— Они живут на земле Ойкумены. Вашей земле, где сейчас правят беззаконие и произвол. Наша цель — положить этому конец. Когда-то придется начинать. Почему бы не попробовать сейчас? Если мы поглядим, имеются ли какие-то возможности уберечь этих несчастных людей, худого не случится.

— Четверть сотни убийц, — напомнил Артиго. — У нас нет сил, чтобы драться с ними. Мы не победим. А если бы шансы и были… — мальчик обвел немигающим взором Несмешную армию. — В бою кто-то непременно сложит голову. У меня мало верных… друзей, чтобы рисковать их жизнями без достойной цели.

Гаваль счел это в высшей степени разумным, но смолчал, понимая, что здесь идет разговор лишь двоих. Кроме того юноше не нравились физиономии обоих искупителей. Кажется, эта парочка некстати припомнила, что их долг — причинять страдание обидчикам слабых. Ну и кто сказал, что жажда благих свершений — это хорошо?!..

— У меня в мыслях не было предлагать схватку, — женщина склонила голову, рыжие волосы качнулись медной волной. — Я хотела бы сначала поговорить. Дать пару советов. Может, им вообще наша помощь не нужна? Тогда и беспокоиться не о чем. Кроме того… Господин, вы сами решили, что Господь направляет нас именно сюда. Те знамения… Может быть это и есть важное испытание, кое нам следует пройти? Великое начинается с малого. Чтобы забрать весь мир, начинать придется с таких вот деревенек.

Гаваль смотрел на лицо рыжей стервы, и юноше казалось, что у него проснулся дар чтения мыслей. Менестрель явственно читал в глазах лекарки невысказанное:

«Я все равно это сделаю, можешь соглашаться, можешь не соглашаться, и я посмотрю, кто попробует меня остановить»

— Хорошо, будь по-твоему, — сказал мальчик, и его согласие прозвенело в ушах Гаваля трагическим набатом. — Биться с разбойниками неразумно. Но бежать от испытания Господнего, пренебрегая знамениями, просто глупо. Идем, я хочу послушать твои советы.

Елена бросила мимоходом Виторе:

— Приготовь наши вещи. Если что, уходить станем быстро.

Шапюйи жалостно пискнул, желая выразить категорическое неприятие, однако Бьярн крепче сжал пальцы на его плече, и племянник лишь вздрогнул со страдальческим выражением лица. Гавалю неожиданно подумалось, что все-таки он — менестрель — будет малость похрабрее. Вот, что значит закалка путешествием в особенной компании.

— Что-то мне это не нравится… — проворчал Марьядек. — И где-то я это уже видел… В прошлый раз остался без кабака и бабы.

Браконьер и капитан еще не созданного отряда немного поколебался и все-таки шагнул следом за спутниками.

Гаваль с малолетства жил в городах, познавая «дярёвню» лишь проездом. Познавая сугубо вынужденно и по необходимости, потому что бедность и убожество сельской жизни сызмальства наводили на юношу тоску. А когда молодой человек (опять же вынужденно) стал зарабатывать пением и музыкой, оказалось, что ему просто нечем привлекать таких слушателей. Гаваль не умел энергично импровизировать на любую тему, его отвращали похабные частушки, скоморошьи «запевки», до которых был охоч простой люд. Поэтому юноша знал, что в деревнях есть старший (собственно староста) — и прочие. Оказалось, все устроено куда хитрее, и грубое, дикое сообщество земледельцев представляет собой весьма сложный организм.

Когда Хель от лица юного господина сообщила, что новоприбывшие желают говорить и, быть может, оказать помощь, их после некоторой паузы отвели к тому самому дому, что был и наблюдательным пунктом, и средоточием деревенской жизни. Дом старосты имел не один и не два, но целых три этажа, первый из камня, остальные деревянные, с толстыми стенами, без надстроек из прессованного мусора в каркасах. Внизу почти все пространство занимал большой зал с очагом, да не как обычно — посередине жилого помещения — а «по-господски», в виде камина и таких размеров, что внутри можно было запекать свинью целиком. На стене висел настоящий меч в ножнах, притом «господский» — длинный, узкий, с рукоятью на одну ладонь. Оружие кавалериста, не поделие рядового кузнеца, с какими обычно щеголяли разные пешцы. Если, конечно, в простых ножнах не скрывался обломок длиной в ладонь. Менестрель слышал и о подобном — когда у благородной семьи денег на роскошь не было, а пофорсить желалось. Но здесь-то благородных днем с лампой не сыскать…

За длинным столом, который составили из нескольких помельче, разместилась целая компания из десятка человек. Когда явились гости, местные проявили уважение, встав и обнажив головы, а также представившись по старшинству обязанностей. Поклоны, скажем честно, оставляли желать лучшего — ни глубины, ни почтения людей низкого сословия к высшим. Армию принимали собственно староста (тот самый «человек-медведь») и некий «скотский», чьи задачи остались Гавалю неясны, но имели какое-то отношение к свиньям. Еще присутствовали «десятский» (который отвечал за наличность, а также уплату денежных поборов), «отходник» (учитывал всех отправляющихся на зимние промыслы и выправлял им от имени «обчества» письма с разрешением на отлучку), костоправ — горбун с длинными и ненормально развитыми руками (этот поглядывал на Хель с большим почтением и любопытством), «окладчик» (ведал распределением повинностей всяческого толка). Чуть в стороне присел тот, кого назвали «межевым» — могучий старик, бритый налысо и похожий набыка-бугая, старался выглядеть незаметным и как бы посторонним, однако сразу было видно, этот человек, по меньшей мере, второй после старосты, а может и первый.

Пока стороны неторопливо, степенно представлялись и назывались, Гаваль шепотом спросил у Кадфаля, что делает «межевой». Искупитель так же шепотом пояснил: это главный по всем рубежам. Он знает и помнит, где стоят межевые камни, устанавливает границы «картье» и «парцелл», следит за тем, чтобы не случалось воровства пашен «лишними бороздами», договаривается о выпасе скота на «пустой» земле соседних деревень и наоборот. За ним решающее слово, как перераспределяются участки, что идет под «пар», а что под засев и еще добрая сотня иных вопросов. Гаваль не понял и трети сказанного, но утвердился в соображении, что именно «межевой» здесь решает или, по крайней мере, одобряет все значимые решения.