Когда мы все подготовили, я достала из шкафчика свою красивую одежду и пошла в туалет для девочек переодеться. Пока натягивала черные брюки, ладони вспотели: пуговица дважды выскользнула из пальцев. Во второй раз я рассмеялась. Никогда раньше я так не нервничала. По-хорошему. Раньше я волновалась, когда знала, что кто-то будет смотреть мои работы. Теперь же, когда я знала, что работа хороша, знала, что вышло нечто особенное, пусть и не то, что я рисую обычно, мне хотелось, чтобы люди увидели. Хотелось узнать, что они скажут. Хотелось, чтобы кто-то еще почувствовал то, что чувствовала я, когда смотрела, как мама ухаживает за деревьями. Эту безмятежность, эту радость оттого, что маленький кусочек мира находится в руках человека, который точно знает, как все должно быть.

Я добралась до своего поста за двадцать минут до открытия дверей. Проверила, нет ли на картине волосков или следов. Я знала, что все в порядке: я миллион раз осматривала ее и знала, что не хочу ничего менять. Что ничего менять не нужно. Иногда произведение искусства можно изменить и сделать лучше, а иногда, даже если есть что исправить, этого делать не стоит.

– Готова, Кот? – Позади меня прошла миссис Андерсон.

– Кажется, – сказала я.

– Хорошо, – сказала она. – Им понравится.

И им понравилось. Когда двери открылись и вошли первые посетители, я наблюдала, как их взгляды устремляются в центр зала, на помост, и останавливаются на моей картине. Я видела, как она тянет людей к себе. Они мимолетом глядели на другие экспонаты, родители ходили посмотреть на работы своих детей, но все до единого в конце концов добирались до меня, и вопросы сыпались градом.

– Это масло? Она такая четкая!

– Модель такая красивая и нежная – кто это?

– Вы рисовали с фотографии? Сами снимали?

– Планируете делать карьеру в живописи, когда станете старше? У вас и правда талант.

Я отвечала как могла. Иногда меня просто хвалили, и я не знала, как быть, и бормотала неловкие слова благодарности, и ловила себя на том, что отвожу глаза, как мама, когда кто-нибудь хвалил ее деревья. Наконец, поймав момент затишья, я заправила волосы за уши и потерла лицо, пытаясь унять жар. В спортзале всегда пекло, а от повышенного внимания становилось еще хуже. Но все равно – было хорошо. По-хорошему волнительно. Домой я вернусь совсем вымотанной.

Я увидела, как Джеффри несется ко мне, задолго до того, как он достиг цели. Он улыбался до ушей, и через секунду я поняла, что это потому, что я тоже улыбаюсь до ушей.

Он заключил меня в объятия.

– Как дела? – спросил он, крепко меня сжав и отпустив. – Кажется, и спрашивать не надо, судя по рою поклонников, которые только что ушли.

Я рассмеялась.

– Ты все и так увидел, – сказала я. – Это было… мощно.

– Неудивительно. У тебя лучшая картина. Боже, Кот, ты точно выиграешь стипендию. Не может быть, чтобы не выиграла. Это потрясающе.

Мои щеки загорелись жарче, чем за весь вечер. Я ткнула кулаком ему в плечо.

– Умолкни, – сказала я.

– Серьезно, Кот.

– Знаю, знаю.

Он ухмыльнулся. Засунул руки в карманы. На секунду отвел взгляд.

– Чего? – спросила я.

– Ну, – сказал он, – наверное, лучше тебе знать, что Джейк тоже здесь.

Больше всего меня насторожило то, как быстро улыбка сошла с моего лица.

– Почему он здесь? – спросила я. – Что он тут забыл?

– Ну, машина у нас одна, – сказал Джеффри, – так что раз уж я еду, то еду с ним. И Шондра сегодня тоже выставляется.

Джеффри указал на стол справа от меня, где Шондра Хьюстон демонстрировала серию акварелей, над которыми работала весь год. Я видела ее работы только в шкафчиках, где хранились наши проекты. Джейк стоял рядом, лениво обхватив ее за талию, и разглядывал работы. К счастью, стоял он спиной ко мне.

– Они встречаются, – сказал Джеффри. – Уже месяц или два.

Я и не заметила. Слишком погрузилась в свою картину.

– А, – сказала я, – ну…

– Ага.

– И часто… часто она бывает у вас дома?

– Вообще-то, да, – сказал Джеффри. – Всякий раз, когда дома Джейк. Но в основном они сидят у него, я их редко вижу.

В его голосе прозвучала нотка грусти, но легкая улыбка вернулась и сгладила ее. Врет и не краснеет. Джеффри не лгал по мелочам, но всегда лгал о своих чувствах, и у него хорошо получалось. Много практиковался. Притворялся, что ему не больно видеть, как Джейк из кожи вон лезет, лишь бы провести время с кем-нибудь еще. Притворялся, что ему не нужно ни одобрение Джейка, ни его внимание.