Выходя из скромной комнаты бывшего разведчика, я чувствовал уверенность. До ночной встречи в карьере оставалось достаточно времени, чтобы хорошо подготовиться.

А что касается моего нового знакомого… в нём определённо чувствовался потенциал. Я уважал людей, сумевших выжить после предательства. Они редко повторяют ошибки и поздно ложатся спать. Именно таких соратников я ценил больше всего, когда был королём.

Если Коршунов сдержит слово, то станет ценным приобретением для Угрюма. Разведка и контрразведка — именно те сферы, которые требовали усиления перед лицом назревающих конфликтов с двумя князьями.

Полночная тишина давила на барабанные перепонки.

Я стоял в центре старого карьера за Восточными воротами Сергиева Посада, рассматривая окружающий меня лунный пейзаж. Заброшенный гранитный карьер напоминал рану в земле — глубокая чаша с отвесными стенами, поросшими редким кустарником. Сверху склоны окаймляла чёрная стена соснового леса, создавая недобрый силуэт на фоне звёздного неба.

Дно карьера покрывал мелкий щебень, блестящий в холодном лунном свете. В некоторых местах виднелись остатки ржавой вагонетки и инструментов.

Спуск в карьер представлял собой извилистую грунтовую дорогу, петляющую по восточному склону. По этой-то дороге и съехали две потрёпанные машины марки «Волгарь» — характерный силуэт их низко посаженных кузовов безошибочно угадывался даже в темноте. Фары выхватывали из мрака куски гравийной дороги, а двигатели натужно ревели на крутых поворотах.

Похоже, Кабан пытался казаться могущественнее, чем он есть, вот и достал где-то два старых списанных автомобиля, которым давно было пора на покой.

Как предсказуемо.

Вскоре машины остановились метрах в тридцати от меня, образуя подобие полукруга. Свет фар бил мне в глаза, и я сощурился, хотя в этом не было нужды. Пусть думают, что ослепили. Напитанные магией зрачки отсекли лишний свет.

Из машин вывалилось восемь человек. Пятеро рядовых громил с характерными очертаниями оружия — пистолеты и, судя по формам, пара дробовиков. Но моё внимание привлекли трое других.

Еремей Хромой производил впечатление человека, которое многое повидал в жизни. Его мощная фигура и грубые черты лица говорили о бурном прошлом, полном драк и сомнительных сделок.

Однако, вопреки ожиданиям, в одежде Еремея проскальзывали признаки стремления к респектабельности: добротный кафтан насыщенного коричневого цвета с закатанными рукавами и белоснежная льняная рубаха. Даже массивные серебряные перстни на пальцах больше намекали на купеческий размах, чем на принадлежность к преступному миру.

Впрочем, любые сомнения в бандитском ремесле Еремея развеивались при взгляде на выглядывающее из-под рубахи клеймо на груди возле яремной ямки в виде уже порядком оплывшего черепа. Стало быть, каторжник.

Опрятная рыжеватая борода, жёсткие, словно проволока, волосы на руках и покалеченная нога довершали образ душегуба с претензией на солидность. Возможно её обладатель когда-то попал под телегу или встретился с недоброжелателями.

По правую руку от Хромого стоял Горелый — смуглокожий уроженец южных гор с соколиным профилем и цепким взглядом. Курящийся вокруг его ладоней дымок, выдавал в нём пироманта с плохим самоконтролем. Впрочем, он достиг третьей ступени Мастера, что уже замечательный результат для человека без поддержки знатного рода. Остекленевший взгляд и подрагивающие пальцы намекали, что Горелый находится под воздействием какого-то дурмана. Традиционный кавказский кинжал на поясе и дымящаяся самокрутка в зубах завершали образ.

Позади них держалась Спица, она же Акулина Гордейчук — тучная женщина неопределённого возраста с порядком оплывшим лицом и лихорадочным румянцем. Её мешковатая одежда — куртка не по размеру и потёртые джинсы — совершенно не вязались с образом аристократки, за которую она себя выдавала. Мастер первой ступени, аэромантка с неизвестным Талантом. По тому, как её глаза бегали по сторонам, а пальцы теребили рукав куртки, было очевидно, что Спица нервничает куда больше своих спутников.

Еремей поковылял вперёд, его подчинённые выстроились полукругом позади.

Даже близнецы Воронцовы и их люди выглядели опаснее этого отребья.

Тогда мне противостояли хотя бы профессиональные наёмники, а не городская шваль.

— Платонов, значит? — Еремей остановился в пяти шагах, расставив ноги для устойчивости. — Наслышаны, наслышаны. Х-херой Пограничья, мать его. Бздыхов, говорят, голыми руками рвёшь?

Я молча смотрел на него, не удостаивая ответом. Один из бандитов нервно переминался с ноги на ногу.

— Дай-ка я ему харю подправлю, Ерёма, — прорычал Горелый, выступая вперёд, на кончиках его пальцев уже плясали оранжевые искры. — Прижгу уши, и враз разговорчивей станет!