. То, как она смотрит на меня в ожидании подсказки правильного ответа. То, как вскидывает взгляд, стоит мне войти в комнату. Как ждёт от меня одобрения.

Даже то, что она сегодня сказала — что боится, это было за пределами моих о ней представлений. Я никогда не мог угадать, что она сделает или скажет на этот раз. Но кажется начинал привыкать к тому, что подвоха от неё ждать не стоит.

И всё же было невыносимо думать, что это её поведение, неуверенность стали результатом того, что случилось в подворотне. Она и так не была со мной очень смелой с тех пор как стала женой, а уж теперь вообще — словно и правда девочка совсем, не знающая жизни.

В моей голове это не могло никак уложиться.

Прежде Анка размышляла здраво и даже прагматично. Немного легкомысленно, но уж точно меня не боялась ни грамма. А потом и вовсе оказалась жёсткой и коварной. И уж совсем никак я не мог представить, что вот эта вот Аня и есть та самая Анка, которая пила при мне зелье, в глаза озвучив, что никаких детей от меня не желает.

Да, она сказала про потерю памяти. Я даже не сразу поверил. Но потом сопоставил факты, пригляделся. И понял, что наверное это единственное объясняло происходящее. Ну или ещё какое-то мифическое переселение душ. Ведь если она память потеряла, то как вышло так, что и характер тоже изменился?

Я мог предположить, что хозяин и правда относился к ней плохо и совсем зашугал. Тогда, в коридоре, я не сразу понял, что он душил её. Мне показалось, что они обнимаются. Может, просто это то, что представил мой воспалённый от ревности мозг. Но даже если обижал…

Почему она не пришла ко мне снова? Почему не попросила о помощи? Ведь знала наверняка, что что бы ни сделала, я бы помог.

И видимо да, память отшибло конкретно, если не попросила. Да и брошь, которую я ей вручил вместе со своим разбитым сердцем, вряд ли бы забыла, если бы не было на то веских оснований. Значит, они были…

К тому же, тогда она выбросила её в грязь. Я был уверен, что там где-то и валяется. От злости, что она пробудила во мне этим поступком и злыми словами, даже не подумал подобрать. Хотя это было единственное, что у меня имелось от семьи родного отца — горсть драгоценных голубых камешков, из которых я сделал это украшение.

А выходит, после она всё же отмыла её и забрала себе. Ещё и сохранила. За несколько месяцев не продала, не сдала никуда. И это рождало в моём сердце надежду, что эта брошь хоть что-то для неё значила…