— Спасибо, посадник, — жрицы вытянула руку, любуясь украшением, — славный подарок.

Правители пруссов появились через два дня — немногословные светловолосые люди в разноцветных плащах из заморских тканей, отороченных мехом пушных зверей и в высоких меховых шапках. Каждый явился с каким-нибудь оружием — кто с топором, кто с мечом или кинжалом. Почти все они носили и доспехи: так Мантас, вождь самбов, облачился в северный шлем, почти не уступавший красотой отделки тому, что носил сам Люб и кольчугу, тоже явно не здешней работы. Сабинас, кунигас натангов имел еще более диковинный доспех, который Люб никак не ожидал увидеть в здешней глуши — начищенный до блеска панцирь с нагрудной пластиной украшенной раскинувшим крылья орлом и высокий шлем с алым гребнем из конских волос. Кроме пруссов явился вождь галиндов Тройнат, — сухопарый мужчина с темными волосами и угрюмым длинным лицом — и князь Мазовии, Свентеполк: благообразный старик, с окладистой бородой и хитрыми серыми глазами. Под алым плащом Свентеполк носил кольчугу, с пояса свисала аварская сабля.

— Рад видеть лучших мужей Пруссии, — начал Люб, — я пришел сюда, в канун священного праздника Креше, чтобы…

— Мы все знаем, зачем ты явился, князь вендов, — перебил его Сабинас, — наши вайделоты все нам рассказали. Ты хочешь вмешаться в наш священный обряд, навязать сделать криве-кривайтисом своего человека — ты и ведьма, что сидит от тебя по левую руку.

— По мою правую и левую руки сидят много славных мужей и прекрасных жен, — не моргнув глазом ответил Люб, — моя жена — принцесса из далекой Британии, мои подручники — князья саксов и бодричей, гутов и поморан. Но все же я не бог, да и Рисса не богиня, чтобы выбирать для всех кривайтиса. Это должны сделать жрецы — и я уверен, что Перкунас, Потримпс и Паттолс помогут им сделать нужный выбор.

— И этим выбором должен стать князь Волх? — Тройнат в упор глянул на Люба желтыми, как у волка глазами.

— Он от вашей крови, — вмешалась в разговор Рисса, — твоего собственного племени, кунигас — и учился у ваших же жрецов. Чем он хуже любого из вайделотов?

Тройнат не нашелся с ответом, ошеломленный даже не тем, что женщина берет слово на совете князей, сколько тем, что она обратилась к нему на чистейшем галиндском наречии.

— Повторюсь еще раз, — не мне выбирать вам верховного жреца, — сказал Люб, — но кто бы им не был — мне придется иметь с ним дело — и я хочу узнать его сразу. А заодно поклониться святыням пруссов, для которых мы приберегли щедрые дары. И для вас тоже.

Он хлопнул в ладони и в горницу, где держали совет князья, вошло несколько велетских воинов. Одни несли в руках драгоценные ткани и вычурные румские одеяния, другие — сарацинское оружие, покрытое вязью непонятных знаков; третьи — драгоценные украшения, посуду, кувшины с вином и многие иные дары.

— Вашим жрецам достанется еще больше, — заметил Люб, — если вы проводите меня к Ромуве.

Кунигасы переглянулись между собой, в глазах многих блеснул огонек жадности. Перебросившись с остальными несколькими фразами Сабинас, вновь повернулся к Любу.

— Мы проводим тебя к святилищу, князь, — уже более почтительным тоном сказал он.

В путь выдвинулись утром следующего дня — вновь поднявшись на лодьи, что, покинув Трусо, двинулись на север. Целый день они шли вдоль Вислинской косы, — узкого, покрытого лесом и песчаными дюнами полуострова, пока к вечеру не достигли устья реки Преголы. Переночевав здесь, с рассветом, они двинулись вверх по течению, пока в условленном месте не сошли на берег, вместе с купленными еще в Трусо лошадьми, углубившись в лесную чащу. Вскоре вокруг них воцарился зеленый полумрак, лишь иногда прерываемый прогалинами, сквозь которые пробивался солнечный свет. Князь Люб ехал рука об руку с кунигасом Сабинасом, чуть позади двигалась Рисса и прочие князья, а уже за ними — и все остальные воины.

— У тебя редкий доспех, — заметил Люб владыке натангов, — несколько веков прошло с тех пор, как такие носили в мире — и весьма не близко от этих мест.

— В этой чаще время идет по иному, — усмехнулся Сабинас, — и ничто попавшее сюда, не пропадает бесследно. Ты прав, много веков прошло с тех пор как римлянин Атилий Прим явился в здешние края и на римское серебро создал здесь отряды — из местных и пришлых воинов, — что сторожили Янтарный путь. При нем же появились и городки, где велся торг между римлянами и предками натангов и самбов. С тех пор много воды утекло, но от того славного времени остались эти доспехи, кровь римского гражданина, центуриона Полемониса, в жилах многих княжеских родов, да и само название нашего святилища: Ромува — новый священный Рим.

Ехавшая позади Рисса внимательно слушала Сабинаса и ее сине-зеленые глаза как-то по-особому блестели в темноте чащи. Меж тем они уходили все дальше вглубь леса: тут и там журчали ручейки, временами попадались и небольшие реки, через которые приходилось искать брод и коварные болота, где пруссы показывали велетам тропки, помеченные понятные только им вешками. По пути им не встретилось даже самой захудалой деревушки: то ли эта часть Пруссии была мало заселена, — во что Люб не особо верил, памятуя о многочисленности здешних народов, — то ли Сабинас и прочие кунигасы нарочно вели их самыми глухими тропами, подальше от жилья. Вскоре Люб понял, что они проходят через одну из здешних священных рощ: на пути им попадались то небольшие идолы, искусно вырезанные в стволах деревьев, то нехитрые подношения на перекрестке лесных тропок. Время от времени прусские кунигасы останавливались здесь, чтобы сделать собственные подношения — и велеты присоединялись к ним, не желая ссориться со здешними богами. Попадались путникам и более зловещие приметы — обгорелые или раздробленные и разбросанные человеческие кости на тех или иных полянах: видимо здешние боги, как и все остальные, нередко требовали себе и таких жертв.

Солнце уже клонилось к закату, когда они вышли к слиянию двух небольших лесных рек, где стоял огромный дуб с вечнозеленой листвой. Все остальные деревья, сколь бы они не были велики и могучи, казались лишь лесной порослью рядом с этим лесным исполином. Вокруг дуба торчали высокие деревянные шесты, а между ними — растянуты большие полотнища из красной и черной ткани. Перед этими полотнами стояло с несколько десятков человек — молодых и старых, облаченных в длинные белые одеяния, застегнутых на три петлицы и с поясами, несколько раз обернутыми вокруг туловища. Внизу к одежде крепились кисти из бычьих хвостов и пучки шерсти от разного зверья.