— Ой, какой милаха, — восторженно прошептал Датч, выглянув через моё плечо. — Не пугай его.

— Что-то этот хомячок не тянет на пожирателя? — спросил я, но голландец меня будто бы не слушал.

— Ути-пути, маленький, большой дядя хищник тебя напугал? Ну посмотри, какой он пушистый. Наверное, не все пожиратели мутировали, и обычные грызуны здесь тоже живут. И всё время боятся более агрессивных и крупных хищников.

С этими словами Датч как-то осуждающе покосился на меня. Видимо, это что-то личное. Кто знает, насколько легко подросткам-капибарам живётся на Аркадии. Голландец чуть-чуть подпихнул меня и протянул руку, то ли погладить грызуна, то ли подхватить. Хомяк заметил движение, покосился на руку, а потом перевёл свои маленькие, чёрные глазки-пуговки на меня.

И как-то очень не по-доброму посмотрел. Типа капец тебе, я таких суперхищников на завтрак ем! А потом мелкота раскрыла пасть и, зашипев, кинулась на руку Датча. Он ойкнул, но не от удивления, а от моего резкого толчка. Удивление было у меня! Я как-то всегда верил в дурацкую шутку, что смысл жизни хомячка — это показать ребёнку смерть. Сам через это в детстве прошёл. Помню, что чувствовал.

А вот таких зубов не помню. Вроде у хомяков и у мышей, обычных, не летучих всего-то парочка резцов сверху, и парочка снизу. А челюсть этого больше напоминала рассадник зубов пираньи. Кривые клыки разного размера, ещё и в раскоряку просто потому, что в такой маленькой челюсти им места не хватало, были и сверху, и снизу. Один даже прямо из десны торчал. Горло, конечно, таким набором инструментов не перегрызть, широты варежки не хватит, но вот вырвать кусок мяса или лишить голландца пальца — легко.

Что зверёныш и попытался сделать, явно не признавая авторитетов ни капибары, ни шакраса. За что и поплатился. Последний раз я такой резкий был, когда на меня на ферме Делахантов тоже саблезубый грызун кинулся. Как и тогда, рука сама выбросилась навстречу зубастику и поймала его, слегка придушив. Челюсти клацнули, и он почти полностью поместился у меня в кулаке. Только нос торчал, и глазки злобно сверкали.

— На, забирай свою милаху, — я протянул руку, ткнув зверёнышем в Датча.

— Внешность бывает обманчива, — скривился голландец, отступив на шаг. — Кто же знал, что это пожиратель? Значит, правдива первая версия, что это мышиная саранча. Ломай его, вдруг в нём сахарок есть.

Удивляюсь я этим травоядным. От любви до «ломай его» один шаг всего. А я вот понял, что ломать-то как раз настроения и нет. Не видя острых зубов, опять было сложно представить, что в руке у меня монстр. Тёплый, мягкий комочек. Весь дрожит, будто бы от страха.

Я прямо почувствовал его нетерпение оказаться сейчас в каком-нибудь другом месте. Чересчур остро почувствовал. Настолько остро, что, похоже, это не его желание, а моё. Точнее, шакраса.

— Что-то приближается, — подтвердил мои мысли Датч.

Он отступил ещё, перейдя к ящикам на другой стороне зала. И в этот момент из дальнего конца зала к нам бросился один из виверровых. Ни на нас, а именно к нам! Бегом! И с такой скоростью пронёсся мимо, что даже мысли стрелять не возникло. Момент, и он уже долбился в закрытую дверь. А когда понял, что это бесполезно, просто сполз на землю и расхохотался. Повернул голову в нашу сторону, окинул нас мутным, совершенно безумным взглядом и продолжил смеяться. Закашлялся, смех затих и сменился на что-то типа подвывания.

Я пощекотал нос зверёныша, всё ещё зажатый у меня в кулаке.

— Сдаётся мне, что ты всё-таки не пожиратель. А максимум пожирёнок.

— Кажется, Хмурый нас опережает, — сказал Датч, проверяя, сколько у него патронов в магазине. — Идём?

Я кивнул, а потом снова почесал зверёныша по носу.

— Ну что? Покажешь, кто здесь у вас пожиратель?

Зверь пискнул, то ли соглашаясь, то ли приняв свою участь. Я увеличил дистанцию с Датчем и, сканируя пространство, направился в глубину зала. Шёл, лавируя между ящиками и постоянно меняя направление, чтобы не влететь в собратьев зверёныша. На радарах чуйки меньше их не стало, но сами они не нападали.

Чем глубже мы удалялись в южные залы, тем светлее становилось. Один склад сменился таким же складом, только барахла здесь было меньше. Стали попадаться строительные материалы: обожжённые гладкие кирпичи, стальные пластины, какие-то балки и мешки, напоминающее цемент. И как по мне, так его количества было достаточно, чтобы залить бетоном половину зала и забыть о всяких проснувшихся. Но, вероятно, у Крысоловов были какие-то причины этого не делать.

В конце второго зала прохода было уже два. Но понять, куда идти, было легко. Указатель в виде мёртвого виверрового лежал в левом проходе, всего в паре метрах от входа. Одежда на спине у него была разодрана. Сразу три полосы рваной куртки, пропитанной кровью рубашки и столько же глубоких порезов. Настолько глубоких, что торчали раздроблённые рёбра.

Мы переглянулись с Датчем, а зверёныш в моей руке снова пискнул. И кажется, вздохнул, пощекотав ладонь. Я переступил невидимую черту, подстраиваясь под новое освещение. Светился уже весь потолок, не только светлячки, но и та растительность, в которой они ползали. Тоже, скорее всего, разработки древних, чтобы и на электричестве сэкономить, и эффект солнечного света под землёй создать.

Зал, в котором мы оказались, был меньше предыдущего. Никакого оборудования здесь не складировали, похоже, он был проходным. Сразу несколько проёмов было на каждой стороне, причём некоторые были завалены камнями и залиты бетоном. То есть частично Крысоловы всё-таки мою идею поддержали.