— Ну как? — Глядя на меня большими, полными радости глазами, спрашивает кошка, закончив со стрижкой.

— Очень хорошо, классно. — Слегка смущаясь, таращусь на её открывшиеся от закинутой за голову ноги, влагалище. — Да ты потрогай, потрогай! — Весело кричит кошка. — Гладенькие, как попка младенца. Тебе такое нравится? — Когда я, извращенец, таки решился их коснуться, схватила меня за руку кошка и притянула к своему лобку. Она улыбалась во все белые тридцать два, ждала от меня реакции, а я… у меня, сука, встал!

— Да, очень нравится, ты молодец, смелая воин Кетти. — Вырывая руку, отворачиваюсь. — Теперь, не могла бы убрать ногу из-за головы?

Моей просьбы кошка толком не поняла, угукнула и быстро приняла нормальную позу, поднявшись с кровати.

— Ай-ай, недобрила, колется…

Хватит меня провоцировать своими террадами. Я же сейчас не сдержусь и… сам начну насиловать! И с тем, как вы быстро кончаете, одной тебя мне будет мало. Ещё чего, до смерти затрахаю, потом оправдывайся за убийство.

— Слушай, а кто такие Агохлу и Оноха? — Вернув взгляд на небо, спрашиваю я.

— Агохлу — это богиня чрева, красная Агохлу! — Подойдя поближе, указала пальцем на красную луну кошка. — А Оноха — это самец, это бог семени, белый Оноха. Раз в четырнадцать дней красная Агохлу подставляет свой пышный, большой зад брату Оноха, происходит небесное сношение двух божеств. Страшное и болезненное время для всех живых, включая нас, Кетти. Нам приходится ласкать себя с ночи и до самого рассвета, а счастливыцы, старшие девы племени, используют самцов. В эти ночи только самцы способны остудить пылающую кровь самок. Агохлу с закатом посылает на мир яд, Оноха, поднимая корень самца, даёт противоядие. В эту ночь, если зрелая самка не станет себя удовлетворять, яд Агохлу может даже убить тело или травмировать душу. — С внутренним страхом, трепетом, говорит кошка.

То есть, иными словами, если баба не подрочит, то может умереть? Серьёзно? Глядя в небо, держась за голову, пытаюсь ещё раз всё переварить. Правильно ли я понял сказанное, и… как теперь это объяснить нашим, драгоценным, целомудренным бабам?

Во мраке закрытых глаз мелькали едва заметные тени. Пробуждая от приятного, крепкого сна звенели молодые, приятные уху женские голоса:

— Смотри, смотри, твёрдый…

Снизу меня кто-то пальцем тыкнул в член.

— Да, как камень… ой, ещё и дёргается так…

В член опять тыкнули пальцем, раздался едва слышный женский смех.

— А его кто-то кусал, или сам?

— Сам!

— Да тише ты, не разбуди. Если упадёт, нас отругают…

Шептание кошек с утра пораньше нервировало. Я чувствовал периодическое касание к своему телу их хвостов, длинных, очень колючих кончиков волос. Задрали, дайте поспать…

Что-то влажное, словно я обоссался, ощутилось снизу. Блин, только не это! — С лёгким испугом, боясь опозориться и реально обоссаться, открываю глаза. Кошки от внезапности чуть ли не на стенки попрыгали. Поразлетались в разные стороны, к стенкам вигвама и с наивной детской непричастностью поотворачивались. Их тут не две, даже не три… четыре, пять, шесть, семь… что они все здесь забыли?! Ещё и у входа несколько. В музей пришли, блин?!

— Вижу, ты открыл глаза, жертвенный Каутль. Хорошо, пора вставать, выбирать дев на соитие, тебе предстоит нелёгкий труд. Жизнь, пот и кровь, всё на конце твоего корня, от него зависит, будет ли у твоих дев новое начало. Жить, или быть принесёнными в жертву двум ночным светилам, тебе решать, как нам поступить с безхвостыми! — Говорит женщина-кошка, застывшая на пороге шатра. Её лицо прикрывал платочек, небольшая шкурка с прорезями для глаз, на шее висели бусы с когтями, переплетённые красными перьями. По телу, слегка обвисшей груди и хвосту, на котором проступила седина, я мог определить, что она достаточно возрастная кошка. Хотя внешние данные, как и у всех остальных местных женщин, головокружительные. Сильные руки, подтянутое тело, очень длинный пушистый хвост, всё прямо выглядело шикарно. Единственное, что смущало, костяной пояс и кинжал-коготь, выполненный из кости и куска чёрного железа или камня.

— А можно без жертв и новых начал? Просто покажите, кто в очереди… — Солнце встало и во всю жарило на улице, я видел это по мокрым от пота телам кошек. Мне не хотелось никуда идти, здесь, где мой шатёр, есть тень от пальм, да и внутри от земли кровать не особо греется, температура идеальная, а ноги мои до сих пор гудели. Вчера взял на себя слишком много, кожа на заднице и в паху, там, где была потертость, чувствовалась очень натянутой, резкое движение — и порвётся.

— Неряха, пришёл новый день, а ты ещё не умывался. — Заявила жрица и подала команду рукой. Пара плечистых кошек моего роста с радостью и улыбками прыгнула в мою кровать.

— Стойте, что вы… я сам! — Прихватив меня за подмышки, оторвали от кровати, вытянули на застеленный листьями пол, после чего ещё двое затянули в шатёр чан. Ой, блин, только не говорите, что это… Удар ледяной водой, ключевой, нихрена не солёной, а пресной, той, что текла сквозь джунгли с гор. Вот сучки, я это запомню… В следующий миг мою голову окунули в деревянный тазик, у них был ещё сосуд с водой. Дальше в руках кошек показываются совершенно земные банки с шампунями.

— Экономьте, не разливайте зря! — Трепетно подойдя к шампуням, говорит жрица.