— Что вы делаете, не надооох… — простонала девушка, выгнувшись всем телом и впившись пальцами в двигавшиеся у нее между ног золотистые волосы. Захваченная охватившей ее мучительно-сладостной истомой, Беляна уже не видела, как Рисса стянула с пояса нож и, просунув руку между дрожавшими девичьими бедрами, сделала два быстрых надреза по нежной коже. В тот же миг Рисса резко отстранилась от трепещущей плоти, поднимаясь на ноги и утирая рукой рот, влажный от женских выделений. Беляна посмотрела себе между ног и вскрикнула от ужаса, глядя на потоки крови, хлещущие из разрезанных артерий, струившиеся по ее ногам и растекавшиеся по песку огромной лужей, казавшей черной в лунном свете. Она перевела взгляд на Риссу — та лишь безмятежно улыбалась своей жертве.

— Ты должна благодарить меня за эту милость, дурочка, — спокойно сказала она, — это все же лучше, чем гнить в хазарской неволе.

Губы Беляны шевельнулись, будто она пыталась, что-то сказать, но язык изменил ей, также как и подкосившиеся ноги, когда несчастная славянка без единого звука опустилась на окровавленный песок. Рисса, шагнув вперед, перевернула девушку на спину и точным сильным ударом, распорола ее тело от груди до промежности. Присев на корточки, она запустила руки в широкий разрез, вытаскивая красный ком капающих кровью внутренностей, перебирая и внимательно вглядываясь в них. Наконец, удовлетворенная этим гаданием, Рисса поднялась на ноги и бросила женские потроха на землю.

— Можешь забирать, — не оборачиваясь, кинула она, — теперь она твоя.

За ее спиной послышался шорох ползучего тела, а вслед за ним — жадное чавканье и лязганье огромных зубов, пока огромная гадина пожирала мертвую девушку. Сама же Рисса, подойдя к идолу, окровавленным пальцем чертила на нем руны и иные колдовские знаки, вполголоса шепча заклинания и загадочно улыбаясь каким-то своим мыслям.

Жуткие звуки позади нее смолкли — вместо них послышались шаги босых ног и на идола упала тень обнаженной мужской фигуры.

— Новый князь Велети скоро женится, — завершив последний узор, бросила Рисса, — отправь ему подарок на свадьбу: пятьсот серебряных монет, какие-нибудь меха — ну и еще что-то, на твой выбор. Пусть видит, что его вложения в восточный путь окупаются с лихвой — и окупятся еще больше, если он пришлет сюда еще воинов.

— А ты как же? — спросил князь-оборотень, утирая с подбородка кровь несчастной Беляны.

— Я передам ему свои поздравления сама, — усмехнулась Рисса, — и сама выберу подарок. Довольно мне жить в изгнании — я возвращаюсь на Балтику.

Она поднялась на ноги и, сбросив с бедер свой пояс, шагнула к посеребренной Луной глади Ильменя. Гибко изогнувшись, она словно рыба нырнула в воду, почти без брызг. Волх еще успел увидать как под водой мелькнуло огромное извивающееся тело, покрытое белой чешуей, но и оно исчезло так быстро, что казалось лишь очередным мороком, на которые всегда была горазда зловещая княгиня-ведьма.

На небольшом острове в Волинском заливе стоял небольшой, сложенный из плавника, храм с крытой тростником крышей. Внутри почти половину храма занимал большой провал, в котором плескалась морская вода, пахнущая водорослями и гнилой рыбой. У дальней стены, нависая над провалом стоял каменный идол — женщина со змеями вместо волос и чешуйчатым хвостом, в одной руке державшая рыбацкую сеть, в другой — череп. Черепа, подвешенные на острые крюки, украшали и стены, покрытые резными изображениями огромных рыб, змей и морских дев с рыбьими хвостами вместо ног. У подножия идола тускло горели жировые светильники из человеческих черепов.

Вокруг провала сидело на корточках с десяток человек — мужчины с бритыми головами и женщины, с длинными косами, перевитыми лентами с янтарем и ракушками. Все они носили плащи из выделанных тюленьих шкур, скрепленных фибулами из китового уса, и ожерелья из акульих зубов. Сейчас эти люди напряженно вглядывались в провал, на их лицах читалось нетерпеливое ожидание.

Громкий плеск нарушил напряженную тишину и обнаженная Рисса вдруг вынырнула из провала, ухватываясь за чью-то услужливо протянутую руку. В следующий миг она уже сидела на полу храма: один из жрецов укатывал ее плечи накидкой из меха бельков, другой протягивал чашу с подогретым крепким вином.

— Здесь мало чего изменилось, — усмехнулась Рисса, окинув взглядом стены храма, — посмотрим, так ли это насчет всего города. С нетерпением жду встречи с пасынком.

— Крестится раб Божий Авраам, раб божий Михаил, раб божий Иосиф…

Там где Тиса впадала в Дунай, по пояс в воде, стояло около двух десятков мужчин — полуголых, ежащихся от студеной воды и утренней прохлады, что белесым туманом обтекала их плечи. Перед ними же, с крестом в уке, степенно шествовал греческий монах в мокрой рясе, обтягивавшей костлявое тело.

— Во имя Отца и Сына и Святого Духа…

Одного за другим монах заставлял мужчин окунаться в воду с головой, а когда они, отплевываясь и отфыркиваясь, выныривали — одевал им на шею медный крест. После этого новоявленные христиане спешили на берег, где их ждали слуги с сухой одеждой, полотенцами для вытирания и чашами с подогретым вином. Чуть ниже по течению валялись деревянные истуканы — брошенные в воду идолы главных аварских богов. Разбухшие от воды, лишенные драгоценных украшений и позолоты, сейчас они казались не более чем огромными бревнами, смытыми в реку весенним половодьем.