Из рабочих материалов конференции «Исследователи — писателям, мост из прошлого в будущее», доклад № 13 декана Маше Мак-Ферросона «К вопросу о пределах допущений в историко-фантастических альтернативах»

* * *

Ужасная Четверка собралась в почти пустом зале, где обычно устраивались балы. Оттовио все еще не мог выбрать себе постоянное место для той или иной работы, так что перебирал дворцы и комнаты в поисках совершенства. Главным элементом зала, можно сказать, осью всех событий был здоровенный стол — культурный реликт, переживший века невзгод. Восьмиугольное сооружение покоилось на трех опорах-гермах, а столешницу покрывали искусно отполированные досочки розового мрамора. В центре стола располагался выложенный платиной и золотой проволокой контррельеф с изображением герба Третьей Династии, последней в череде правителей Старой Империи. Сидение за этим чудом резного и ювелирного искусства заранее придавало соответствующий настрой и вдохновляло на глубокие мысли.

Хотя, справедливости ради, в этот день Четверку следовало назвать Пятеркой, ведь на сей раз Оттовио счел полезным пригласить маркизу Вартенслебен, как человека, играющего важную роль в денежном обеспечении всевозможных предприятий Короны.

Ближайшие сподвижники императора давно уж не собирались в полном составе — осень выдалась тяжелой, обильной вызовами и неприятностями, кои требовали наискорейшего решения. Судя по лицам, которые иное, плебейское перо живописало бы как «мрачно-кислые», с решением не ладилось, притом у всех.

Вартенслебен что-то задумчиво отмечал свинцовым карандашом в книжечке, то и дело вытирая пот со лба изящно вышитым платком. Герцог выглядел болезненным и несчастным. Князь, развалившись на стуле, пил крепленое вино с опытностью мудрого пропойцы, скользя по узкой грани между хмельной элегией и косным опьянением. Курцио Монвузен более обычного казался не человеком, а деревянной куклой, что и пальцем не шевельнет без крайней надобности. Против обыкновения глава имперских шпионов основательно припудрил вытянутое лицо, скорее всего, чтобы скрыть несвежесть от многонощных бдений. В основном Курцио глядел на шпалеру, изображавшую Фортуну. Женщина с повязкой на глазах, вышитая в пять цветов, вращала колесо, произвольным образом помещая людей в райские сады или отправляя в ледяной ад.

Один лишь Безземельный казался хоть и невеселым, но, по крайней мере, бодрым. Внешний облик графа соответствовал последней моде и явно был сформирован под влиянием девицы Фийамон — отказ от материи в пользу хорошо выделанной кожи преимущественно красного и бордового цвета, высокие сапоги под колено с длинным носком, а главное — фантастическое обилие застежек-крючков. Они шли буквально от пальцев ног до неснимаемого капюшона, декорированного в виде складчатого воротника с многочисленными пуговицами, так что «упаковаться» в это самостоятельно, без помощи слуг, не было никакой возможности. Боевой, не «костюмный» меч на старой перевязи без украшений, казался чужеродным и нелепым на сем чуде замшевого искусства. Подобный стиль требовал, чтобы правая кисть была свободна от перчатки (кою следовало изящно заткнуть за пояс) и сверкала драгоценными перстнями. Будучи воином и одинаково владея обеими руками, Безземельный освободил иную, левую руку, оставив ее без украшений, чем вызвал в сообществе столичных модников форменный ураган споров — допустима ли подобная вольность, следует ее считать экстравагантным чудачеством или позорным афронтом?

Глядя в окно, герцог словно бы нехотя и в пустоту осведомился, обращаясь ко всем сразу и никому отдельно:

— Хотел бы я знать, откуда средь молодежи столичного града пошла традиция раскрашивать лица?

— Что? — не понял князь Гайот. Горец уже «накидался» до состояния, когда начинают пропускать мелкие элементы этикета и, судя по решительно отодвинутому бокалу, отчетливо это понял, сочтя за лучшее остановиться. Одной рукой князь перебирал массивные звенья серебряной цепи, перекинутой через плечо.

— Молодежь красится, будто в театре, — безжизненно-механическим голосом пояснил Курцио, старательно глядя мимо Биэль. Монвузен и маркиза делали вид, что даже не знакомы.

— В низкопробном театре! — добавил герцог, кривясь пуще обычного. — Нанимают актеришек, чтобы по их подобию размалевывать физиономии недостойным образом. Уподобляются шлюхам из притонов!

— Быть может, нам разъяснит сей вопрос любезный Курцио? — предположил Шотан. Судя по выражению бледного лица, которому не требовалась пудра, граф как раз не имел ничего против шлюх, даже из притонов.

— Увлечение это происходит из новых традиций, установленных Его Императорским Величеством, — четко и кратко вымолвил означенный Курцио. — Император супротив давних обычаев стремится держать при себе лишь необходимых людей…

Герцог улыбнулся краешками губ, вспоминая давешний разговор с Оттовио и жалобы юного императора на суету вокруг царственной особы. Интересно, что сказал бы мальчишка, живи он как отец покойного Готдуа, у которого за право вынести ночной горшок поутру боролись, по меньшей мере, три барона или два графа.

— … Те, кто раньше питал надежды как-то пробиться в ближний круг, этих чаяний теперь лишен, — продолжал меж тем Курцио. — А потребность и желание весьма велики, особенно у дам. Ведь император не женат и не помолвлен. Поэтому жаждущие стараются подчеркнуть себя на расстоянии. Как актеры. Женщины рисуют на лицах очарование и прелесть, мужчины — выразительную мужественность.

Князь и граф, которым «выразительную мужественность» подчеркивать надобности не было, одновременно хмыкнули. Шотан — изящно, прикрывая рот пальцами в блеске золота и каменьев, Гайот по-мужицки, хрюкнув от избытка чувств.