Закончив со своей пламенной тирадой, красноперая покидает шатёр, оставляя меня в смятении чувств. Бля, и что это вообще сейчас было?

С одной стороны, я опечален смертью Макса. Загрызли его звери или помогли — непонятно. Так же не понятно с этими их сезонами. Сколько это дней? Чё она собиралась за пять сезонов? Как они вообще сменяются? В душе не ебу. Да и не важно это всё. Сейчас главный вопрос касается наших живых. Эта кошка явно цепляется за двух появившихся в поселении мужчин. Так как у них он всего один, это её шанс наплодить новых детей, взрастить воинов. И раз я есть ничто иное как шанс, то соответственно, ко мне должны относиться соответственно. Иными словами, здесь, там где я нужен, меня будут холить и лелеять, ухаживать и досматривать, а там, где таких как я пруд пруди, и разных видов разных наций, стало быть, со значимостью и качество ухода снизится. Ещё велик шанс, что девочек наших могут непринять, убить из-за слабости, или по этническим причинам как-то угробить. То же самое рабство, подневольничество, тяжёлые работы, убить человека не перерезав самолично глотку можно множеством способов. Здесь всё понятно, девочки плещутся на пляже, играют в волейбол, ловят рыбку, а там что будет? Неизвестность — наш самый главный враг. Потому нужно действовать максимально аккуратно, сдержано, ну или как минимум поговорить с батей, он-то точно всё знает!

На следующее утро.

— В душе не ебу, что делать, — грызя манго, говорит батя. — Но в одном ты прав, без разведки не хер туда соваться.

— Добрыня, а как считаешь, у нас вообще есть хоть какие-то шансы? Ну, к примеру, если собаки придут убивать кошек, или нас? Ты…

— Нет, — кинув косточку в песок, без лишних мыслей говорит дед. — Ноль шансов. Я одну, кое-как, лишь благодаря хитрости и пятидесятилетнему опыту завалил. А ты говоришь о целом племени. Извини, Лёшка, но даже в свои лучшие годы, с десяткой таких же, как я, молодых, обученных, и то, с нашим огнестрельным оружием, мы могли бы что-то придумать, зачистить. А так, с тобой и этими… детьми, не-а, ничего не выйдет. Кстати, ты знал, что им даже очки ночного видения не нужны? Что ночью они видят даже лучше, чем днём. Или, ещё что, слух у них настолько развит, что падение вилки они слышат за пределами шатра на десяти метрах. Ещё, если добавить к этому их атлетичность, обучение местному стилю боя и то, какие они выносливые, могу точно сказать — мы проиграем любую схватку, даже не начав её. А если кто-то, к примеру, ты или я, чудом улизнём, то как быть с другими заложниками, с девочками? Ты же не думаешь, что жизни им сохранят просто так? Нет, Лёшка, всё куда сложнее. Эти девочки, они наш с тобой якорь, цепь, которую так просто не оборвёшь. Да и ради чего?

Добрыня прав. Ради чего или кого бежать? Ради другой стороны джунглей, другой рассы, вида, размера пизды? По факту, сейчас мы как у Христа за пазухой. Как новорожденные дети у груди матери. Если чего-то не хватает, придут Кетти, если где-то нужно покопаться в земле, свалить пальму или что-то необычное — тоже Кетти. За исключением нескольких случаев к нам относятся очень даже сносно, а иногда даже с привилегиями. Уверен, испытай наше поселение голод, и ради мужчин, в ответ на мою просьбу, эти кошки благородно и жертвенно последний рыбий хвост со своего стола мне бы передали. Зараза… Нет, глупыми детскими побегами, скандалами и прочим дело не решить. Тут нужно думать, кардинально переглядывать свою точку зрения, подстраивать под реалии этого мира. Всё, что у меня есть — это член. Но что с ним делать? Его можно разве что засунуть или высунуть. А больше, только знания, история, хитрость…

Меня посетила идея, та, с которой я уже засыпал и благополучно забыл.

Сувать и высовывать — это, конечно, хорошо, но есть ведь те, кто более заинтересован в том, чтобы сували именно в них. Заручившись поддержкой самых богатых и самых влиятельных, частично показав свою полезность и контроль над органом, любую страждущую ждет успех, потомство. Больше всего в этом мире бабы хотят забеременеть, а значит нужно просто дать им шанс, заинтересовать. А после, словно я серый кардинал, стать с боку от капитана, у руля всего женского мира.

Через пизду, член и постель я пробьюсь на самые вершины этого мира и защищу всех, кто, как и я, оказался на этой чуждой земле!

Совет Кетти, селение Кс-кс.

— Вы нас обманываете! — воскликнула однохвостая, старая кошка с откушенным левым ухом и стальным ошейником на шее. — Пока наши самцы, честь по чести, исполняют волю Чав-Чав, пока горестно рыдают, когда их насилуют эти вонючие шавки, вы поступаете точно так же. Вы насилуете Агтулх Кацепт Каутль, пока мы не видим!

— Это ложь! — криком на крик отвечает двухвостая старейшина Олай Дав-Вай. — Агтулх Кацепт Каутль болен, ранен и проклят. Ваше неверие в наши чистые помыслы — угроза для всего плана!

Среди пяти старших женщин рода Кетти всегда царило недопонимание и конкуренция. Пять сестёр, пять наследниц, и лишь одна, от матери и отца унаследовавшая величайшее из наследств — второй хвост, хвост всевластия, давший ей при рождении силу и скорость сразу двух кошек. Обладавшие двумя хвостами во всех отношениях превосходили других воинов племени. Считалось, что предки их могли даже общаться и контролировать духов. Поэтому в честном бою никто не мог конкурировать с двуххвостыми, и, дабы не лить понапрасну кровь, тот, кто от богов получал два хвоста, становился лидером племени.

Двое из трёх старейшин семей, вместе с большей частью своих детей, находились на служении Чав-Чав. Как самый слабый вид, их использовали для самого низменного и унизительного труда: убирать дерьмо, прислуживать за столами, мыть посуду с возможностью доедать остатки, крошки со столов более сильных семей. Две из четырёх участвовавших в жеребьёвке однохвостых сестёр стали рабынями Чав-Чав и уже десять лет страдали вместе со своими семьями, требуя вновь бросить жребий, сменить оковы на долгожданную свободу. Грызня между кошками выходила на новый уровень. Чав-Чав знали, кому и о чём нашёптывать, как ссорить, разделять, а потом властвовать над теми, кто за крупицу власти и свободы был готов предать родную семью.

Главный воин племени, сильнейшая из второго поколения Кетти, та, что победила в бою красную, пышущую жаром птицу, та, что нашла Агтулх Кацепт Каутль, видела: вот-вот между её матерями случится страшное, и это полностью разрушит её планы.

— Позвольте говорить! — поправив красное перо так, чтобы все вспомнили, кто просит, выходит вперёд к «камню единства», главный воин.

— Укому, дочь моя, говори, вразумляй эту двухвостую, так больше продолжаться не может… — обратилась к дочери одноухая мать, которая тайком передала своего первенца под опеку двуххвостой сестры в надежде сохранить несчастную от участи рабыни.